Япония, японцы и японоведы - Латышев Игорь (лучшие книги без регистрации TXT) 📗
Тесные дружеские отношения сохранялись у меня в те годы и с первым секретарем посольства Владимиром Кривцовым. Оба, и Денисов и Кривцов, сидели в рабочие часы в посольстве в одной комнате друг против друга, и я нередко в свободное от журналистских дел время заглядывал к ним, чтобы обсудить новости или договориться о совместной поездке на прогулку в воскресные дни. Тогда у них в личном распоряжении машин не было, а у меня была, и ездить на ней я мог, не заботясь о расходах на бензин. Поэтому, когда позволяло время, в семейном составе то с Денисовыми, то с Кривцовыми мы выезжали за пределы Токио: либо на море - на пляжи курортного городка Камакуры, либо в горы - в районы у подножья красавицы Фудзисан, либо куда-нибудь еще. Нередко часы вечернего досуга я проводил вместе с еще одним моим однокашником - работником посольства Владимиром Хлыновым.
Часто доводилось мне общаться по служебным и не совсем служебным делам с Борисом Васильевичем Безрукавниковым, так как в его поле зрения находились различные общественные объединения японцев. К тому же ему, как и журналистам, приходилось обычно вести свою работу за пределами посольства. Несколько раз, например, мы ездили с ним вместе в отдаленные районы Японии для встреч с японскими активистами движения за упрочение дружбы с Советским Союзом. Вместе бывали также на советских торговых судах, совершавших заходы в Иокогаму и другие порты Японии. Внешне Борис Васильевич олицетворял собой "русского медведя": это был детина могучего телосложения с лицом типичного нашенского неотесанного мужика. Был он любитель обильных блюд и крепких напитков, о чем свидетельствовал его не по возрасту большой живот, но в то же время человек добродушный, справедливый и проявлявший искреннее участие к нуждам и просьбам как советских граждан, так и наших соотечественников-эмигрантов, мыкавшихся за пределами России на чужбине.
Впоследствии Б. Безрукавников занимал большой пост в министерстве иностранных дел, возглавляя партийную организацию министерства. Затем был послом СССР в Сингапуре. Но, к сожалению, умер рано. Видимо подвела его излишняя уверенность в нерушимую крепость своего богатырского организма.
Неплохо складывались у меня отношения и с другими работниками посольства, включая и тех, кто работал в ГРУ и КГБ. После свержения советской власти в 1991-1993 годы в российской печати наблюдалось стремление чернить и изображать тупицами и мерзавцами всех тех работников зарубежных советских учреждений, которые были связаны с органами разведки и контрразведки. Мои наблюдения тех лет не подтверждают обоснованности подобных нападок. В большинстве своем дипломаты, входившие в эту группу работников посольства, производили впечатление профессионально хорошо подготовленных и вполне интеллигентных людей. Правда, тесного общения с ними у меня не было: на семейном уровне они предпочитали общаться между собой, и часы досуга проводили обычно в своем кругу. Никогда я никого из них не спрашивал о том, какие учреждения они представляют, хорошо понимая, что столь бестактный вопрос поставил бы и меня и их в неловкое положение. Да в этом и не было нужды: без всякой информации с их стороны нам, в общем-то, было известно "кто есть кто" - хотя бы потому, что их жены обычно со дня приезда держались друг за друга, не вступая в тесное общение с женами работников других ведомств.
Кстати сказать, никто из посольских работников не пытался контролировать мое времяпрепровождение за пределами посольства или мои контакты с японцами. У представителей посольских служб я пользовался абсолютным доверием. Так уже, наверное, было принято и в других странах: корреспонденты "Правды" как жена Цезаря были всегда вне подозрений. Не ждал от меня никто в посольстве и никаких отчетов о встречах, проведенных с японцами в ходе тех или иных поездок за пределы Токио. Предполагалось, что обо всем этом я держал отчет перед редакцией "Правды", хотя на деле единственной формой отчетности перед редакцией были только мои корреспонденции, посылавшиеся обычно открытыми телеграммами и в редких случаях диппочтой (таковыми были информационные обзоры, предназначенные не для печати, а для сведения руководства редакции).
