По пути Ясона - Северин Тим (книга жизни .TXT) 📗
Вход в Аид — вторая из пещер, чьи зевы чернеют в известняке на левом берегу заводи, которую нынешние жители Эрегли называют Лягушачьей рекой (Дер Бах). Река, по Аполлонию, впадала в море сразу у мыса, который сегодня является военной зоной, ведь Эрегли — гавань стратегического значения на северном побережье Турции и штаб-квартира турецких ВМС. Современный город изменил очертания береговой линии и скрыл следы греческой гавани, однако по дороге, что идет вдоль извилистого русла реки, можно дойти туда, где еще в начале XX столетия вытаскивали на берег рыбацкие лодки и где в одной из пещер, первой по счету, сохранилась раннехристианская часовня с мозаичным полом.
Вторая пещера намного просторнее, но вход в нее — узкая щель в скале, и легко понять, почему именно ее называли входом в Аид. Аполлоний упоминает «морозный пар»; наш проводник, сын местного аптекаря, сообщил, что зимой и весной на густо поросшую лесом долину опускается туман, укутывающий кустарник, деревья и склоны плотным белым покрывалом, которое, как кажется, тянется от самой пещеры. Входное отверстие настолько узкое, что приходится протискиваться; за ним небольшой обрыв, а потом подземный коридор забирает вбок, так что нужно держаться за стену, которая блестит от конденсата, «в кристалл превращаясь». Затем температура опускается еще ниже, а коридор выводит в подземную полость, некогда тянувшуюся на полтора километра в сердце горы; в 1960 году потолок пещеры частично обвалился и перекрыл доступ в дальнюю часть. Посреди пещеры находится озеро с прозрачной и холодной водой, в стенах множество туннелей, проточенных в известняке влагой; отчетливо слышны звуки капели с потолка и журчание ручейков, что сбегают по стенам. Человеку бронзового века, державшему в руке факел или масляную лампу, пещера и вправду должна была представляться входом в преисподнюю. На том месте, где древние люди совершали обряды и приносили жертвы, найдены осколки посуды, греческие и римские статуэтки и следы сажи на стенах.
По преданию, в эту пещеру спускался Геракл, чтобы похитить стража преисподней, ужасного пса Цербера. Из пасти собаки капала слюна, и там, куда падали капли, вырос ядовитый аконит — растение, которое до сих пор используют в народной медицине. Известно также, что Геракл проходил этим путем не единожды: он воспользовался пещерой на пути в царство амазонок, где собирался добыть пояс их правительницы. Он помог местным племенам победить врагов, и потому память о нем хранят по сей день — название «Эрегли» представляет собой турецкий вариант слова «Гераклея», как назвали свой город благодарные Гераклу местные жители.
Ясона и аргонавтов приняли тут весьма радушно. Племя мариандян враждовало с бебриками, вождя которых Амика победил в кулачном бою Полидевк. «Многие годы войны вели они непрестанно против бебриков буйных», и царь мариандян Лик радостно приветствовал тех, кто оказал ему невольную услугу. Полидевка восхваляли и «словно бога какого встречали»; царь пригласил аргонавтов к себе во дворец на пир и объявил, что в честь Тиндаридов (сыновей Тиндара, то есть Кастора и Полидевка) воздвигнет храм на мысу, который будет служить ориентиром мореходам и понудит их «поклоняться Тиндара сынам». Еще царь послал к аргонавтам своего сына Даскила, которому вменил быть при Ясоне проводником и глашатаем на дальнейшем пути «Арго» вдоль побережья Малой Азии.
