Подарок наблюдающим диковинки городов и чудеса путешествий - Ибн Баттута Абу Абдаллах Мухаммед

Рассказ о смешных обстоятельствах при декламации поэтами стихов государю. Когда бывает день праздника и дуга заканчивает свою игру, приходят поэты (а они называются “ал-джула”… единственное число от него — “дьяли” [309]). Каждый из них входит, (находясь) внутри изображения, сделанного из перьев и похожего на шишак; к личине приделана голова из дерева, а на ней — красный клюв, как будто это голова известной птицы. Поэты становятся пред султаном в этом смешном виде и произносят свои стихи. Мне сообщали, что их стихи — нечто вроде увещевания, в нем они-де говорят государю: “Вот это — ал-банби, на коем ты пребываешь. На нем сидел такой-то из царей, а из его благородных деяний (было) то-то, некий (царь), совершивший такие-то дела. Делай же ты (тоже) такое добро, которое бы вспомнили после тебя!” Затем старший из поэтов поднимается на ступени ал-банби и кладет свою голову на грудь султану, потом он всходит на верх ал-банби, кладет голову свою на правое плечо государя, затем на левое, говоря что-то на их языке, потом спускается. Мне рассказали, что это дело не прекращается у них с давних пор, ранее ислама, и что они в нем постоянны…

Однажды в пятницу я присутствовал на проповеди, как вдруг один купец из числа ученых-месуфа, коего звали Абу Хафс, поднялся и сказал: “О присутствующие в мечети, призываю вас в свидетели моей жалобы на мансу Сулеймана, (обращенной) к посланнику Аллаха…” Когда он это сказал, из-за загородки государя вышли несколько человек и сказали купцу: “Кто твой обидчик? Кто у тебя что взял?” Он ответил: “Мансадьон Айвалатена, то есть его правитель, [310]взял у меня ценностей на 600 мискалей, а взамен хочет мне заплатить всего 100 мискалей!” Государь сразу же послал за тем, правитель через несколько дней приехал, и султан отправил их обоих к кади. Последний подтвердил правоту купца и взятие у него (ценностей). После этого государь сместил правителя с должности его…

Случилось, что в дни моего пребывания в Малли государь разгневался на свою главную жену, дочь дяди своего по отцу, называемую Каса (а на их языке “Каса” означает “царица”). По обычаю черных, она соправительница султана (в делах) царской власти и имя ее упоминают на мимбаре вместе с именем даря. [311]Государь ее заточил в тюрьму у одного из ал-фарарийя, а вместо нее поставил другую свою жену — Бандью; но та не принадлежала к числу царских дочерей. Люди много о том говорили и порицали поступок Сулеймана. Дочери его дяди по отцу явились к Бандью поздравить ее с царским достоинством и посыпали прахом свои предплечья, но не посыпали прахом головы свои.

Позднее государь освободил Касу из-под ареста, и его двоюродные сестры пришли к ней, поздравляя ее с освобождением, и осыпали себя пылью, согласно обычаю. Но Бандью пожаловалась на то государю, он разгневался на дочерей дяди своего, те его убоялись и нашли убежище в соборной мечети. Но Сулейман их простил и призвал их к себе.

Каса же каждый день выезжала верхом со своими невольницами и рабами, головы их были посыпаны пылью. Она останавливалась перед помещением совета, лицо ее было закрыто покрывалом и не видно. Эмиры много говорили о ее деле. Государь собрал их в помещении совета, и дуга от имени султана сказал им: “Вот вы много говорите по поводу Касы; но ведь она совершила великий грех!” Затем привели одну из ее невольниц со связанными ногами и с колодкой на шее и сказали ей: “Говори, что у тебя!” И та рассказала, будто Каса послала ее к Дьяте, сыну дяди государя по отцу, бежавшему от государя в Канбури; что призывала Каса Дьяту свергнуть султана с его царства и говорила ему — я — де и все войска покорны приказу твоему.

