Венеция. Под кожей города любви - Бидиша (книга бесплатный формат .txt, .fb2) 📗
На улице выясняется, что Стеф, как всегда, неправильно меня поняла.
— Прости, прости, Бидиша. Я тебя слишком задержала, это было так долго…
— Да нет, вовсе нет. Я получила массу удовольствия! Почему ты всегда истолковываешь мои реакции по-своему?
Стеф треплет меня по плечу, улыбаясь радостно, как солнышко, а я смеюсь.
Наступает 29 июля: мой двадцать шестой день рождения. Вечером, как договаривались, я жду друзей у церкви Фрари. С великой радостью наблюдаю за ними, пока они переходят мост: Стеф, Джиневра, Бруно, Бьянка и Мара — моя здешняя команда. Для начала идем выпить в «Imagina» на Кампо Санта-Маргерита. Я предупредила, чтобы подарков не было, но у Джиневры для меня сюрприз — альбом акварелей Хака Скарри, виды Венеции. Книга завернута в нарядную коричневую бумагу, в углу даже красуется бумажная розочка. Обычная церемония: «Спасибо…» — «Нет, нет, не стоит благодарности, это такой пустяк». Остальные тем временем хихикают, вспоминая, как лет девять назад они все вместе отдыхали в кемпинге в Валенсии.
— Земля была такая твердая, что мы не могли забить колышки для палатки, — говорит Бруно. — Промучались всю ночь, потом сели и думаем: «Что же делать?» Тут кто-то подъезжает к нам, какой-то испанец, и говорит: «Извините, хотите электродрель, которой вертят дыры в стене?» — «О да, спасибо!!!» — «Где вам сделать дыры? Здесь? Без проблем!» Вжжжжжжж! «И здесь тоже? Один момент!» Вжжжжжж! — можно ставить палатки. А еще в Валенсии была голландская семья — очень симпатичные люди, они даже оставили нам свой мангал, когда уезжали. Девять лет прошло, а я все еще пользуюсь этим мангалом. Ой, а еще там была одна женщина, итальянка, с двумя маленькими дочками, которых звали Азия и Африка!
— Это уж слишком, — кривится Стеф. — Представляете, как она зовет детей домой с улицы? Азия! Африкааа!
После кафе отправляемся в рыбный ресторанчик: типичный венецианский стиль без особых претензий, меню написано от руки, всюду дерево, витают дразнящие запахи, строгая официантка, которая не даст спуску… — в общем, никому. Она возмущенно округляет глаза, когда мы сообщаем, что нас будет шестеро, а не пятеро, как предполагалось. Занимаем места — меня сажают во главе крохотного стола, Стеф, Мара и Бьянка втискиваются на одну скамью, Бруно и Джиневра на вторую, напротив. Начинается долгая дискуссия: мы никак не можем решить, что будем заказывать.
— Поскольку с финансами у всех негусто, лучше каждому платить за себя, а не делить всю сумму на шестерых, — предлагает Стефания.
— Что? — вопит Бруно. — Мы что, немцы? Ты предлагаешь вынуть калькулятор и высчитывать, кто съел рогалик, а кто выпил воды? — Бруно нагибается ко мне: — Я один раз ужинал с финансистами из Германии, так они полчаса страдали над счетом. Они все такие.
Наконец заказ сделан: спагетти с гребешками для Бруно, каракатица в соусе из чернил и полента для меня, Стеф, Джиневра, Мара и Бьянка берут огромную тарелку мелких омаров со спагетти. Плюс белое вино. Мы приступаем к трапезе и беседе, все тихо и спокойно. Каракатица просто восхитительна, мне нравится, какая она черная и блестящая.
— Улыбнись, — командует Бьянка.
Я изображаю гротескную бессмысленную улыбку во весь рот.
— Какая у тебя черная улыбка! — хохочет она при виде моих устрашающе черных зубов.
Еда не просто вкусная, а вкуснейшая, порции огромные. Я пробую гребешки у Бруно (после того, как он предложил) и настаиваю, чтобы и он отведал мою каракатицу.
— Нет-нет, — говорит он. — Я возьму немного вот у этого чудовища! — Показывает на Стефанию.
Наблюдая за ними, я начинаю верить, что некоторые пары и впрямь формируются на небесах. Когда мы шли к ресторану, я обратила внимание на парня и девушку, которых и до этого встречала не меньше шести раз. Они с тоскливым видом стояли у телефонной будки. Я незаметно показала на них Бруно.
