В ловушке - Санин Владимир Маркович (книга регистрации .txt) 📗
Кто кого?
Масло уже разогрелось и не оказывало такого сопротивления, как раньше. Семенов лежал в спальном мешке и смотрел на Филатова, который с бешеной скоростью раскрутил рукоятку так, что не мог ее удержать. Коленчатый вал наверняка набрал необходимые 120-130 оборотов в минуту, и по всем правилам дизель должен был запуститься. Ну, хотя бы чихнуть, намекнуть на то, что он оживает. Должен бы… Где-то в его стальном теле хранится секрет, какая-то деталь знает, что нужно сделать, чтобы вдохнуть в него жизнь…
Семенов провел рукой по лицу. Кровь запеклась, стянула щетину, но вроде бы остановилась. Жалкая бренная плоть, усмехнулся он. Вылез из спального мешка, в глазах мелькали радужные пятна. Кивнул Гаранину и Дугину — полежите пока что; на неверных ногах подошел к дизелю, подождал, пока Филатов отпустил рукоятку. Она покрутилась по инерции и замерла.
— Что думаешь, Веня?
— Еще бы разок проверить.
— Давай, мы поможем.
Снова проверили топливную систему, распылители форсунок, прогрели масляный поддон паяльной лампой.
Еще раз десять раскручивали рукоятку, сначала по очереди, а потом Бармин и Филатов.
Вхолостую — дизель молчал. Может, секрет был в том, что температура наружного воздуха сковала цилиндры, топливо не самовоспламенялось. При таком морозе нужен стартерный запуск, электричество сильнее даже самых могучих рук человека. Плетью обуха не перешибешь. Все физические силы пятерых людей бесследно исчезли в дизеле, как в болоте.
Все знали и думали про себя, но никто не решался сказать вслух: «Что могли — сделали. Хватит гробиться с этим дизелем, подумаем о том, как бы самим выжить».
Причина, по которой никто не решался сказать вслух, была такая.
Полчаса назад Семенов переводил морзянку из Мирного: Белов пытался вывести самолет на полосу, но потерпел неудачу. При этой попытке, как узнали из другой радиограммы на материк, получил тяжелую травму и надолго выбыл из строя Крутилин. Летчики ждут ослабления ветра хотя бы до двадцати метров, чтобы предпринять вторую попытку.
В экипаже Белова тоже пять человек. Если пятерка на Востоке уляжется в спальные мешки, пятерка Белова может погибнуть. Кругом одни пятерки, как пошутил Бармин, будто в дневнике у примерного школьника.
Быть Востоку или не быть — это геперь ушло на второй план. Тот, кто не разберется, посмотрит косо, но бог с ним. А погубленных жизней не простит никто — ни люди, ни собственная совесть. Значит, был и останется только один выход: запустить дизель и подать о себе весточку.
«Помни о повозке», — подумал Семенов. Было у него с Гараниным такое магическое слово, вроде шифра, — «повозка». А за ним скрывалась притча, когорую давно рассказал Семенову Андрей. На фронт он попал семнадцатилетним подростком, худым и долговязым, физических сил после запасного полка с его тыловым пайком было немного, да и опыта солдатского никакого. А случилось так, что пришлось чуть не сутки без отдыха шагать по разбитой дороге, потому что нужно было закрыть собою прорыв. Андрей с непривычки разбил ноги, стесал со ступней кожу и молча, сжав зубы, криком кричал на каждом шагу. А были в их роте две повозки, которые везли станковые пулеметы и нескольких пожилых солдат, совсем выбившихся из сил. И Андрей стал мечтать о том, чтобы попасть на повозку. Он плелся, нагруженный тяжелой скаткой, винтовкой л лопаткой, и мечтал, что комвзвода увидит его муки и отправит на повозку. Эта мечта настолько овладела им, что и в самом деле лишила его всяких сил, и он уже даже не шел, а слепо передвигался, не сводя с повозки мучительно-красноречивого взгляда. И тогда к нему подошел комвзвода, тащивший на себе, кроме скатки, еще и ручной пулемет, и сказал: «Хочешь на повозку?.. Это можно. Только на ней места нет, так что скажи, кого ссадить… Ну, кого?.. Так иди и не оглядывайся… сачок!» И когда сгорающий от стыда Андрей понял, что на повозку у него нет шансов, появилось второе дыхание. Долго он смывал с себя тот позор…
Этого урока Гаранин не забывал всю жизнь. Нет сил — помни о повозке. Пал духом, ищешь жалости — помни о повозке!
Гаранина сменил Семенов, Дугин, Филатов и Бармин один за другим крутили рукоятку. Тот, кто освобождался, подогревал воду для охлаждения дизеля: если он вдруг заработает, вода потребуется сразу.
Не было дыхания, сдавило сердце. Кислород! Заменить кислород не могло ничто.
Снова слегли Гаранин и Дугин. Резкий запах нашатыря вызывал тошноту, мучительно хотелось пить. Семенов лечь отказался: и, прислонившись к верстаку, смотрел, как Бармин и Филатов из последних сил крутят рукоятку. Их лица двоились, на них наплывала розовая дымка, и Семенов знал, что на ногах он останется недолго.
А тут еще впервые сдал Бармин: хлынула носом кровь.
И тогда Семенов понял, что игра проиграна. Если все бросить и лечь отдыхать, масло и дизеле застынет, а вода превратится в лед и разорвет емкость. Сил начинать сначала больше не будет.
Слезы бессилия выступили на его глазах. Увидев их, зашевелился и хотел встать Гаранин, поднялся Дугин, непривычными для него словами выругался Бармин.
— Веня, — сказав Семенов, — моя очередь Филатов бросил рукоятку и замер. Семенов подошел к нему, взял за руку. Филатов не шелохнулся.
— Отойди, сменю.
Филатов обернулся — и подмигнул.
— Идея, отец-командир!
«Опять не выдержал парень, — с жалостью подумал Семенов. — Год с ним Саша прожил, а не увидел, что кореш его — с приветом».
— Ничего, дружочек, отдохни, — с лаской проговорил он. — Переведи дух.
— Но-но, только не вздумай бить по морде! — засмеялся Филатов.
И таким диким и ненужным показался этот смех, что все с тревогой посмотрели на глубоко запавшие и будто налитые кровью Венины глаза.
— Чего уставились? — поразился Филатов. — Саша, будь другом, зажги лампу,
— Зажги, — повелительно сказал Семенов, видя, что Бармин колеблется. — А что дальше, Веня?
— Я вот что подумал, отец-командир… А что, если дадим дизелю прикурить?
Семенов вздрогнул.
— Воздушный фильтр? — крикнул он. — Всасывающий патрубок?
Его волнение передалось всем.
