Охотники на лунных птиц - Адам-Смит Пэтси (читаем книги бесплатно txt) 📗
Погода стояла теплая. И несмотря на то что ветер завывал и море бесновалось, солнце припекало нещадно.
Стоя на якоре или спеша укрыться в гавани, мы целыми днями пропадали на судне и понятия не имели, что у нас что-то неладно, пока к нам не подошел «Роберт Джон».
Когда судно приблизилось к нам с подветренной стороны, ребята открыли дверь рубки. Мы сгрудились, всем хотелось поговорить, но, прежде чем обменяться любезностями, они почему-то стали принюхиваться и спросили:
— Откуда так сильно пахнет?
Мы никакого запаха не чувствовали, но тут они запустили моторы и отплыли в сторону.
— Да ведь от вас несет этим, как его… — Они затруднялись подобрать слово. — Черт знает чем.
— Не машинным ли маслом? — забеспокоился Лес.
— Да нет, не таким приятным. Неприятное, отвратительное зловоние. Да неужели вы сами не чувствуете? Вы же окутаны им, как туманом, — говорили они.
Но мы ничего не ощущали, да и думать об этом забыли, пока разыгравшаяся непогода не загнала нас в укрытие. Лес оттягивал паше возвращение в гавань, пока не стало совершенно ясно, что погода не улучшится, поэтому большинство рыбачьих судов добрались туда раньше нас, собрались в кружок. Люди на палубе перекидывались новостями и ругали погоду. Поначалу мы шли с надветренной стороны, а когда стали подходить ближе к ним, они начали оглядываться на нас. Люди на «Фюр Венчэр» принялись выбрасывать содержимое коробок с наживками за борт. Очевидно, они подумали, что кое-что успело протухнуть.
Однако вскоре все поняли, что причина в нас, и поэтому те, кто еще не успели бросить якорь, обходили наше судно с надветренной стороны.
Самым вежливым образом они объяснили нам, что мы им действуем «на нос».
— Вы как в облаке, — кричали нам Билли и Тэд с «Роберта Джона».
Лес решил проверить, в чем дело. Сняли брезент и подняли крышку люка, чтобы спуститься, но оказалось, что в этом не было надобности. Все выяснилось, как только подняли брезент.
— Не трогай его, Пит! — приказал Валлаби.
Брезент положили на место, и запах исчез, мы его не ощущали, зато рыбаки громко роптали.
На корме запаха не ощущалось, да и на баке ребята его не чувствовали. Пит его тоже не почувствовал, даже когда открыли люк! Наступила влажная, душная ночь. На корме нечем было дышать. Труба проходила от двигателя через каюты и так сильно накалилась, что прислонись — и одежда вспыхнет. Да и никому не нужная печь тоже накапливала в себе тепло, и находиться между камбузом и каютами было невыносимо.
Честный Том страдал бессонницей, а в такую душную ночь он и вовсе не мог заснуть. Поэтому Том решил отоспаться на полубаке.
Однако минут через десять он вернулся позеленевшим, его тошнило. Он не мог промолвить ни слова, пока не принял желудочные таблетки.
— Заснешь тут, — выдохнул он. — Стоит раза два глубоко вдохнуть, и можно потерять сознание.
Через люк трюма шел одуряющий запах, а ребята словно ничего не замечали.
Когда Лес обмолвился об этом, один из парней сказал:
— Вот оно что! Я ощущал это запах, но не хотел признаваться. До этого мне не приходилось выходить в море, и я понятия не имел, чем должно пахнуть на корабле.
Впрочем, во время следующего рейса в Лонсестон обоняние нас не подводило. Ребята вычистили как следует «хранилище запахов», а я улетела самолетом из Лонсестона в Мельбурн, чтобы успеть на гастроли балетной труппы мадам Рамберт и посмотреть Салли Гилмор в партии жены морехода.
Я вылетела первым рейсом. Мне так хотелось поскорее купить себе новое белое с нежно-розовыми бутонами шелковое платье. Я мечтала о таком. К тому же плечи у него должны были быть открытыми, а длина до колец. Нижние юбки у него были розовая, кремовая, нежно-зеленая и белая. В то время, это было очень модно. Много месяцев я носила брюки и темные свитеры. И теперь мне особенно захотелось быть женственной. В какой-то мере мне это удалось, так по крайней мере я думала до тех пор, пока не увидела свою фотографию в разделе новостей, на которой из-под короткого платья виднелись мои израненные и заклеенные пластырем ноги.
