Моя жизнь. Южный полюс - Амундсен Руаль Энгельберт Гравнинг (читать книги бесплатно полные версии txt) 📗
Одного четвертого случая, происшедшего в течение этого полета, было бы вполне достаточно, чтобы доказать, насколько ложно утверждение Нобиле, будто он один являлся главным руководителем всей экспедиции. Здесь мне снова приходится дать краткое пояснение читателю. У штурманов имеется термин «линия положения». Это бесконечная линия, и штурману известно только ее направление. Судно может находиться в любой точке на этой линии, но штурману эта точка неизвестна, пока он несколько часов спустя не определит новую «линию положения» посредством нового наблюдения. Точка пересечения этих двух линий и даст ему точное географическое положение на карте. Пока не произведено второе наблюдение и не определена точка пересечения, штурману неизвестно местонахождение и неизвестен курс, которого ему необходимо держаться, чтобы достигнуть места назначения. Иными словами, «линия положения» не говорит о том, какой шаг следует в дальнейшем предпринять по кораблевождению, пока не будут получены другие дополнительные данные. Все это относится, конечно, к азбуке штурманского дела.
В самом конце нашего полета, когда наши вычисления показывали, что мы приближаемся к северному побережью Аляски, Нобиле спросил Рисер-Ларсена, каковы наши дела и близки ли мы к нашей цели. Рисер-Ларсен отвечал: «Я только что определил «линию положения». Он провел карандашом на карте прямую линию и сказал Нобиле: «Мы находимся сейчас на этой линии». Нобиле с радостью ответил: «Великолепно! Теперь держите курс на мыс Барроу».
Даже новичок в штурманском искусстве уж наверно бы не высказал такого бессмысленного замечания. И в самом деле, как можно было «держать курс на мыс Барроу», прежде чем следующие наблюдения указали бы Рисер-Ларсену, где именно мы находимся на «линии положения». Итак, Нобиле, выступающий ныне в качестве вдохновителя и руководителя всей экспедиции, был столь несведущ в элементарных основах навигации, что мог ставить такие идиотские вопросы!
Здесь я должен упомянуть о бессмысленных россказнях, распространявшихся итальянской прессой. Газеты, между прочим, сообщали, что итальянцы исполняли всю работу, в то время как норвежские участники экспедиции лежали и спали. В действительности, никто на борту не имел возможности хотя бы изредка забыться на несколько часов беспокойным сном, зато один участник экспедиции спал больше всех, и это был сам Нобиле. Что касается работы, то я был единственным безработным членом экспедиции в том смысле, что пальцем не двинул для выполнения какой-либо физической работы. Как я уже раньше говорил, моя обязанность состояла в том, чтобы неусыпно наблюдать и сохранять голову ясной. Единственной моей работой были географические наблюдения. У Элсворта же со своей стороны было достаточно работы с наблюдениями над электричеством. Рисер-Ларсен выполнял обязанности судоводителя, а Вистинг и Хорген всецело несли ответственность за работу рулей. Нобиле несколько раз брался за руль для проверки равновесия дирижабля, но при этом, как я рассказывал выше, подвергал опасности всю экспедицию. Капитан Готвальд был занят на станции радиотелеграфа, а доктор Мальмгрен делал метеорологические наблюдения.
Другая глупая история, пущенная в обращение итальянской прессой, гласит, что экспедиция «Норвегии» так разделилась из-за вражды, что напоминала два неприятельских лагеря. Ничто не могло быть дальше от истины, чем это утверждение. Я уже говорил о дружеском расположении, выказываемом нам пятью итальянскими механиками, а также о моем личном высоком о них мнении, разделяемом моими товарищами. Во время самого полета не было и следа какого-либо недоразумения, могущего нарушить наше доброе сотрудничество. Даже удачное вмешательство Рисер-Ларсена, когда Нобиле растерялся, нисколько не повлияло на царившее среди нас доброжелательное настроение. Находясь в воздухе и во время опасных моментов полета над местностями, казавшимися на взгляд Нобиле любопытными, но мало привлекательными, он являлся олицетворением кротости и смирения. Хотя он страшно важничал перед отлетом со Свальбарда и хвастался без меры по прибытии в Аляску, он ни разу не пытался проявить своего величия во время самого полета.
