По нехоженной земле - Ушаков Георгий Алексеевич (читать книги онлайн бесплатно серию книг .TXT) 📗
Нетрудно понять наше состояние! Десять дней мучительного пути. Мороз, метели, туманы, льды, айсберги, сопровождавшие нас на всем тяжелом пути. И вот — все это позади.
Быстрее обычного свернули лагерь. Намерзшиеся собаки подхватили сани, и мы понеслись навстречу гигантскому утесу. До него было еще километров 20–25. Чем ближе мы подходили, тем мощнее, выше и грандиознее он казался. В пролете между ним и горой, лежащей к северо-западу, отчетливо вырисовывалась полоса морских торошенных льдов. Стало окончательно ясно, что мы прошли каким-то неизвестным до этого проливом.
И погода и дорога были прекрасными. Лед на всем протяжении от нашего лагеря до гряды торосов, на выходе из пролива, был совершенно ровным. Не дойдя до скалы, мы пересекли, язык ледника, спускавшийся с южного острова. Он был около пяти километров шириной и не испорчен ни одной трещиной. То, что ледник спокойно вмерз в морские льды и нисколько не деформировал их, свидетельствовало о его смерти. В противоположность активным ледникам северного острова он, повидимому, совсем не двигался. Теперь становилась понятной картина, виденная нами в самой узкой части пролива со вскрытыми морскими льдами и большим скоплением айсбергов. Как юго-западный, так и северо-восточный выход из пролива были заперты морскими льдами, не вскрывавшимися в минувшее лето, а возможно, и несколько лет. Они препятствовали выносу в открытое море айсбергов, которые тысячами скопились в центральной, узкой части пролива.
Поставщиком айсбергов безусловно являлся северный остров, покрытый, словно шапкой, ледниковым щитом. Интересно отметить, что на южном острове, более высоком, на пройденном участке не было ни одного активного ледника. Только в глубине, километрах в 15–20, виднелись покатые склоны, повидимому, мертвых ледников. Это нас удивило. Казалось бы, южный высокий остров должен был подвергнуться более мощному оледенению. Здесь же получилось наоборот.
Активный ледник северного острова и образовывал большое количество айсбергов, ломал и местами даже торосил своим напором льды в центральной части пролива.
Нечто новое, интересное встретило нас в непосредственной близости от скалы. Здесь, на протяжении пяти-шести километров, лед был совершенно чист от снега и отполирован, словно хорошее зеркало. Итти по нему и тем более бежать за санями было совершенно невозможно. Ноги раскатывались, и мы то и дело растягивались на гладкой блестящей поверхности. Даже собаки часто падали. Сани гуляли из стороны в сторону.
— Хороший здесь дворник! Ни одной соринки не оставляет, — заявил Журавлев, поднимаясь после очередного падения.
Этим дворником здесь был ветер. Работал он исправно и, повидимому, обладал более чем достаточной силой.
Наконец мы добрались до обрыва. Сложенный древними осадочными породами, он, иногда уступами, местами почти отвесно, поднимался прямо из моря на несколько сот метров. Его громада была необычайно внушительной. И нам, еще не видевшим на Северной Земле ничего похожего, он показался прямо-таки величественным.
— Вот это земля! Настоящая! — как и утром, продолжал восторгаться Журавлев.
Мы прошли вдоль скалы и увидели, что за ней берег поворачивал на юго-восток. Вдоль берега шла широкая терраса, а за ней тянулась к югу гряда новых, крутых и скалистых обрывов высотой на сотни метров. Кое-где видны были долины, по которым спускались языки ледников, но нигде в пределах видимости они не достигали моря. Неподалеку на 35–40 метров возвышалась стена одного из ледников, доходившая только до террасы. Поверхность террасы покрывал щебень, чередующийся с совершенно гладкими площадками. Это были следы отступившего внутрь Земли ледника. На север, восток и юго-восток лежали морские торошенные льды. Только на северо-западе, километрах в семи, виднелось несколько маленьких скалистых островков, а за ними высилась гора, замеченная нами еще утром. Севернее ее лежала белая дымка тумана, и определить, куда дальше уходил берег, было невозможно.
