Англия и Уэльс. Прогулки по Британии - Мортон Генри Воллам (бесплатные полные книги .TXT) 📗

— Ага… полагаю, это все — больше ничего здесь не случалось?

Если мое предыдущее замечание не пробило брешь в самообладании старика, то уж это полностью преуспело. Похоже, оно стимулировало взрыв местного патриотизма. Старик схватил меня за руку и что-то горячо зашептал. Затем отстранился, чтобы полюбоваться произведенным впечатлением. Я же — вконец измотанный навязанным мне лицедейством — безмолвствовал. У меня просто не осталось в запасе свободных выражений. Старик, не удовлетворенный моей реакцией, снова придвинулся поближе и жарко зашептал мне на ухо. Увы, результат был немногим лучше: я по-прежнему не понимал ни слова. Ситуация выглядела безнадежной.

Должно быть, он рассказывал о каком-то леденящем душу событии, потому что — неверно истолковав мое тупое молчание (ему-то, очевидно, казалось, будто я сражен услышанным наповал) — старик быстро-быстро закивал и уверил меня, что все это истинная правда. Затем он снова зашептал! Я чувствовал: мы оказались в тупике, из которого не существует разумного выхода. Этот бред мог продолжаться вечно.

— Я не вполне понимаю, что он говорит, — пожаловался я мужчине, сидевшему поблизости.

Мой старик жадно ухватился за новую возможность, он обернулся к нежданному переводчику и повторил для него свое непостижимое сообщение.

— A-а… ну, ясно, сэр, — произнес тот. — Вы вот говорите, что у нас тут ничего не происходит, так вы ошибаетесь, сэр. Как бы не так! Старик рассказывает, что у нас тут пять лет назад случилось убийство… вот так-то!

В этот критический момент раздался голос хозяина заведения:

— Время, джентльмены, мы закрываемся!

В зале возникло легкое смятение: посетители поспешно допивали свои напитки и прощались друг с другом. Из одного угла доносились громкие, возбужденные голоса — там заканчивался жаркий спор, который длился уже некоторое время.

— Да пошли вы со своим Лондоном! — горячился мужчина в вельветовых штанах. — Посмотрел я на него — ничего там нет хорошего! Сто лет мне ваш Лондон не нужен! Сами там и сидите, а мне дайте вернуться в Поллок-Хилл…

На глазах у большой желтой луны подвыпившая компания высыпала на дорогу из «Белого оленя», постояла немного и маленькими группками побрела к деревне.

Я подошел к окну задернуть занавеску и увидел своего старичка, который по-прежнему стоял на улице, опершись на палочку, — будто ему вовсе не хотелось возвращаться домой. Господи, кто бы мне объяснил, о чем мы беседовали на протяжении последнего получаса? У меня сложилось впечатление, что я прослушал интереснейший рассказ, который любой современник Симона де Монфора [34]понял бы с легкостью. Любой филолог согласился бы проехать тысячи миль, чтобы выслушать нечто подобное. Возможно, он отнес бы речь старика к местному диалекту, но я-то абсолютно уверен: мне довелось соприкоснуться с неискаженным, чистейшим английским языком.

— Спокойной ночи! — выкрикнул я в окно, поддавшись внезапному порыву. Но прежде чем старик успел расслышать последнее слово, я малодушно задернул занавеску.

Всякий раз, когда заходит разговор о холмах, я с гордостью вспоминаю холмы Северного Сомерсета. Лесистые девонширские холмы весьма живописны, дикие и скалистые корнуолльские холмы производят сильное впечатление, но только холмы Сомерсета вздымаются до самого неба, одетые в облачные одежды. О, это холмы с характером! Они стоят, затаившись, и ждут, пока вы появитесь из-за очередного поворота; они всегда — до последней четверти мили — готовы удивить вас каким-нибудь сюрпризом. Надо видеть, как они возвышаются— группами по шесть-семь холмов, каждый из которых напоминает купол собора Святого Павла.