Очевидно, мысли его, объятые почтительным страхом, возвращались к моменту, когда он так бесстыдно просил Рисер-Ларсена, чтобы мы не покинули его в случае, если корабль будет вынужден опуститься на лед. Эта унизительная просьба была действительно обоснована, так как в случае вынужденной посадки на лед, что с нами едва не случилось три раза из-за отсутствия у него самообладания в минуту опасности, положение Нобиле оказалось бы в самом деле критическим. Будучи не в состоянии удержаться в равновесии на лыжах и не обладая никаким опытом для пребывания на льду, его возможности на возвращение к цивилизации были бы весьма невелики. Мы-то, конечно, и подумать не могли бы бросить итальянцев. Мы бы разделили с ними все трудности возвращения по льду, но их малая тренировка и неопытность почти наверное стоили бы жизни как нам, так и им. Они не выдержали бы больших переходов, при которых мы имели бы некоторые шансы спастись.
Даже то, что произошло при прохождении над полюсом, не могло испортить товарищеских отношений среди экспедиции, хотя поведение Нобиле дало Элсворту и мне все поводы к досаде.
Во время подготовки к полету Нобиле несколько раз настаивал на том, чтобы каждый брал с собой минимум необходимых вещей. Он твердил об этом беспрестанно. Читатель помнит эгоистическое самодурство, выказанное Нобиле при полете из Рима на Свальбард, когда он запретил норвежцам взять с собою специальные костюмы, в то время как сам с остальными итальянцами запасся хорошими меховыми куртками. Теперь же, пролетая над полюсом, мы лишний раз убедились в отсутствии у Нобиле всякого уважения к своим соратникам.
Элсворт и я, конечно, взяли с собою по одному флагу, которые должны были быть сброшены на полюсе. Элсворт взял американский флаг, а я – норвежский. Исполняя просьбу Нобиле, мы оба взяли флаги размерами не больше носового платка. Пролетая над полюсом, мы бросили эти флаги за борт, и каждый из нас прокричал «ура» в честь своей родины. Представьте же себе наше изумление, когда мы увидели Нобиле, бросавшею за борт не один флаг, а целый склад флагов. В один миг «Норвегия» стала похожа на какой-то небесный бродячий цирк с огромными флагами всех цветов и фасонов, дождем сыпавшимися со всех сторон. В числе других Нобиле вытащил прямо-таки колоссальный итальянский флаг – он был так велик, что его с трудом могли пропихнуть в люк. Тут ветер подхватил его и прижал к стенке гондолы. Прежде чем Нобиле успел высвободить его, мы уже были далеко от полюса. Когда Нобиле с ним справился, флаг полетел прямо к кормовой моторной гондоле, где он чуть не запутался в пропеллере, что могло вызвать серьезные неприятности. В конце концов флаг выпорхнул на волю и быстро стал падать на простирающийся под нами лед.
К счастью, я обладаю чувством юмора, которое считаю одним из лучших качеств для исследователя. Опасности, препятствия, неприятности подчас в таком множестве, что, казалось бы, их не перенести человеку, теряют свои шипы при целительной помощи юмора.
И теперь, как я ни был разгневан поведением Нобиле, как ни был раздражен его самоуверенностью и чванством, я все же не мог не позабавиться над его ребяческой радостью по поводу того, что «он тоже что-то сбросил вниз» и что он даже доставил больше чести своей родине, принимая во внимание размеры и количества флагов, оставленных им в этой ледяной пустыне. То обстоятельство, что человек взрослый да еще военный мог иметь так мало воображения, чтобы оценивать подобный момент наглядными размерами символов, а не глубиною чувства, показалось мне таким ребячеством, что я громко расхохотался.
В этом эпизоде была еще одна юмористическая черточка, на которую я обратил внимание только впоследствии. Нобиле до сих пор хвастается, что сбросил на полюс флаг итальянского аэроклуба, не подозревая, что один из норвежцев нашел этот флаг в багаже, выгруженном в Аляске после нашего спуска в Теллере. Даже боги не могли не посмеяться над забавным полковником.
