Непознанная Россия - Грэхем Стивен (читаем книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
Однако, старик отверг все славословия и заходить отказался. Ему был подозрителен хорошо одетый человек, интересующийся, где он остановился, и только после повторного вопроса он ответил: "Я нигде не стою... пока".
Мы отправились навестить охотника, живущего на Троицком проспекте, в надежде, что он поможет мне достать рекомендательное письмо, необходимое для моих странствий по губернии. То был господин Быков — Александр Александрович, как он представился, — и он действительно много мне помог. Весьма интересный человек, низкий, крепкий, с невысоким нахмуренным лбом, с глазами навыкате, состоявший, казалось, из одних окружностей. Все лето он сидит за прилавком собственной мануфактурной лавки, а зимой ходит на медведя. Он добирался до Новой Земли и фотографировал места, где до него никто не бывал. Отличный фотограф, занимающийся цветной фотографией, Быков к тому же хорошо гребет, хорошо стреляет, хороший наездник. Он женат и его маленькие дети играют в детской с медвежатами. Ему только двадцать шесть лет, но он уже носит бороду. Весьма широкоплечий и осанистый, в деревне Быков носит свободную русскую красную рубаху, подпоясанную ремнем. Нет, кажется, той области, в какой у него не было бы способностей, в том числе и по части умственных занятий. Мне говорили, Быков печатается не в одном русском журнале. Короче говоря, несмотря на несколько пугающий внешний вид, на самом деле это золотой человек.
В большой мрачноватой комнате сразу было понятно, что здесь живет охотник. Входящего встречал взгляд громадного черного медведя, медвежья голова выглядывала из-под письменного стола, другая располагалась над диваном. По стенам висели ружья, пистолеты, ножи, на полу расстелены шкуры. Из переднего угла смотрели святые образа. Над письменным столом висел портрет его жены. Внешность Александра Александровича могла не располагать, однако портрет улыбающейся молодой женщины ярче всяких слов говорил о его душе.
Мы пересмотрели у него не одну сотню фотографий, главным образом на них были Новая Земля, снег, самоеды, медведи. Видимо, опасаясь, чтобы по пути на юг я не встретился с неприятностями, Быков телефонировал губернатору с просьбой снабдить меня специальными письмами. В результате было договорено, что назавтра я наведаюсь с визитом в губернаторский дом и обговорю этот вопрос с вице-губернатором.
На этом мы распрощались и отправились с еще одним визитом к другу Василия Васильевича, только что переехавшему на новое жилье. В России существует обычай приносить на новоселье пирог, и потому художник, будучи горячим последователем старых обычаев, зашел к лучшему кондитеру города и купил там громадный пирог. Упаковать его оказалось нелегким делом и вот мы, вызывая немалый интерес, понесли пирог к дому господина Каретникова, губернского инженера, обещавшего мне всяческое содействие. Правда, какое мне, бродяге и страннику, могло понадобиться содействие, разве только что после дня пути мне необходим был ночлег.
К концу долгого вечера, проведенного с художником, трудно было определить, который час. Мы расстались в два часа ночи, а все еще стоял ясный день. Боже, как странно было идти по спящему городу в окружающем меня неестественном свете. По дороге я размышлял о том, что завтра или послезавтра оставлю Архангельск и начну жизнь среди мужиков.
На следующий день я встретился с вице-губернатором, он снабдил меня удостоверением и рекомендательным письмом, нагрузил брошюрами и даже произвел меня в члены ученого Общества изучения Русского Севера. В течение часа я рассматривал карты губернской топографической службы и пришел к мысли, что если Переплетчиков готов ехать, нет причины, почему бы нам не отправиться тотчас же. Он собирался в деревню на этюды, и мы имели возможность проехать вместе миль тридцать. Я намеревался пожить несколько недель в его деревне, а затем путешествовать в одиночку.
