Дунайский лоцман - Верн Жюль Габриэль (список книг txt) 📗
Стрига задумчиво удалился вместе с толпой, когда закрылись двери тюрьмы. Решительно, он не знал арестованного. Это не был, во всяком случае, ни Драгош, ни Ладко. А если так, то какое ему дело до Илиа Бруша или всякого другого? Кто бы ни был обвиняемый, важно, что он отвлек внимание правосудия, и у Стриги не было больше причин задерживаться в Землине. И он решил завтра же отправиться на свою шаланду.
Но утром чтение газет заставило его изменить свои намерения. Дело Ладко велось в строгом секрете, и потому печать настоятельно стремилась разведать тайну. Ей это удалось. Жатва сведений была очень обильна.
В самом деле, газеты излагали достаточно подробно первый допрос и сопровождали отчеты комментариями, неблагоприятными для обвиняемого. Вообще, журналисты удивлялись упорству, с которым этот последний старался представиться простым рыболовом Илиа Брушем из маленького городка Салька. Какой интерес держаться подобной системы защиты, хрупкость которой очевидна? По сведениям прессы, господин Изар Рона уже послал в Грон следственную комиссию. Вскоре в Сальку отправится чиновник и произведет розыск, который разобьет все утверждения обвиняемого. Илиа Бруша будут искать и найдут… если он существует, что очень сомнительно.
Эта новость изменила проекты Стриги. Пока он продолжал чтение, странная мысль пришла ему в голову и вполне сложилась, когда он кончил читать. Конечно, очень хорошо, что правосудие схватило невиновного. Но будет еще лучше, если оно его не выпустит. А что для этого нужно? Представить им Илиа Бруша во плоти и крови и тем самым уличить в обмане настоящего Илиа Бруша, заточенного в Землине. Это обвинение добавится к тем, которые уже привели к аресту, и, может быть, окажется достаточно веским для его решительного обвинения, к большой пользе подлинного преступника.
Стрига немедленно оставил город, но не вернулся на шаланду. Наняв экипаж, он отправился на железную дорогу, и поезд помчал его на север, к Будапешту.
В это время Сергей Ладко в привычной неподвижности считал часы. С первого свидания с судьей он вернулся, испуганный важностью предъявленных ему обвинений. Со временем он сумеет доказать свою невиновность. Но надо вооружиться терпением, так как обстоятельства, видимо, сложились против него, а правосудие не руководится логикой, когда возводит сооружение из гипотез.
Все-таки от простых подозрений до формальных доказательств далеко. А таких доказательств против него никогда не будет. Единственным свидетелем, которого он мог бояться, и только потому, что тот знал тайну его имени, был еврей Симон Клейн. Но Симон Клейн из чувства профессиональной честности, вероятно, не согласится его признать. Впрочем, захотят ли устраивать очную ставку с его старым венским посредником? Разве судья не объявил, что он прикажет произвести расследование в Сальке? Результат его будет превосходным, и заключенный получит свободу.
Прошло несколько дней, в продолжение которых Сергей Ладко возвращался к этим мыслям с лихорадочной настойчивостью. Салька недалеко, я не нужно столько времени для розысков. Только на седьмой день после первого допроса его снова ввели в кабинет господина Изара Рона.
Судья сидел за столом и, казалось, был очень занят. Он оставил лоцмана стоять на ногах минут десять, как будто не замечая его присутствия.
— Мы получили ответ из Сальки, — сказал он, наконец, равнодушно, не поднимая глаз на обвиняемого, которого наблюдал тайком сквозь опущенные ресницы.
— А! — с удовлетворением воскликнул Сергей Ладко.
— Вы были правы, — продолжал господин Рона. — В Сальке действительно есть Илиа Бруш, который пользуется прекрасной репутацией.
— А! — еще раз воскликнул лоцман, которому уже казалось, что перед ним раскрываются двери тюрьмы.
Судья прикинулся еще более равнодушным и незаинтересованным и пробормотал, как будто не придавая своим словам никакого значения:
— Полицейский комиссар из Грона произвел дознание, и ему удалось говорить с ним самим.
