Описание путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию (c гравюрами) - Олеарий Адам (читаем полную версию книг бесплатно .TXT) 📗
Церемонии и обряды свадебные у них, большею частью, следующего рода. Если невеста и жених из двух различных деревень, то жених привозит невесту на лошади. Она сидит за ним и правой рукою обнимает его за талию. Спереди едет волынщик, затем следуют двое дружек с обнаженными саблями, которыми они крестообразно ударяют в дверь брачного дома; потом они втыкают их остриями в балки вверху того места, где сидит жених. Жених, ведя таким образом свою невесту, имеет в руках палку, в конце которой защеплены два медных пфеннига, которые он уплачивает за пропуск тем, кто перед ним загораживает ворота. У невесты имеются красные шерстяные ленты: их она бросает на дороге, особенно на перекрестках или же где стоят кресты на могилах некрещеных детей, которых они хоронят не на кладбище, но у дороги.
За женихом следуют в том же порядке верхами остальные гости, мужья со своими женами, парни с девицами.
У невесты, пока она сидит за столом, на голову накинут платок, покрывающий ей лицо. Подобный обычай существует у московитов или русских, а также у персов и армян.
Кстати, покрывание лица невесты было весьма древним обычаем; подобного мнения и Плиний. О том же свидетельствует Лукан, говоря во 2 книге поэмы «О фарсальской войне».
Точно также Тертуллиан в книге «De virginibus velandis» [ «Об одевании покрывал на дев»], упоминая о Ревекке, которая с покрытым лицом вышла навстречу жениху своему, говорит в главе 11: «И у язычников невесты приводятся к мужьям в покрывалах». Отсюда, как полагают, получило название латинское слово Nuptiae («свадьба»): ведь слово nubere у древних обозначало «покрывать», «закутывать», как об этом можно подробнее прочитать у Розина в его «Antiquitates Romanae» в 37 главе 5 книги.
Как только ненемецкие невеста и жених посидят немного за столом и поедят, их зовут и уводят на постель, хотя бы это и было среди бела дня. Тем временем гости веселятся и забавляются; через 2 часа новобрачных опять приводят и затем всю ночь пляшут и пьют с таким увлечением, что наконец один тут, другой там валятся на пол и засыпают.
Что касается их веры и богослужения, то предки их, как выше сказано, 400 лет тому назад были приведены к христианской вере. Теперь они, наравне с лифляндскими немцами, принадлежат к аугсбургскому исповеданию. В городах и деревнях имеются их церкви и проповедники, которые на ненемецком языке проповедуют им Слово Божие и совершают им требы.
В некоторых местах, в деревнях, в наше время этот народ очень плохо приучали к вере, так как работа зачастую предпочиталась богослужению. Поэтому они жили в большом невежестве, причем у многих не столько чувствовалось христианское рвение к истинной богобоязни, сколько сердечная привязанность к языческим и идолопоклонническим обрядам. Например, они избирают в разных местах, в особенности на холмах, известные деревья, которых ветви они вплоть до верхушки подрезают; затем деревья обвивают красными лентами и под ними совершают суеверные заклинания и молитвы, имея в виду только сохранение и умножение благоденствия в здешнем мире самих молящихся и их родных.
Между Ревелем и Нарвою, в двух милях от рыцарского имения Кунда, невдалеке от приходской церкви стоит старая развалившаяся часовня, к которой живущие кругом ненемцы ежегодно около дня Благовещения целыми толпами отправляются на паломничество. Некоторые из паломников на коленях и нагишом ползают вокруг лежащего в часовне камня и приносят жертвы от кушаний своих, чтобы вымолить и себе и своему скоту благоденствие в течение года и выздоровление в случае болезней. Во время этих паломничеств является и много разных маркитантов. Кончалось дело не раз обжорством, пьянством, блудом, убийством и другими грубыми пороками. В наше время эти безобразия все еще не были вполне уничтожены, хотя местные проповедники много над этим потрудились и успели все-таки ослабить их несколько.
