Дунайский лоцман - Верн Жюль Габриэль (читать книги полностью без сокращений .TXT) 📗

Дважды в день, в часы еды, он прерывал свою работу. Все один и тот же тюремщик приносил ему пищу, и, хотя он скрывал лицо под полотняной маской, Сергей Ладко без колебаний признавал его по седеющим волосам и замечательной ширине плеч. Впрочем, хоть он и не мог разглядеть лицо, общий вид этого человека создавал впечатление, что Ладко где-то его видел. Он не мог сказать точно, но эти могучие плечи, грубая походка, седеющие волосы под маской казались ему знакомыми.

Пища приносилась в определенные часы, а в другое время никто не ходил в его тюрьму. Ничто не нарушало бы тишины, если бы время от времени он не слышал, как отворялась дверь напротив. И потом до него доносился звук двух голосов — мужского и женского. Сергей Ладко бросал работу и напрягал слух, пытаясь различить голоса, вызывавшие в нем смутные и далекие воспоминания.

Только эти попытки узнать отдаленные голоса и прием пищи отрывали пленника от его занятия.

Пять дней прошли таким образом. Ладко уже начал спрашивать себя, достигнет ли он чего-нибудь, как вечером 6 сентября веревка, связывавшая его кисти, внезапно лопнула. Лоцман чуть не испустил крик радости. Дверь открылась. Все тот же человек вошел в келью и положил перед ним обычную пищу.

Оставшись один, Сергей Ладко попытался двинуть освобожденными членами. Сначала это оказалось невозможно. Остававшиеся неподвижными в течение долгой недели, его руки и кисти были точно парализованы. Мало-помалу способность движения вернулась к ним и постепенно усиливалась. После часа усилий он мог уже кое-как работать руками и развязал ноги. Он был свободен или, по крайней мере, сделал первый шаг к свободе. Второй — это было выбраться наружу через окно, которое он теперь мог достать и через которое он видел если не берег, скрытый темнотой, то дунайскую воду. Обстоятельства ему благоприятствовали. Ночь была темна. Кто поймает его в такую ночь, когда ничего не видно в десяти шагах? Впрочем, в каюту вернутся только завтра. Когда заметят его исчезновение, будет уже поздно.

Серьезная трудность, более чем трудность, — физическая невозможность остановила первую попытку. Достаточно просторное для гибкого, тонкого юноши, окно оказалось слишком узким, чтобы пропустить мужчину в цвете лет и одаренного такими достойными зависти плечами, как у Сергея Ладко. И он, напрасно истощив силы, должен был признать препятствие непреодолимым и, задыхаясь, упал обратно в каюту.

Неужели ему не суждено выйти отсюда? Он долго созерцал темный квадрат ночи в неумолимом окне, потом, решившись на новые усилия, снял одежду и яростным порывом устремился в зияющее отверстие, решив прорваться во что бы то ни стало.

У него текла кровь, трещали кости, но сначала одно плечо, потом рука прошли, и косяк окна уперся в его левое бедро. К несчастью, правое плечо тоже застряло, да так, что каждое новое усилие оказывалось бесполезным.

Одна часть тела освободилась и висела над рекой, а другая оставалась в плену; бока Сергея Ладко были так стиснуты, что он нашел положение невыносимым. Если бежать таким образом оказалось невозможно, следовало искать другие средства. Может быть, ему удастся вырвать один из косяков окна и расширить отверстие?

Однако для этого надо вернуться в тюрьму, а Ладко понял, что и это невыполнимо. Он не мог двигаться ни вперед, ни назад и, если не позовет на помощь, неизбежно принужден будет оставаться в этой мучительной позе. Напрасно он бился, Все было бесполезно. Он попался в ловушку.

Сергей Ладко перевел дыхание, когда необычный шум шагов заставил его задрожать. Приближалась новая грозная опасность; произошло то, чего не случалось за время его пребывания в тюрьме: у двери остановились, шарили ключом у замочной скважины, вставили ключ…

Движимый отчаянием, лоцман напряг мускулы в сверхчеловеческом усилий. Тем временем ключ повернулся в замке… щелкнул пружиной… оставалось только толкнуть дверь.

ИМЕНЕМ ЗАКОНА

Открыв дверь, Стрига в нерешительности остановился на пороге. В келье было совершенно темно. Он ничего не видел, кроме смутно вырисовывающегося на более темном фоне прямоугольника окна. Где-то в углу валяется пленник, но его не различишь.