Доехав до ближайшего из островков, мы под его обрывистым берегом разбили свой лагерь. Здесь я решил оставить продовольствие и вернуться на базу. От нее мы прошли за 11 дней километров 170–180 и, следовательно, на это расстояние выдвинули исходную точку наших будущих маршрутных работ.
Пора было подумать о возвращении. Керосина оставалось на трое суток. Мы знали, что если не помешает непогода и мы сумеем благополучно миновать скопление айсбергов, то с пустыми санями сможем без особого труда за трое суток пройти расстояние до главной базы. В крайнем случае, примерно в 100–120 километрах от нас находился склад на мысе Серпа и Молота.
Погода весь день баловала нас. Возбужденные своим открытием, мы и из лагеря еще долго любовались возвышающейся из моря грандиозной скалой.
Солнце зашло в седьмом часу вечера. Близился полярный день. Солнце было где-то близко за горизонтом. Поэтому северный сектор неба полыхал оранжево-красной зарей, а на юге в это время расстилалось темное небо с яркими звездами. Странная картина! Но ведь мы находились за 80-м градусом северной широты. А здесь много бывает необычного. Разве не странно, что сегодня нас не тянуло ни в палатку, ни к примусу, ни к теплу спальных мешков, хотя термометр и показывал — 37,8°.
К ужину по случаю торжественного дня я вынул заветную фляжку. Она лежала на санях в закрытом ящике. В ней был коньяк. Журавлев, мечтавший «согреться», обрадованный неожиданной возможностью осуществить мечту, осторожно нагнул горлышко фляги над кружкой. Но, к удивлению, он увидел, что осторожность была излишней. Из фляги не вытекло ни капли. Подозрительно взглянув на меня (не обман ли?), он начал энергично трясти посудину. Только после этого из горлышка фляги показалась густая, тягучая масса. Это и был 60-градусный коньяк. От мороза он превратился в какую-то кашицу.
После хорошей дозы коньяку, вполне удовлетворенные походом, мы залезли в спальные мешки, забыли о морозе и крепко заснули.
И все же ночью нас несколько раз будил треск льда. Время от времени, как отдаленный гром, слышались глухие раскаты. Под палаткой во льду пробегала дрожь. Потом раздавались скрип и шипение. Что это? Поднимает лед приливом, или давит на него ледник с северо-запада, а возможно, нажимают с моря пловучие льды? Все это мало беспокоило нас, и мы вновь засыпали.
Утром 18 марта мы, как и накануне, видели солнце и голубое небо. Только к северу попрежнему лежала мгла и мешала рассмотреть там берег. Мороз достиг 39°. Вскоре после нашего выхода потянул северо-восточный ветерок и сделал мороз еще более чувствительным. Воздух наполнился бесчисленными мельчайшими ледяными иголками. Они кружились, летали и горели в лучах яркого солнца.
Собаки с пустыми санями, подгоняемые морозом и попутным ветерком, бежали играючи. Нам оставалось только править да время от времени спрыгивать с саней и греться. Благодаря хорошей видимости мы могли смело пересекать заливчики, срезать мысы и, прижимаясь к берегу, обходить айсберги. Теперь, глядя на узкие переулки, отвесные стены и нагромождения льдов, мы только удивлялись, как вообще могли пройти здесь с гружеными санями.
К вечеру, сделав километров 80, остановились на ночлег у мыса Октябрьского. Долго в палатке горел примус. Мы уже не экономили керосин, знали, что в 25 километрах находится продовольственный склад, и на знакомой дороге, с пустыми санями, нас не могла удержать никакая непогода.
На следующий день сделали рекордный переход. Видя, что хорошая погода удержится, мы решили не заходить на мыс Серпа и Молота и от мыса Октябрьского взяли курс на юго-запад, прямо на нашу базу.
Прошли 90 километров и к полуночи 20 марта были уже дома: жмурились от яркого электрического света в комнате, потягивались от тепла и рассказывали Васе о наших приключениях.
Пролив, открытый нами и давшийся с таким трудом, назвали проливом Красной Армии. Пусть он носит ее имя, являющееся символом упорства, настойчивости, отваги и доблести. Мыс, привлекший нас своей красотой, замыкающий пролив с северо-востока, получил имя Климента Ефремовича Ворошилова.