Когда эмиры это услышали, они сказали: “Это великое преступление, и она за него заслуживает смерти!” Каса этого испугалась и укрылась в доме хатиба: обычай черных таков, что они ищут убежища в мечети, а если это невозможно, то в доме хатиба…

Рассказ о том, что я одобрил из поступков черных, и о том, что мне из них не понравилось. К числу добрых их поступков относятся: малое число несправедливостей — они самый далекий от несправедливости народ, ее их государь не прощает никому. Сюда относится (также) полная безопасность в их стране: ни путешествующий, ни оседлый житель в ней не боятся ни вора, ни притеснителя. К достоинствам их принадлежит и то, что они воздерживаются от захвата имущества того из белых, кто умирает в их стране, даже если бы это были огромные суммы. Они только оставляют это имущество в руках надежных людей из белых, пока не заберет его тот, кто на него имеет право. Из числа их достоинств — упорство их в молитвах и преданность им в собраниях; они по этому поводу бьют (за небрежение) своих детей. Когда наступает пятница, человек, не пришедший рано утром в мечеть, не находит (позднее места), где помолиться, из-за множества толп: их обычай таков, чтобы посылать в мечеть своего раба с циновками из ветвей дерева, похожего на финиковую пальму, но не дающего плодов. Достоинством их служат яих одежды, какие они надевают по пятницам, белые и красивые; даже если у какого-нибудь из них была лишь поношенная рубаха, он мыл ее и чистил и появлялся в ней в пятницу. Наконец, достоинство их — это рвение в заучивании наизусть великого Корана. Они надевают детям своим путы, когда обнаруживают небрежение в его заучивании, и не снимают эти путы, пока дети его не выучат…

К числу же дурных их поступков относится то, что прислужницы, рабыни и маленькие девочки предстают перед людьми нагие, с открытыми срамными частями… Дурно и то, что женщины входят к государю нагие, без покрывала на лице; и “его дочери (тоже) ходят обнаженными. Вечером 27 рамадана видел я около 100 невольниц, выносивших из его дворца еду нагишом, и были среди них две дочери Сулеймана — полногрудые, без покрывал на них. К плохому принадлежит и то, что в знак хорошего тона возлагают они прах и золу на головы свои; и то из шутовства при декламации (стихов) поэтами, о чем рассказывал я; и то, что многие из них едят мертвечину, собачину и ослятину…

… Мы остановились в большом селении, над которым стоит правитель из черных, достойный и совершивший хадж, по имени Фарба Мага… Он принадлежит к тем, кто был в хадже вместе с государем мансой Мусой, когда тот совершал хадж. [312]

Рассказ. Фарба Мага рассказал мне, что, когда манса Муса дошел до этого рукава (реки), с ним вместе был кади из белых, с куньей Абу-л-Аббас, прозванный ал-Дуккали. Султан пожаловал ему на его расходы 4 тысячи мискалей (золота). Но когда они прибыли в Мему, [313]кади пожаловался государю, что 4 тысячи мискалей были у него украдены из его дома. Султан призвал эмира Мемы и пригрозил ему смертной казнью, ежели эмир не доставит (ему) того, кто эту сумму украл. Эмир искал укравшего, но не нашел никого, ибо в этой стране нет ни единого вора. Он явился в дом кади, сурово допросил его слуг и застращивал их. И одна из невольниц кади сказала эмиру: “Ничего у него не пропало, просто он собственной рукою зарыл эту сумму в таком-то месте!” — и показала место эмиру. Эмир извлек золото, принес его султану и сообщил государю всю историю. Султан разгневался на кади и изгнал его в страну неверующих, которые поедают людей. Кади пробыл у них четыре года, потом государь вернул егов страну свою. А черные не съели кади лишь из-за белого цвета его кожи, ибо они говорят, будто поедание белого вредно, так как он не созрел, черный же, по ихмнению, созревший…

Затем отправился я в город Мема… Мы остановились возле колодцев за пределами города. Потом из него мы направились в город Тунбукту… Между этим городом и Нилом 4 мили. [314]Большая часть его жителей — месуфа, носители лисама. Правителя города зовут Фарба Муса. Однажды я у него был, а он как раз поставил одного из месуфа эмиром над отрядом: он надел на того одеяние, тюрбан и штаны, все это — цветное, и посадил его на щит. А старейшины племени, из которого был” новый змир, подняли его над головами…