Непознанная Россия - Грэхем Стивен (читаем книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
Хозяйка моя говорила по-английски лучше, чем я по-русски. Я впервые за лето говорил на родном языке, с некоторым удивлением слыша сам себя. Г-жа Одинцова выучилась английскому, чтобы читать Анни Безант. Портрет г-жи Безант висел здесь же, из чего я понял, что моя хозяйка тоже теософистка. Теософистов я уже встречал в далеком южном городке. К тому же и Переплетчиков заигрывал с теософией, она его занимала.
Г-жа Одинцова была ко мне очень внимательна. Не проявляя ни малейшего интереса к философии, ее муж предпочитал коротать вечера за проявлением фотографий, сделанных их сыном. Мы провели с моей хозяйкой многочасовую беседу о России, Англии и теософии. Я еще не встречал женщины с таким мощным интеллектом. Ее широкое бледное лицо, свежее и чистое, как мрамор, выражало силу. Она и сама чем-то напоминала Елену Блаватскую, сходство еще усиливалось ловкостью, с какой она скручивала папироски.
Она показала мне несколько десятков своих книг, из которых мне запомнились:
«Мудрость Лао-цзы», перевод на английский;
«By Вей», перевод на английский;
«Бхагаватгита», перевод на английский;
«Четыре основные религии» и «Тайное христианство) г-жи Безант;
«Мертвые души» Гоголя;
«Размышления монаха Игнатьева»;
произведения Шекспира в переводе на русский язык;
поэмы Блока и Бальмонта.
Меня больше всего заинтересовала ее вера в то, что Россия находится накануне нового откровения. Она считала Блока и Бальмонта, Леонида Андреева и Андрея Белого наиболее выдающимися современными русскими писателями, почитала их как провозвестников какого-то удивительного нового перевоплощения.
«Разве вы не заметили, — говорила она, — что в воздухе носится какое-то особое ожидание, будто вот-вот появится нечто великое? В русской литературе царит тишина ожидания. Современные поэты готовятся влиться в шествие. Пышная церемония ожидает в молчании. Кто-то подымется, величественный, молчаливый».
"For instance," she went on, "do you not observe a hush and a murmur of promises in this poem of Balmont?"
She read a beautiful poem in Russian. I remember a verse.
" There are some voices discordant and angry,
Which trouble the soul,
There are some voices gentle and murmuring,
In which eternity dreams"
Мы вместе перелистали Александра Блока, восхитительного поэта современной России. Одна из его книг называется «Стихи о Прекрасной Даме», в ней говорится о прекрасных видениях, приходящих к нему нежданно, когда он смотрит на закат, когда он в церкви, когда он говорит с возлюбленной. Еще одна книга подобного характера — «Нечаянные радости» — о мерцании чуда в обычных вещах, perhaps best explained by that line of Browning:
"Then God's own smile came out, that was thy face"
Вместе же мы прочитали стихотворение «Святая Русь»:
Ты и во сне необычайна.
Твоей одежды не коснусь.
Дремлю — и за дремотой тайна,
И в тайне — ты почиешь, Русь.
Россия спит в своих широких просторах, а снеговые вихри гуляют над землей —прекрасная поэзия, к сожалению, почти непереводимая.
A wall-ikon, Rostoff the Great
Pilgrims leaving the Solovetzky monastery hostel, Archangel
У г-жи Одинцовой были также книги Вячеслава Иванова, известного русского эссеиста, его произведения вскоре появятся в переводе на английский. И в его творчестве ощущается та же немота ожидания. В своем значительном произведении «По звездам» он задает важный вопрос:«Романтична или пророчественна душа современного символизма?»
Следующие высказывания наводят на глубокие размышления:
«Романтизм — тоска по несбыточному, пророчество — по несбывшемуся.
Романтизм — заря вечерняя, пророчество — утренняя.
Романтизм — ненависть Судьбы, пророчество — любовь Судьбы.
Темперамент романтизма меланхолический, пророчества — холерический.
«Золотой век» в прошлом — романтизм; «золотой век» в будущем — пророчество».