Эстонцев считают народом колдунов и говорят, что колдовство так распространено между ними, что старики учат ему молодежь. Некоторые из них запомнили из волшебных обрядов, которым учили их отцы и предки, одни лишь приемы того или иного дела; они убеждены, что стоит им упустить эти приемы, и в делах у них не будет удачи. Когда они режут скот или готовят пищу или варят пиво, они всегда, раньше чем вкусить чего-либо, бросают или выливают часть [употребляемого в пищу или питье] в огонь или в иное место, чтобы она там пропала. С малыми детьми они также устраивают свои фокусы. Нам сообщали, что некоторые, замечая беспокойство детей в течение шести недель [после рождения и крещения], тайно крестят их вновь и дают им другое имя, ссылаясь на то, что дитя получило неправильное и неудобное имя, вследствие чего оно и беспокойно. Так как они очень склонны к колдовству и в то же время обременены тяжелою работою, то следовало бы думать, что они (раз они в состоянии так поступать) сделают со своими господами и управляющими то же, что в свое время делали волшебники в Италии. Об этом отец церкви Августин в сочинении «De civitate Dei» пишет, что в его время рассказывали, будто некоторые хозяева в Италии, при помощи особо приготовленного сыра, превращали гостей, отведывавших этого сыра, в лошадей и быков, заставляя их в таком виде исполнять хозяйскую работу; после же работы они их опять возвращали к прежнему сознанию.
У этого народа отчасти весьма странные взгляды на загробную жизнь. Священник деревни у Риги сообщал, что латышская женщина положила в гроб к трупу своего мужа иголку и нитку. Когда ее спросили о причине этого поступка, она сказала: «Чтобы муж ее на том свете имел чем чинить свое платье, если оно разорвется, и не служил бы посмешищем для других людей».
Ввиду такой простоты и такого невежества, которые у некоторых людей царят в делах божественных (а вызвано это, в большинстве случаев, тем, что господа не следят строго за слушанием их людьми Слова Божия), возникло [в народе] презрение к Слову Божию и к св. таинствам. Пробст в Люггенгузене, лежащем недалеко от Нарвы, г. магистр Андрей Безик, мой добрый приятель, рассказал мне, например, несколько случаев [подобного отношения к религии]. Между прочим, однажды позвали его к старому ненемецкому крестьянину, лежавшему на смертном одре, и попросили причастить больного. Когда пробст спросил, почему теперь крестьянин желает принять св. причастие, а, будучи здоров, несколько лет не обращал на него внимания и не принимал, то ответ дан был такого рода: «Друзья его уговорили [поступить так], чтобы в случае, если он не поправится, все-таки можно было честно похоронить его на кладбище». В другом случае крестьянин в весьма постыдных, омерзительных и богохульных выражениях насмехался над своим соседом, когда узнал, что тот ходил к св. причастию.
К подобному варварству, помимо указанной причины (т. е. тяжкой работы), отчасти дан был повод некоторыми неучеными и неловкими проповедниками: ведь некоторые дворяне, имеющие право патроната или назначения священников, определяли проповедниками учителей детей своих, как бы плохи те ни были.
Когда об этих непорядках и высокоопасном состоянии христианской церкви стало известно достохвальнейшей короне шведской, то, по почину весьма заслуженного перед государством шведским и церковью государственного канцлера г. Акселя Оксеншерны (блаженной памяти) были приняты ревностнейшие меры, чтобы изменить их и привести в лучшее состояние. И, таким образом, лет с 18 тому назад сделано было похвальное распоряжение, чтобы сельские священники ежегодно имели собрание под председательством епископа, живущего в Ревеле на Вышгороде, и там бы обсуждали благосостояние церкви и продолжение истинного богослужения. Тут же происходят диспуты и объяснения по разным предметам, что является как бы экзаменом для сельских священников и заставляет их заглядывать в книги и быть прилежными.