И вот ночью мы вместе с Быковым, его женой и детьми поплыли вниз по Двине к деревне Уйма. Быковы направлялись на datcha, т.е. в деревенский дом, желая отдохнуть от городского воздуха. Глава семейства собирался на следующий день вернуться в город. По какой-то причине мы не могли выехать ранее десяти часов вечера и в деревню должны были попасть уже ночью. Но над спящей рекой все так же стоял ясный день. Мы миновали портовые причалы, громадные баржи. Гребли мы по очереди и, поскольку ночь выдалась свежая, холодная, грести оказалось приятно. Путешествие заняло три часа, на каждого из нас пришлось по три получасовых смены. Гребешь в этот ясный полуночный час на широкой пустынной реке и, пожалуй, чувствуешь себя первопроходцем, подымающимся вверх по Миссисипи или по реке Св. Лаврентия.
Двина шире Темзы раза в три, к тому же она чище и течение более быстрое. Ее широкие желтые берега с сухими глинистыми обрывами похожи на морские. По верху обрывов, называющихся здесь, представьте себе, горами, тянутся ровные ряды изб, они — как аккуратные заметки на полях реки. За избами простирается сосновый лес — "непредставимый первозданный хаос". Деревня Уйма растянулась на четыре версты, а ее название, симпатичное слово, употребляемое только на севере, означает "много" — Uima domof. Ночью мы расположились кто как умел — на диванах, на стульях, а наутро вместе с художником двинулись дальше — к Бобровой "горе", что находилась в двадцати пяти верстах. Мы проделали этот путь на тройке, легком экипаже, запряженном тремя лошадьми.
~
Глава 4
ДЕРЕВЕНСКИЙ МЕХОВЩИК
Русские покорили и заселили Север в IX-X веках. Распространив влияние Новгородской республики на берега Онеги и Двины, балтийские славяне и финны осели на этих берегах. Местные жители бежали под защиту лесов, многие погибли от голода и холода либо были съедены медведями и волками; подобным же образом спасались от римлян и саксонцев древние бритты, правда, сегодня их потомство более многочисленно, чем потомство валлийцев или кельтов. Итак, по реке Мезень, в отдаленных районах вдоль Печоры по-прежнему живет древний народ, нецивилизованный, дикий, большей частью так и не овладевший русским языком, этой единственной связующей с Западом нитью. То самоеды, зыряне и лопари, древние обитатели Северной Европы, порождение земли и лесов, невежественные поклонники языческих богов. Не исключено, что в далеком прошлом какие-то дикие, воинственные племена пришли сюда из могучего южного княжества, осели здесь, покорились жестокой зиме, сонным чарам сосен. Ведь и русские, что явились в эти края, вооруженные пиками и мечами, с вином и боевыми песнями на устах, оказались поверженными Природой. Они забыли не только свое недавнее христианство, но и Перуна, других северных богов, стали поклоняться духам и чертям, во множестве населявшим темные леса. Пики и мечи были отложены в сторону, пришельцы превратились в бедных рыбаков и охотников, добывающих пропитание с помощью сети и лука. Может быть они, как и сейчас, сеяли рожь, с трудом вырывая у мертвой песчаной почвы тощий урожай. Они разводили оленей, питаясь их мясом, запрягая их долгими темными зимами в сани. Те, кому эта земля не пришлась по душе, вернулись в бурную жизнь средневековой Европы, сражались с монголами и турками; оставшиеся осели в лесу как глубокий мох. Никто их не искал, их покоя не нарушали войны. Зимой дули ледяные ветры, диковинные северные сияния превращали черную ночь в день, а летом деревья окружала, как вода, меланхолия белой ночи. По необозримому лесному пространству, где серебристые реки неведомо для кого намывали широкие долины, лишь кое-где бродили немногочисленные существа, называемые людьми. За исключением дикарей, живших небольшими общинами посреди болот, в лесах не было ни живой души. Представители человечества, как всегда, селились вдоль рек. Люди оседали там, где бегущий поток раздвигал лес и образовывал поляну, возводили деревянные или земляные обиталища. Там же, где река протекала по глубокой, узкой лощине, осененной деревьями, людского жилища было не сыскать. Ничего не изменилось и в настоящее время, только поляны, чистины, стали побольше да широкие долины населеннее.