«Современная английская литература, за исключением г-жи Безант, пронизана романтизмом», — высказалась г-жа Одинцова.
«А куда вы относите Толстого?»
«О, я не люблю Толстого. Он слишком обращен в прошлое, излишне романтичен».
«Горький?»
«О нет, нет, — скривилась она. — Его интересует одно материальное. И он не ждет ничего, кроме боли. Горький — осенний. А Толстой — лето, он появился еще до упадка. Толстой предшествует Горькому. Великие русские писатели принадлежат зиме и весне — они сулят жизнь и цветение, но все-таки они больше зимние. Как сказал Ницше, у них нет «завтра». У них есть только «послезавтра».
«Чехов?» — не отставал я.
«Чехов — поздняя осень, — ответила она с улыбкой. — Тургенев — середина лета, а Гоголь — все времена года».
Мы заговорили о символизме.
«Для мистика вся жизнь — символизм, — сказала она. — Жизнь — это телеграмма, шифр которой мы силимся разгадать. Наши деяния суть ритуалы, наши слова — тайна. Миры восходят в нашей голове, как разноцветные солнца. Мир до восхода — непознанный мир. Люди, животные, ландшафты, цветы меняют очертания, положения, как в калейдоскопе, они принимают новые обличья, образуя новые слова. Когда мы не можем приспособиться к новым формам, новым словам, мы несчастны. Теософист же спокоен, потому что он знает: то, что меняется, при этом остается неизменным, какие бы формы оно не принимало».
«Тот, кто проклинает Бога, поклоняется идолам», — вставил я.
«Они проклинают имя Бога, не проклиная его самого. Они несчастны оттого, что поклоняются формам, а все формы преходящи. Страсть — это обожание формы. Любовь — вот духовность, вот вечное, ибо вечность не имеет формы. Идолопоклонничество — это страсть. Любовь бесконечна, страсть конечна».
Наша беседа перешла в бесплодный спор, затянувшийся далеко за полночь. Я держался того мнения, что, поскольку наш разум существует в конечном мире, мы не способны сформировать понятие о бесконечности. Что идея о бесконечности является признанием беспомощности разума. Что слово «бесконечность» не более, чем слово-заместитель. Она же воспринимала бесконечность интуитивно, утверждая, что ее разум существует в Вечности.
Читатель может вообразить себе диалектические прятки, в какие мы играли в этом лабиринте.
Мы могли бы продолжить бесплодную дискуссию и в последующие дни, ибо я получил приглашение оставаться, сколько захочу. Моя хозяйка наслаждалась возможностью поговорить о своей философии по-английски. Наш разговор доставлял немалое удовольствие и мне, и вообще она была удивительная женщина. Но я не мог долго оставаться и, кроме того, нет ничего легче, чем злоупотребить благорасположением мистика. Двоим становится слишком тесно. Я узнал г-жу Одинцову, священнослужительницу мудрости, Гипатию, теософистку, удивительную женщину. Когда-нибудь я вновь посещу ее.
Таким вот образом я и покинул Гагарино, излишне рассудительный мистик, истово согласившийся с ее словами: «Вся жизнь символична, наши действия суть ритуалы, все слова — тайна. And a verse of Baudelaire was continually on my lips.
" La Nature est un temple ou' les vivants piliers
Laissent parfois e'chapper de confuses paroles.
L'homme y passe a' travers la fore't de symboles,
Qui l'observent avec des regards familiers,
Comme de longs e'chos qui de loin se confondent
Dans une te'ne'breuse et profonde unite'
Vast comme la nuit et comme la clarte',
Les couleurs, les parfums et les sons se re'pondent."
~
Глава 39
ОБРАЩЕНИЕ ОДНОГЛАЗОГО СТОРОЖА
В домоустройстве госпожи Одинцовой была одна достопримечательность, которую я не могу не отметить, а именно — одноглазый ночной сторож Федька. Всю ночь он беспрестанно дул в свой рожок, и я то и дело просыпался, думая, что кто-то снаружи подает сигнал.