Несмотря ни на что, балет мне понравился. А как мне обрадовалась мама, когда встречала меня в аэропорту.
— Не знаю, чем ты там занималась, но ты просто пышешь здоровьем. Наверное, сказался твой отдых на море, — воскликнула она.
Я не стала возражать и объяснять, что такое морское путешествие. Да и как описать, что такое «Шиэру-отер». Всего каких-то несколько месяцев назад я понятия не имела о той необычной жизни, которой жила теперь. Тогда я была поглощена повседневными заботами театра, художественного совета, деятельностью Международного Красного Креста. Теперь мне стало ясно, что от меня ждут те, кто, как и я раньше, многого не понимали.
Инстинктивно чувствуешь, что о постоянной опасности, лишениях и суровых испытаниях, выпавших на вашу долю, о страшных штормах, на которые моряки молча приучали вас не обращать внимания, о грязи, пропитавшей вашу одежду и прилипшей к телу, о людях, которые старались не говорить о своих предках, чтобы после смерти возродиться уже белыми людьми на островах Бассова пролива, о тяжелом рабском труде, способном излечить и ум, и сердце, и душу, и все, что поддается боли, рассказывать не стоит. Всего этого не объяснишь.
Когда я вернулась на корабль, Алек сказал мне:
— У моряков такая репутация. Они получили ее у девиц на берегу, и все из-за того, что не умеют болтать. Если не умеешь разговаривать, нужно действовать, ты понимаешь, что я имею в виду — сказал Алек.
В течение довольно длительного времени многое на берегу вызывало во мне раздражение: люди, места, которые я посещала, и даже само время. Когда-то я любила музыкальные вечера. Теперь же их напыщенная атмосфера, условность при передаче предметов друг другу, маленькие пальцы, держащие бокалы с вином, вызывали во мне неприязнь. Я чувствовала себя в юбке удивительно неловко, приходилось поминутно контролировать себя, так ли поставила ноги, не приняла ли свою излюбленную позу, не закинула ли правую ступню на левое колено. К счастью, у меня было не так уж много времени, чтобы, выражаясь словами Пита, «болтаться без толку».
Как-то раз, когда мы ждали в Лонсестоне прилива, мы с Питом и Алеком отправились в кино на дневной сеанс.
Демонстрировался фильм «Мыши и люди». Пит то и дело вскакивал, пришлось его одернуть. Ребята досидели до середины картины, но, прежде чем уйти, притащили мне и себе по пять брикетов мороженого. Не представляю, что побудило их к этому, но представляю, как ругала нас уборщица, которой пришлось выгребать мусор из-под кресел.
Когда я пересказала содержание фильма Лесу, он заметил, что, должно быть, ребята подражали недоумку Ленни, герою фильма. За эти слова ребята обещали вышвырнуть его за борт, потому что, как они объяснили, «Ленни несладко приходилось в жизни».
В каждом порту имелась пивная для моряков. В Лонсестоне была гостиница «Морская», которая для хозяина «Шиэруотера» служила и конторой, и клубом, и кафе. Когда судно стояло на причале в Лонсестоне и кому-нибудь хотелось узнать время отплытия, надо было лишь заглянуть в «Морскую». Лес обычно пил немного и никогда перед выходом в море. Ему нужно было общество. Там, в «Морской», он подписывал документы, заполнял декларацию судового груза, которой потом закрывали форточку, чтобы не дуло, отрывали от нее кусочки, чтобы прикурить, и использовали для других целей. Однажды ее и вовсе унесло за борт.
Все моряки с небольших торговых судов, как только причаливали, сразу же отправлялись в «Морскую». Я ни с кем из них не была знакома, а они меня узнавали, и если я собиралась туда пойти, то старалась выглядеть наилучшим образом. Моему самолюбию льстили их замечания, которые, вероятно, надо было рассматривать как выражение восхищения.
В противоположность сложившемуся мнению об их амурных приключениях моряки отменно разбирались в женской красоте и прочих прелестях. Порой, когда женщины хмурились в ответ на присвист или возмущались, заслышав: «Милая, ты меня покорила!», я думала, как жаль, что они не знают, что такое выражение чувств дороже всяких комплиментов, потому что непосредственность неподкупна. Многие женщины поежились бы, до-ведись им расслышать замечания, когда они гордо и высокомерно шествуют мимо моряков.