В годы пребывания в Японии я не раз слышал рассказы наших журналистов, выезжавших на работу в другие страны, о конфликтах, возникавших между ними и работниками советских посольств. Говорили, в частности, что некоторые послы и работники служб безопасности относились к журналистам с особым пристрастием и писали на них "телеги" в Москву в тех случаях, когда журналисты противились диктату послов или других посольских руководителей. У меня подобных конфликтов в те годы не возникало. И более того, именно к посольским работникам я обращался за помощью в бытовых делах, связанных с переездами из Японии в Москву.
Дело в том, что как журналист я не мог иметь дипломатический паспорт. Но в отличие от журналистов других стран нам для пребывания в Японии по договоренности с японским МИДом выдавались не обычные красные, а синие служебные паспорта. Это делалось во избежание неприемлемой для советских журналистов процедуры снятия отпечатков пальцев, практиковавшейся японскими иммиграционными властями при регистрации прибывавших в Японию на длительный срок иностранцев, не обладавших дипломатическими привилегиями.
Однако отсутствие дипломатического паспорта обязывало меня при пересечении советской границы проходить таможенный досмотр с соблюдением всех тогдашних запретов на провоз в Советский Союз иностранной литературы. Если бы я стал соблюдать эти железные запреты, то мне бы не удалось доставлять в Москву в свою домашнюю библиотеку десятки и сотни томов, закупавшихся мною в Японии книг на японском и английском языках по вопросам истории, государственного строя, социальной структуры и внешней политики Японии. Предвидя безнадежность попыток провести эти книги через находкинскую или московскую таможню, я обращался обычно за помощью к моим посольским приятелям, обладавшим дипломатическими паспортами и направлявшимися на родину вместе со мной одним пароходом, прося их записать ящики с моими книгами на свое имя, что обеспечивало провоз этих ящиков через границу без таможенного досмотра. И никто из них ни разу мне в этом не отказал. Значительная часть моей нынешней библиотеки была привезена в Москву именно таким образом.
Вспоминая эти первые годы пребывания в Японии, я думаю, что мне тогда очень повезло с окружающей меня средой соотечественников: среди земляков, работавших параллельно со мной в Японии, продолжительное время не было таких, кто был бы мне неприятен, кто бы вел себя агрессивно или непорядочно. Не помню, чтобы с кем-нибудь из моих земляков возникали конфликты или недоразумения, да и вообще нам нечего было делить: все мы работали независимо друг от друга. Не случайно в последующие годы по возвращении в Москву я сохранил со всеми из них добрые отношения.
Свои воспоминания о советских людях, окружавших меня в Японии, хотелось бы завершить таким резюме: все-таки система тщательного отбора направлявшихся за рубеж соотечественников в какой-то мере оправдывала себя. Если приезжавшие в Японию люди и нарушали подчас данные им инструкции и правила поведения, то, главным образом, потому, что многие из этих правил были слишком надуманными и, откровенно говоря, слишком глупыми написанными без учета реальных условий жизни людей за рубежом и тех непредвиденных ситуаций, в которых поведение людей должно определяться не инструкциями, а здравым рассудком. Что же касается самих людей, приезжавших тогда на длительную работу в Японию, как и в другие зарубежные страны, то в подавляющей своей массе благодаря отсеиванию тех, кто обладал какими-либо явными пороками, они оправдывали доверие утверждавших их поездки инстанций. Оставаясь нормальными жизнерадостными, общительными русскими людьми, они вполне успешно справлялись с порученной им работой, а потому по возвращении на родину получали, как правило, похвальные отзывы учреждений, направлявших их за рубеж и, как говорилось, "шли на дальнейшее повышение".