— С ним самим? — повторил, не понимая, Сергей Ладко.
— С ним самим, — подтвердил судья.
Сергею Ладко показалось, что он бредит. Как могли найти в Сальке другого Илиа Бруша?
— Это невозможно, сударь, — пробормотал он, — произошла ошибка.
— Судите сами, — возразил судья. — Вот рапорт полицейского комиссара из Грона. Из него видно, что этот чиновник, исполняя поручение, отправился четырнадцатого сентября в Сальку и явился в дом, расположенный на углу набережной и будапештской дороги. Ведь вы, кажется, этот адрес давали? — перебил себя судья.
— Да, сударь, — ответил Сергей Ладко с остолбенелым видом.
— И будапештской дороги, — повторил судья. — Он был принят в этом доме господином Илиа Брушем лично, и тот объявил, что он только недавно возвратился после довольно продолжительного отсутствия. Комиссар добавляет, что сведения, которые он собрал о господине Илиа Бруше, устанавливают его безупречную порядочность и тот факт, что никакой другой обитатель Сальки не носит это имя… Имеете вы что-нибудь сказать? Прошу вас, не стесняйтесь.
— Нет, сударь, — пробормотал Сергей Ладко, чувствуя, что сходит с ума.
— Вот первый пункт и выяснен, — с удовлетворением заключил господин Рона и посмотрел на узника, как кот на мышь.
МЕЖДУ НЕБОМ И ЗЕМЛЕЙ
После второго допроса Сергей Ладко вернулся в камеру, не отдавая себе отчета в том, что делает. Он едва слышал вопросы судьи после того, как ему прочитали донесение полицейского комиссара из Грона, и отвечал на них с тупым видом. То, что случилось, превосходило его понимание. Чего хотели от него в конце концов? Похищенный, заточенный на борту шаланды неведомыми врагами, он только что добился свободы, чтобы сразу ее потерять; и вот теперь нашелся в Сальке другой Илиа Бруш, другой он сам, в его собственном доме!.. Это переходило в фантасмагорию!..
Ошеломленный, сведенный с ума последовательностью необъяснимых событий, он чувствовал, что является игрушкой могущественных враждебных сил, что он, как безвольная и беззащитная добыча, втянут в колеса ужасной машины, называемой правосудием.
Это отчаяние, это исчезновение всякой энергии так красноречиво выражалось на его лице, что один из сопровождающих его тюремщиков растрогался, хотя и считал узника самым отвратительным злодеем.
— Видно, дело идет не так, как вы хотите, приятель? — спросил, вкладывая в звуки голоса некоторое желание ободрить заключенного, этот служитель, хотя и пресыщенный по своей профессии зрелищем людских бедствий.
Он мог говорить с глухим, результат был бы тот же.
— Ну, — снова начал добродушный страж, — не теряйте головы. Господин Изар Рона славный малый, и, может быть, все устроится лучше, чем вы думаете… А пока я оставляю вам вот это… Тут есть кое-что о вашей родной стране… это вас развлечет…
Узник сидел неподвижно. Он ничего не понимал.
Он не слышал, как снаружи застучали засовы, и не видел газеты, которые тюремщик, выдавая без дурных намерений строгий секрет, хранимый его пленником, положил на стол уходя.
Протекали часы. Кончился день, потом прошла ночь, и опять наступил рассвет. Прикованный к стулу, Ладко не чувствовал, как бежит время.
Однако, когда солнечный свет ударил ему в лицо, он как будто вышел из своего оцепенения. Он открыл глаза, и его блуждающий взгляд обежал камеру. Первое, что он заметил, была газета, оставленная накануне жалостливым тюремщиком.
Газета лежала на столе так, что открывала заголовок, напечатанный огромными буквами. «Резня в Болгарии» — объявлял этот заголовок, на который упал взгляд Сергея Ладко. Он задрожал и лихорадочно схватил газету. Сознание быстро возвращалось к нему. Его глаза метали искры, пока он читал.
События, о которых он таким образом узнал, в то время обсуждались целой Европой и возбуждали всеобщий ропот негодования. С тех пор они стали достоянием истории и отнюдь не составляют одну из славных ее страниц.