— Видишь их? Они постоянно ругаются. Я их видела уже не однажды, но не было ни одного случая, чтобы они не выясняли отношения.
— Это их образ жизни, — ответил он великодушно. — Мы со Стефанией иногда бодаемся, и бодаемся месяцы напролет! — При этом лицо у него было ребячливое.
В ресторане мы болтаем без умолку, перескакивая с одной темы на другую. Когда мы обсуждаем винный графин (у него такая форма, что каждый, кто хочет плеснуть себе вина, обязательно проливает несколько капель), то так увлекаемся, что с соседнего столика на нас начинают громко шикать. Звук пронзительный, мы переглядываемся, нам и стыдно, и смешно, и в итоге я осваиваю новое выражение: scopa in culo — дословно «метла в заднице», а в более культурном переводе — «зануда».
— Всемирный феномен, — смеясь, объявляю я. — По-английски мы говорим точно так же: у этого парня здоровая щетка в жопе.
— В Италии есть знаменитая песня, ее поет одна поп-певица… сильная такая, женская песня. И там есть слова: «Чего ты хочешь? Ждешь, что я засуну себе в зад метлу и подмету у тебя в доме?» — рассказывает Стефания.
Мы все подсмеиваемся над тем, как ловко она расправляется с омарами, — умудряется извлечь из них сочную мякоть практически без потерь (на тарелке розовые полупрозрачные скорлупки).
— Стефания всегда вдохновляет меня, когда поедает ракообразных, — говорит Бруно. — Она их вертит, как кубик Рубика: раз-два — и готово.
— Это природный талант, — отвечает Стеф. — Как-то раз, когда я была еще маленькая, мы с родителями пошли в ресторан, и мне заказали краба. Официант принес его и говорит вот с таким выражением лица: «О, но я не думаю, что ребенок сумеет справиться». А я ему типа: «Пожалуйста, дайте сюда, я и вас научу».
Мы расплачиваемся и бредем в неопределенном направлении. На улице, возле пастичерии «Tonolo», натыкаемся на восхитительного юного кузена Стефании Ренато. Обтягивающая черная футболка, широкие джинсы, низко спущенные на тощих бедрах, сумочка на ремне через плечо. Останавливаемся поболтать и посматриваем на Мару — она приближается к нему и очень приветливо просит разрешения взглянуть на сумочку. Надо слышать это робкое «Можно?»! Ренато снимает и передает ей сумку. Она кудахчет над ней, расхваливая дизайн, форму, практичность. Сумка, хоть и симпатичная, представляет собой абсолютно простой квадрат черного нейлона на черном кожаном ремне. Возможно, это «Прада». И все же, достаточно бросить взгляд, чтобы понять: изделие не стоит тех восторгов, которые расточает Мара, слюни пускать не над чем. С другой стороны, это дает и мне повод попускать слюни.
— Какой же красавчик твой двоюродный братец, — шепчу я на ухо Стефи, когда мы отходим.
— Да, — подхватывает Мара, которая услышала мой стон. — С Ренато и его братом я всегда чувствую… как бы сказать… подрастите, ребята, а там посмотрим.
— Им и расти не нужно, Ренато хорош такой, какой есть, — возражаю я.
— Нет! Семнадцать — слишком молодые!
— Слишком молодые для чего? Семнадцать лет — это прекрасно.
— Так же прекрасно, как и то, что он скоро уезжает, — ворчит Стефания.
В приподнятом настроении мы все вместе идем к Фрари и пропускаем арку, ведущую к моему дому. Проходим мимо «Тысячи капризов» и, конечно, не можем устоять перед искушением зайти — всего по паре ложечек мороженого! Завершаем вечер в пастичерии у канала с бокалами просекко. Сидим на улице. Мимо проходят друзья и знакомые Стеф — одни и те же лица. Вокруг темно, тепло и влажно. И — празднично. Мы с Джиневрой обсуждаем «Смерть в Венеции».
— Я смотрю этот фильм как завороженная, — говорю я. — Мне нравится операторская работа. Каждый раз, когда в кадре появляется этот мальчик, Тадзио…
— …все вокруг останавливается, — подхватывает Джиневра, кивая.
Остальные говорят о традиции вывешивать плакаты, когда кто-то оканчивает учебное заведение. Плакаты бывают красочными и остроумно повествуют главным образом о любовных победах выпускника.
Мара с трепетом вспоминает плакат, который сделали для нее.
— Ведь у меня было тридцать любовников, — говорит Мара с умирающим видом.
