Похитители бриллиантов (др. изд.) - Буссенар Луи Анри (читать книги без регистрации .txt) 📗
— Так! — пробормотал Александр. — Теперь только не хватало лишиться лошади! Ладно, дружище, вставай, и поскорей! Надо снова скакать, как мы скакали сегодня утром, но только в обратном направлении, на юг. Думаю, что я не ошибаюсь. Мы ведь шли от крааля в северном направлении. У меня нет компаса! Ни часов! Ничего у меня нет! Впрочем, у меня есть двадцать тысяч франков золотом. Они лежат у Жозефа в сумке. Почти семь кило мертвого груза…
Он погладил лошадь. Та подняла голову, сделала большое усилие, чтобы встать, и снова тяжело повалилась.
Александра начало охватывать нетерпение.
— Ну! — крикнул он и щелкнул языком. — Да она и двигаться не может!.. Если бы у меня хоть была уздечка! Что ж, в крайних случаях нужно принимать крайние меры.
Александр схватил палку и сильно ударил лошадь по крупу. Она встала.
Александр вскочил ей на спину, стал бить ее ногами по бокам, даже уколол ее кончиком ланцета, но ничто не могло заставить ее двигаться.
Александр выбивался из сил. Наконец он вспомнил, как в Капской колонии поступают фургонщики, когда у них заартачится мул. Александр соскочил на землю, набрал песку и насыпал лошади в уши. Затем снова вскочил ей на спину схватил ее за уши и стал трясти изо всех сил.
Эта необычная и жестокая мера подействовала сразу. Лошадь сделала несколько шагов, затем понемножку стала расходиться и в конце концов пошла мелкой рысью, чем всаднику пришлось удовольствоваться, хотя теперь он предпочел бы галоп, каким лошадь неслась утром.
— Ну что ж, — сказал он философски, — заночую где-нибудь под деревом, а утром доберусь до крааля… Лошадь в неважном состоянии, да я и сам измучился. Несколько часов отдыха пойдут нам обоим только на пользу.
Но Александру положительно не везло. Словно было начертано в книгах судеб, что в этот злосчастный день одна беда будет на него валиться за другой.
Он уже трясся на лошади не меньше часа, все высматривая подходящее место для ночлега, когда внезапно что-то просвистело у него над головой, скользнул какой-то предмет, который ему сразу и разглядеть не удалось, и упал лошади прямо на шею. Лошадь свалилась мгновенно, как сраженная молнией.
Александр посмотрел, что убило его лошадь, и только тогда ему стало понятно, какой новой страшной опасности он подвергался: это было огромное копье с отравленный наконечником. Туземцы развешивают такие копья над тропинками, по которым ходит крупный зверь, в частности носорог. Копье висит на веревке, перекинутой через дерево; свободный конец привязан к колышку, вбитому в землю. Когда зверь задевает веревку, на него падает тяжелое копье длиной в полтора метра и толщиной почти с ногу взрослого человека. На древко надет острый наконечник, смазанный ядом. Наконечник сидит более или менее свободно, так что легко отделяется от древка и застревает в теле животного.
Если бы лошадь шла чуть быстрее, удар получил бы сам Александр.
Яд оказался излишним. Железный наконечник, сидевший на тяжелом древке, перебил лошади спинной хребет. Он сделал это не менее точно, чем нож качетеро, которым тореадор во время боя быков добивает животное, получившее смертельную рану.
— Вот уж действительно, — с шутливым отчаянием сказал Александр, — мне нельзя служить в кавалерии: я приношу несчастье лошадям! Что ж, перейдем в пехоту. Ночь я проведу здесь, а утром отправимся дальше пешком. Но пока что надо развести огонь, потому что туша моего буцефала, конечно, привлечет всех хищников этого леса. К счастью, у меня уцелело огниво и не промок трут. Значит, все в порядке. Кусок жареной конины на ужин — и спать.
Ночь, наступившая после столь бурного дня, прошла спокойно, и Александр проснулся на рассвете, разбуженный разноголосым хором серых попугаев. Он хотел вскочить и поскорей стряхнуть с себя оцепенение, вызванное ночным туманом, но не мог, — его точно пригвоздили к земле.
В его мозгу внезапно пронеслось все, что он пережил накануне. Ему показалось, что продолжается кошмар или что у него свело руки и ноги, и он крикнул, чтобы убедиться, что не спит.