На их склонах, невероятно высоко, почти на заоблачной высоте раскинулись красивейшие в Англии сельскохозяйственные угодья. Издалека эти поля напоминают живописное лоскутное одеяло, на котором красуются золотые, серовато-зеленые, салатные и красные краски. Золотые лоскуты — посевы горчицы, нежно-салатный — пшеница, серовато-зеленый — ячмень, а насыщенный красно-коричневый цвет — это сама перепаханная почва. Днем, когда солнце стоит высоко над горизонтом, по земле, подобно дыму, движутся тени от проплывающих облаков, воздух наполнен сладким запахом нагретого сена, а неутомимые жаворонки поддерживают небо трепетанием своих крошечных крыльев. От вида всей этой красоты в душе рождается желание помолиться и возблагодарить Господа за саму жизнь…

Благодаря своей неутомимой машинке я одним махом перевалил через Каунтисбери-Хилл и начал спускаться, заранее восхищаясь голубизной показавшегося внизу моря. Справа от меня раскинулись не менее прекрасные просторы Эксмура. Мне удалось подсмотреть, как олень выскочил из зарослей папоротника и вскачь понесся в долину. Я видел диких пони, щиплющих траву на обочине дороги (надо сказать, они выглядят куда более прирученными, чем «дикие пони» из Нью-Фореста и Дартмура). Наконец-то я подъехал к знаменитому Порлок-Хилл и остановился в сомнении. Следовало сделать выбор: спускаться в долину традиционным способом — по склону, напоминающему саночную колею, или же воспользоваться вновь построенной автомобильной дорогой, плата за которую составляла один фунт и шесть пенсов. Поразмыслив, я выбрал последнее. И правда, если учесть, сколько мы платим за удовольствие прокатиться на «американских горках» на ярмарке, потеря фунта и шести пенсов начинала казаться почти выгодной сделкой.

Про себя я отметил, что владельцы новой дороги благоразумно взимают плату до начала спуска, а не в его конце.

Итак, я покрепче ухватился за руль и начал свой путь по довольно крутому серпантину (угол составлял примерно 25 градусов): капот плотно прижат к земле, задние колеса почти парят в воздухе. В тот миг, когда я лихо преодолевал опасный поворот (успев еще умилиться на того юмориста, который установил на обочине ярко-красный знак «Опасно»), навстречу мне вырулил мотоцикл с коляской. Он ехал осторожно, с оглядкой, но при этом производил такой невообразимый стрекот, будто целая команда пулеметчиков решила покрасоваться перед генералом на стрельбах. За рулем сидел серьезного вида молодой человек, в коляске разместилась его подружка.

«Любовь, — подумал я, — преодолевает все преграды».

Следующие полмили я проделал в сентиментальном настроении. Меня восхищало все, что я видел: красный гравий на дороге, темно-красный песчаник вдоль обочины, солнечные лучи, просвечивавшие сквозь кружево листвы. И вдруг…

Мне пришлось резко затормозить перед чемоданом, который преспокойно — несмотря на всю неуместность ситуации — валялся посередине дороги.

Н-да, подумал я, очевидно, Порлок-Хилл является чемпионом среди всех остальных холмов по выкидыванию ненужного багажа. Чемодан лежал вверх днищем, и когда я его поднял, застежки отскочили, все содержимое, к моему ужасу, полезло в образовавшийся зазор. Я кое-как постарался запихнуть вещи обратно и в ходе этого нелегкого процесса не мог не обратить внимания на шелковую розовую ночную сорочку, которая эффектно расположилась между мужским твидовым жилетом и таким же пиджаком. И еще одна деталь бросилась мне в глаза — крошечные разноцветные конфетти, подобно репейнику прилипшие к грубому твиду.

Ну, и как, по-вашему, должен был поступить в подобной ситуации здравомыслящий человек?

Я стоял на полпути к подножию Порлок-Хилл. Над моей головой радостно щебетали птички — подобные трели, в моем понимании, раздавались в заоблачных высях Эдема; листва беззаботно трепетала и шелестела на ветру, как ей и положено в райских садах. Современные Адам и Ева удалялись от меня по крутой горной дороге, они ехали навстречу своему медовому месяцу, а у меня на руках оказалось их приданое.

С чемоданом в обнимку я уселся на обочине — в надежде, что молодожены спохватятся и вернутся за своим имуществом.

В том, что эти бедняги именно сегодня поженились, у меня не было никаких сомнений. Доказательством тому — цветные конфетти на пиджаке. Ведь обычно все новобрачные первым делом перетряхивают свой багаж — каждый ботинок, носок, рубашку, пижаму и непромокаемый мешочек для туалетных принадлежностей — в попытке избавиться от этих маленьких (розовых, красных, белых и голубых) доказательств своей вины.