К несчастью, пребывание у Лика оказалось омраченным двойной трагедией. Прорицатель Идмон с самого начала плавания знал, что не вернется домой, что ему суждено умереть на чужом берегу. Возвращаясь из царского дворца в гавань на рассвете следующего дня, аргонавты разбудили старого вепря, что «в иле бедра свои прохлаждал». Зверь прыгнул на героев и распорол клыками бедро Идмону. Тот упал, и хотя его товарищи убили кабана, но помочь смертельно раненному прорицателю они уже ничем не могли. Герои отнесли Идмона на «Арго», где тот и умер. Похоронный обряд предусматривал трехдневный траур; на четвертый день аргонавты похоронили своего спутника в кургане у мыса: «Есть примета на нем для потомков: из дикой оливы /Там корабельный каток поставлен — и зеленеет / Листьями близ Ахеронтского мыса…»
Задержка с отплытием, вызванная похоронами, оказалась фатальной для другого аргонавта, кормчего Тифиса. Он захворал и вскоре умер от неведомой болезни — вероятно, от лихорадки, этого бича болотистых равнин. Его также погребли на мысу, рядом с Идмоном, и «в полном отчаянье все у берега моря простерлись»; так продолжалось двенадцать дней. Сокрушенный утратой двоих спутников, Ясон был готов отказаться от похода, и прочие с ним соглашались. Только Анкей, сын Посейдона, не поддался унынию: он вызвался быть кормчим и сумел уговорить остальных «отрешиться от скорби» и двигаться дальше.
По счастливому стечению обстоятельств современный город Эрегли еще не поглотил наиболее вероятное место погребения Тифиса и Идмона. Курган, в котором их похоронили, сегодня находится в пределах военной зоны, и потому там нет ни полей, ни построек. С борта «Арго» мы осмотрели мыс и увидели на холме на его оконечности (том самом кургане) руины древнего строения, скорее всего маяка или дозорной башни. Холм выглядит искусственным, насыпанным, и вполне походит на погребальный курган. Когда военную зону откроют для археологов, именно здесь следует начинать поиски останков тех двоих, что плыли с Ясоном на «Арго».
После Эрегли, где с нами рассталась моя дочь Ида, мы приплыли в город Зонгулдак, и мэр выслал два буксира, чтобы отвести галеру в гавань. На берегу ожидала очередная группа танцоров; нам показали настоящий черноморский танец. Одетые в тугие иссиня-черные блузы, танцоры исполнили «пляску рыб»: дрожали и извивались, словно рыбины в сетях или на палубе рыболовного судна; серебряные цепочки, кисточки поясов и сами пояса, также отделанные серебром, сверкали в солнечном свете, пока танцоры изображали, как бьется в судорогах и погибает пойманная рыба.
Акчакоча, Эрегли, Зонгулдак — все города, в гавани которых мы заходили, приветствовали нас цветами, народными танцами, щедрыми подарками и продуктами. В Зонгулдаке мы немного задержались и выбились из расписания, пришлось наверстывать, так что сумерки застали нас устало гребущими к открытой всем ветрам бухте. Несколько рыбацких лодок плескались на отмелях, однако большинство вытащили на берег, подальше от кромки воды. Место выглядело не слишком безопасным для ночевки, однако мы чересчур устали для того, чтобы продолжать путь. Якорь полетел за борт, канат с кормы привязали к дереву на берегу, и мы сели ужинать. После ужина основная часть экипажа, как обычно, расположилась на песке, а я остался на корабле вместе с вахтенными. Около полуночи звездное небо заволокли черные тучи, прилетевшие с севера. Внезапно в бухте вспыхнули многочисленные огни, послышались крики, по берегу забегали люди. Похоже, что-то стряслось.
— Идет черный ветер! — крикнул мне с берега Али. — Говорят, это опасно. Надо приготовиться!
Местные рыбаки тем временем принялись крепить канаты к тем лодкам, что качались на отмелях. Другие крутили самодельные брашпили, вытягивая суденышки на сушу.
— Они говорят, что «Арго» лучше тоже вытащить на берег! — крикнул Али. — У них есть большая лебедка, и они готовы помочь.
Подумав, я решил, что разумнее будет довериться якорю и канату: вытаскивать галеру на берег в темноте, при усиливающемся ветре, не очень хотелось, да и существовал риск повредить «Арго», если тот самый «черный ветер», чем бы он ни был, застигнет галеру наполовину на суше и наполовину в воде. Вахтенные зашевелились — три спальных мешка на носу изменили очертания. Должно быть, проснулись от криков и теперь настороженно осматривались, не желая без необходимости вылезать под дождь, который заморосил из туч. Впрочем, скоро вахтенным все равно пришлось выбраться наружу, накинуть штормовки, проверить крепления якоря и каната и заняться натягиванием непромокающей накидки на парус.