Ему ответили громкие крики, и он с ужасом увидел, что его окружает многочисленная толпа чернокожих, одетых в лохмотья и вооруженных старинными ружьями. Эти люди воспользовались его глубоким сном, чтобы связать его.
Ничто, однако, не могло больше ни поразить его, ни тронуть. Он оглядел этих подлых врагов совершенно невозмутимо, но не смог сдержать возглас удивления, когда узнал в них тех самых туземцев, которых видел во время своей первой встречи с миссионером: черные виртуозы из бродячего оркестра, от какофонии которых бежал преподобный отец.
— Что вам от меня нужно? — строго спросил он. — По какому праву вы меня задержали? Что я вам сделал?
Тогда вождь, знавший несколько слов по-английски, нахально подошел к нему почти вплотную и сказал:
— Белый сломал бревно рабства невольников, которые принадлежали купцам, пришедшим со стороны заката. Бушмены убили купцов, и мои люди больше не могут продавать невольников. Я не смогу давать моим людям ни платья, ни кап-бренди, ни ружей. Поскольку белый довел моих людей до нищеты, он сам станет их рабом. Он будет толочь просо и сорго и во всем помогать женщинам, которые обслуживает мужчин. В Кейптаун он не вернется никогда. Он раб, пусть на него наденут колодку.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Человек, который верит в нелепости. — Бушмены считают, что борода помогает европейцам не заблудиться в лесу. — По следу. — Стрела с красным оперением. — Муха цеце. — Любопытное обезвреживание. — Отчаянный план. — Плот. — Буря, гроза, наводнение. — Истребление лошадей. — Погибли! — Опять предательство. — Приступ злокачественной лихорадки.
Верхом на лошадях, которых предусмотрительный бушмен прислал после истребления работорговцев, Альбер, Жозеф, мастер Вяль и его преподобие рысью направлялись туда, где, как все надеялись, можно было найти следы Александра. На пятую лошадь, которую под уздцы вел Зуга, навьючили вещи, а оба бушмена, не чувствительные ни к зною, ни к усталости, шли пешком и даже впереди всего каравана. Жители Южной Африки, в особенности жители Калахари, отличаются способностью ходить не утомляясь так быстро, что могут легко состязаться с самыми крепкими и выносливыми лошадьми.
Оба каталонца пытливо всматривались в местность, его преподобие хранил каменную непроницаемость, а мастер Виль предавался размышлениям. Больше чем когда бы то ни было проклинал он свое самомнение, которое толкнуло его на эту дурацкую авантюру, в скверном исходе которой, быть может не без оснований, он уже не сомневался. С Другой стороны, его начинало угнетать это существование, наполненное вечными тревогами и бесчисленными лишениями. Спокойствие трех французов, их полное достоинства поведение, их благородные поступки — все это сбивало нашего полицейского с толку. Наконец, ни разу не было сказано ни слова о таинственной цели их передвижения на север. Эта цель представлялась мастеру Вилю совершенно непонятной; он не мог постичь, что за странная фантазия толкала французов навстречу неслыханным трудностям и неисчерпаемым опасностям.
Что касается их причастности к убийству в Нельсонс-Фонтейне, то мастер Виль неукоснительно держался своего первоначального убеждения: как чистокровный англосакс, мастер Виль был удивительно упрям.
«Credo quia absurdum» — «Верю потому, что это нелепо», — говорили древние логики, когда у них не хватало других аргументов. Мастер Виль был убежден, что три француза — убийцы, только потому, что это убеждение было глупо.
Правда, он признавал, что это все-таки не обычные преступники; однако полиция, эта высшая и безупречная организация, знает немало фактов еще более необыкновенных и загадочных, и мастер Виль убеждал самого себя, что если французы действовали и не с корыстной целью — было очевидно, что они люди не корыстолюбивые, — то у них было какое-то другое побуждение. Мастер Виль уже бесился от того, что, беспрерывно ломая голову над этой загадкой, ничего разгадать не мог. Поэтому он невзлюбил наших бесстрашных путешественников. Его голова, набитая полицейскими правилами и предвзятыми мнениями, не могла постичь всего благородства трех отважных сердец. Полицейский, привыкший всегда вращаться на самом дне общества, видеть только его язвы, всегда кого-нибудь подозревать, не может и не хочет верить в чью бы то ни было честность. Напротив, он склонен видеть урода или сумасшедшего во всяком, кто по своим личным качествам стоит выше толпы. Полицейский разбирается в пороках, но великие человеческие качества скрыты от него за семью печатями.
