Корни дуба. Впечатления и размышления об Англии и англичанах. (c иллюстрациями) - Овчинников Всеволод Владимирович
Английская элита рассматривает себя как породистый класс, который под воздействием таких факторов, как наследственность, традиции, воспитание, лучше других подготовлен для управления страной; как особый сорт людей, специально предназначенный стоять у кормила власти. Устойчивость британского истеблишмента в значительной степени умножается тем, что многие представители других классов инстинктивно разделяют подобную точку зрения.
Одни люди заведомо принадлежат к породе руководителей, другие к породе руководимых — не нужно думать, что подобный взгляд ушел в прошлое вместе с эпохой королевы Виктории. Он доныне бытует на Британских островах — и не только в темных закоулках человеческого сознания, но вполне открыто, на страницах газет. Хочется проиллюстрировать это статьей видного публициста солидной газеты.
«Бесклассовая Британия не сработает» — гласит заголовок в «Санди телеграф» от 7 августа 1977 года. Автор воскресного обозрения Перегрин Уорсторн полемизирует с западногерманским журналом «Шпигель», по мнению которого в недугах Британии повинна ее классовая система, снобизм менеджеров, относящихся к рабочим как к существам низшей касты. Перегрин Уорсторн пытается доказать обратное. Проблемы современной Британии, утверждает он, порождены не недостатком, а избытком равенства. Беда в том, сетует он, что социальный разрыв, который разделял менеджеров и рабочих — разное образование, разный выговор, разный культурный уровень, — ныне значительно сузился. В прежние времена менеджер был не просто боссом. Он был членом класса, которому на роду написано отдавать приказы и который выглядел, одевался, говорил иначе, чем все. Подобным же образом рабочий был не просто рабочим. Он принадлежал к классу, предназначенному выполнять приказы, и выглядел, одевался, говорил соответственно. Иерархия шла на пользу авторитету одних и дисциплине других. Люди знали свое место. Именно это и гарантировала классовая система. Сегодня, вздыхает Перегрин Уорсторн, дело обстоит иначе. Но не из-за того, что Британия слишком медленно приближается к идеалу равенства, в чем ее часто упрекают иностранцы, а именно потому, что движение к этому идеалу оказалось чересчур поспешным. Корень зла, дескать, в том, что рабочим якобы труднее подчиняться тому, кто выдвинулся из их же рядов, чем прирожденному руководителю, человеку особой породы.
Итак, сословные различия оказались в Англии более стойкими, социальный апартеид — более глубоким, чем в других западноевропейских странах. Однако британская элита сумела в нужный момент избежать превращения в замкнутую касту и тем самым продлить свою жизнеспособность.
Вплоть до XVIII века английский правящий класс почти целиком состоял из крупной земельной аристократии. Благодаря праву первородства она из поколения в поколение сохраняла размеры своих владений и лишь в редких случаях дополнялась особо выдающимися политиками и полководцами, которым жаловались не только титулы, но и поместья.
С развитием торговли и промышленности влияние старой земельной аристократии, казалось бы, должно было пойти на убыль. Однако она сумела сохранить его, принимая в свои ряды тех, кто карабкался вверх по социальной лестнице. Это был исторический компромисс, благодаря которому английская аристократия не капитулировала перед новым классовым соперником — буржуазией, а удержала за собой положение законодателя нравов правящей элиты. Она распахнула дверь перед теми, кто был готов подкрепить своим богатством и влиянием позиции аристократии в обмен на желанную возможность смешаться с нею. Однако проникнуть в этот круг избранных всегда было можно лишь при одном непременном условии: приняв стиль, традиции и нормы поведения, сложившиеся у элиты общества на протяжении предыдущих веков. Аристократия, таким образом, омолаживалась притоком свежей крови, оставаясь наследственной кастой лишь в смысле своего образа жизни.
Такой метод «укрощения строптивых» — допуском их в элиту общества — британские правящие круги давно научились применять и для нейтрализации своих классовых противников. Не счесть примеров, когда ревностного ниспровергателя устоев, ярого противника капиталистической эксплуатации вдруг перестают третировать как фанатика, а, наоборот, берут его в пылкие объятия, осыпают почестями, поднимают на пьедестал и в конце концов делают из него безопасного и покорного члена истеблишмента.
Трактуя свободу как «свободу выбора», а равенство — как «равенство возможностей», британская элита умудрилась приспособить эти грозные для эксплуататоров понятия на потребу хищнической идеологии частного предпринимательства.
По американским традициям, как равенство возможностей, так и равенство условий тесно связаны с идеей свободы. В Британии же эти два понятия гораздо легче разделяются и подчас даже противопоставляются. Там всегда находились люди, отрицавшие равенство как нечто практически недостижимое и даже морально нежелательное. Свобода же, понимаемая в рамках порядка, издавна почиталась главной из британских общественных добродетелей.
Лорд, ставший социалистом, был бы нормальным явлением в любой стране. Для социалиста же стать лордом было бы нелепицей где-либо еще. Это полнейшая нелепица и в Англии, но здесь она представляет собой нормальный порядок вещей. Привычным вознаграждением за жизнь, проведенную в решительной борьбе против привилегий, служит здесь возведение в пэры.
Английский верхний класс умело избегал окопной войны. Когда давление снизу становилось слишком сильным, он совершал тактический отход. Верхний класс уступал спорную территорию добровольно, без кровопролитий и слез, но, конечно, захватив с нее при отходе все, что имело какую-либо ценность.
Кроме того, покидая поле боя, верхний класс уводил с собой заложников. Для некоторых людей сама идея существования привилегированного класса, к которому они не могут принадлежать, столь невыносима и унизительна, что они готовы любой ценой сокрушить этот класс, на какие бы уступки он ни шел. К таким непреклонным существам, жаждущим крови, точнее говоря — голубой крови, применяются особые успокоительные средства. Когда, вырвавшись вперед и оставив позади толпы атакующих, они вплотную приближались к заветной крепости, перед ними вдруг распахивались ворота, и когда они, дрожа от негодования, останавливались на крепостном дворе, они получали именно то, чего требовали: голубую кровь, кровь верхнего класса, — и по уши насыщались ею.
В конечном счете такой лидер, первым ворвавшийся в ворота, сам просил, чтобы их закрыли за ним, так кок шум толпы мешает ему слышать, что говорят его новые друзья.
Однажды в Лондоне я натолкнулась на два небольших строения, каждое из которых имело по две двери. На одном строении было написано; «Джентльмены — один пенс; мужчины — бесплатно». На другом: «Леди — один пенс; женщины — бесплатно». Я рассматривал эти надписи так долго, что полицейский почтительно подошел ко мне и вполголоса осведомился, не забыла ли я дома кошелек и не дать ли мне взаймы пенс.
Но я уже не могла вынести столько потрясений подряд и заплакала — то ли из благодарности к полицейскому, который с первого взгляда признал во мне леди; то ли от умиления перед сдержанностью и терпимостью лондонской толпы, которая до сих пор не сожгла дотла эти строения с их оскорбительными надписями; то ли оттого, что Англия настолько демократична, что не побоялась публично объявить разницу между джентльменом и мужчиной, между леди и женщиной, оценив ее всего-навсего в один пенс.