— Титча! — нетерпеливо позвал Стрига. — Свету!

Титча поспешил принести фонарь, дрожащий свет которого осветил каюту. Два человека обежали ее быстрым взглядом, удивленно посмотрели друг на друга. Каюта была пуста. На полу обрывки веревок, небрежно брошенная одежда; и никаких следов пленника.

— Ты объяснишь мне… — начал Стрига.

Вместо ответа Титча бросился к окну и провел пальцем по косяку.

— Удрал, — сказал он, показывая окровавленный палец.

— Удрал! — с проклятием повторил Стрига.

— Но недавно, — продолжал Титча. — Кровь еще свежая. Впрочем, не прошло и двух часов, как я приносил ему еду.

— И ты ничего не заметил в то время?

— Совершенно ничего. Он был связан, как сосиска.

— Дурак, — заворчал Стрига.

Титча, раскрыв руки, ясно выразил этим жестом, что он не понимает, как произошло бегство, и что, во всяком случае, не считает себя виноватым. Стрига этим не удовлетворился.

— Да, дурак, — повторил он яростно, вырвал фонарь из рук компаньона и провел им по каюте. — Надо было почаще посещать пленника и не доверять видимости… Ага! Смотри на этот кусок железа, отполированный трением. Это им он перетер веревку… Ему понадобились на это дни и дни… И ты не заметил ничего!.. Можно ли быть таким ослом!

— Когда ты кончишь? — возразил Титча, в свою очередь рассердившись. — Что я тебе, собака?.. Раз уж тебе так нужен был этот Драгош, сторожил бы его сам!

— Я хотел сделать лучше, — сказал Стрига. — Но прежде всего, Драгоша ли мы тут держали?

— Так кто же это по-твоему?

— А я знаю? Я вправе предполагать все, раз ты так выполняешь поручения. Ты его узнал, когда схватил?

— Не могу сказать, что узнал, — сознался Титча, — потому что он сидел спиной…

— Эх!..

— Но я прекрасно узнал лодку. Это та самая, которую ты мне показывал в Вене. Уж в этом-то я уверен.

— Лодка!.. Лодка!.. Наконец, каков он был, твой пленник? Высокий?

Сергей Ладко и Иван Стрига были совершенно одинакового роста. Но человек лежащий кажется, неизвестно почему, гораздо выше стоящего, а Титча видел лоцмана только распростертым на полу тюрьмы. Вот почему он без всяких колебаний ответил:

— На голову выше тебя!

— Это не Драгош! — пробормотал Стрига, который знал, что он выше сыщика. Он раздумывал несколько мгновений, потом спросил:

— Походил он на кого-нибудь из твоих знакомых?

— Моих знакомых? — возразил Титча. — Ничуть!..

— Например, не смахивал ли он на Ладко?

— С чего ты взял? — вскричал Титча. — За каким чертом Драгош будет смахивать на Ладко?

— А если нашим пленником был не Драгош?

— Тем более он не мог быть Ладко, которого я знаю достаточно, черт побери, чтобы не ошибиться.

— Отвечай на мои вопросы, — настаивал Стрига. — Походил он на Ладко?

— Ты бредишь, — протестовал Титча. — Прежде всего, у Ладко есть борода, а у пленника не было.

— Бороду можно сбрить, — заметил Стрига.

— Я не спорю… А потом, пленник носил очки.

Стрига пожал плечами.

— Брюнет он или блондин?

— Брюнет, — убежденно ответил Титча.

— Ты в этом уверен?

— Вполне!

— Тогда это не Ладко!.. — снова проворчал Стрига. — Это должен быть Илиа Бруш…

— Какой Илиа Бруш?

— Рыболов.

— Ба! — воскликнул ошеломленный Титча. — Но если пленник не был ни Ладко, ни Драгошем, неважно, что он выбрался на свободу.

Стрига, не отвечая, приблизился, в свою очередь, к окну. Осмотрев следы крови, он перевесился наружу и напрасно пытался рассмотреть что-нибудь в темноте.

— Давно ли он скрылся? — спросил он вполголоса.

— Не больше двух часов, — ответил Титча.

— Ну, тогда он далеко! — вскричал Стрига, с трудом подавляя гнев. После момента раздумья он прибавил:

— Сейчас делать нечего. Ночь слишком темна. Птичка улетела, доброго пути! А мы пустимся в путь перед рассветом, чтобы как можно скорее оставить позади Белград.