Клодиус Бомбарнак (часть сб.) - Верн Жюль Габриэль (читать книги онлайн TXT) 📗

Эх, попался бы мне этот джентльмен!.. Но я никогда больше не видал сэра Фрэнсиса Травельяна из Травельян-Голла в Травельяншире.

Через полчаса мы устраиваемся в «Гостинице десяти тысяч снов». Там нам подают обед, приготовленный по всем невероятным правилам китайской кухни. Покончив с едой, во вторую стражу, — если уж употреблять китайские выражения, — мы расходимся по своим, не слишком комфортабельным, комнатам, ложимся на узкие кровати и тотчас же засыпаем — мало сказать, сном праведников! — сном донельзя утомленных людей, а это почти одно и то же.

Проспал я, как убитый, до десяти часов и, несомненно, спал бы и дольше, если б меня не разбудила мысль о необходимости выполнить печальную обязанность, — попасть на улицу Ша-Хуа раньше, чем роковой ящик будет передан его собственнице, Зинке Клорк.

Пора вставать! Ах, если б Кинко был жив, я отправился бы на вокзал, присмотрел бы, как обещал ему, за выгрузкой драгоценного ящика, за тем, чтобы его установили как следует на подводе, пошел бы следом за ним на улицу Ша-Хуа и даже помог бы его перенести в комнату Зинки Клорк!.. Воображаю, какое было бы ликование: стенка отодвигается, жених выскакивает из ящика и бросается в объятия хорошенькой румынки!..

Но нет! Ящик будет пустым, пустым, как сердце, из которого вытекла вся кровь!

Около одиннадцати часов я выхожу из «Гостиницы десяти тысяч снов», подзываю китайский экипаж, напоминающий паланкин на колесах, даю адрес Зинки Клорк и качу к ней через весь город.

Из восемнадцати провинций Китая — Чжили самая северная. Она состоит из девяти округов со столичным городом Пекином или «Шун-Тянь-фу», что значит «город первого ранга, повинующийся небу».

Не знаю, действительно ли эта столица повинуется небу, но законам прямолинейной геометрии, — беспрекословно. Каждый из четырех городов, включенных один в другой, представляет собой квадрат или прямоугольник. В так называемом китайском городе находится маньчжурский, в центре маньчжурского — Желтый, или Хуанчэн, внутри Желтого — Пурпурный город, или Тэиньчэн, то есть «Запретный». [110] И в пределах этой симметричной планировки, окружностью в двадцать миль, насчитывается около двух миллионов жителей, в подавляющем большинстве китайцев, а также несколько тысяч монголов, тибетцев и татар.

На улицах такая толчея, что мою коляску на каждом шагу подстерегает какое-нибудь препятствие: то группа странствующих торговцев, то тяжело нагруженные ручные тележки, то мандарины со своей шумной свитой. Настоящий бич китайской столицы — отвратительные бродячие собаки, облезлые и паршивые, с бегающими глазами и оскаленной пастью. Они пожирают отбросы и набрасываются на иностранцев, которых узнают по одежде. К счастью, я не иду пешком, и у меня нет никаких дел ни в Запретном городе, куда не пускают простых смертных, ни в Желтом, ни в маньчжурском.

Китайский город имеет вид прямоугольника, разделенного Большой улицей на две приблизительно равные части. Большая улица тянется с севера на юг, а с востока на запад ее пересекает, также посредине, улица Ша-Хуа. При такой планировке нетрудно найти дом, где живет Зинка Клорк, но не так-то просто добраться до него по улицам Внешнего города, запруженным людьми и повозками.

Наконец около полудня экипаж останавливается перед невзрачным домом, в котором, судя по вывескам, живут главным образом ремесленники — иностранцы, снимающие комнаты.

Комната Зинки Клорк во втором этаже, с окном на улицу. Как вы помните, молодая румынка выучилась в Париже ремеслу модистки и уехала в Пекин на заработки.

Поднимаюсь на второй этаж. На дверях табличка: Зинка Клорк. Стучусь. Мне отворяют.

Передо мной весьма миловидная девушка. Кинко почти не преувеличивал, назвав ее красавицей. Это стройная блондинка, лет двадцати двух — двадцати трех, с черными, румынского типа, глазами, с тонкой талией и очень приветливым, улыбающимся личиком.

Разве она не знает, что Трансазиатский поезд прибил в Пекин вчера вечером? Разве она не ждет с минуты на минуту своего жениха?

И я, как злой вестник, должен уничтожить ее радость, прогнать эту милую улыбку…

Зинка Клорк очень удивлена, увидев на пороге своей двери иностранца. И так как она прожила несколько лет во Франции, то сразу же узнает во мне француза и спрашивает, чем заслужила такую честь.

Я должен взвешивать каждое слово, чтобы не убить бедную девушку печальной вестью.

— Мадемуазель Зинка… — начинаю я.

— Как, вы меня знаете? — воскликнула она.

— Да… Я приехал вчера Трансазиатским экспрессом.

Девушка бледнеет, ее красивые глаза затуманиваются. Очевидно, у нее есть причины чего-то бояться. Не открылась ли проделка с ящиком? Может, Кинко пойман, арестован, брошен в тюрьму?..

Я торопливо добавляю:

— Мадемуазель Зинка, благодаря некоторым обстоятельствам, я познакомился в дороге с одним молодым румыном…

— Кинко!.. Мой бедный Кинко!.. Его нашли? — лепечет она дрожа от страха.

— Нет… нет, — говорю я, запинаясь. — Кроме меня, никто не знает… Я часто заходил к нему по ночам в багажный вагон. Мы подружились. Я приносил ему еду…

— Благодарю вас, сударь! — восклицает Зинка, пожимая мне руку. — Кинко вполне мог довериться французу. О, я вам так признательна!

Задача моя еще более осложнилась. Как осмелюсь я теперь сказать ей правду?

— И никто больше не догадался, что в ящике сидит мой милый Кинко?

— Никто.

— Что делать, сударь? Мы не богаты. У Кинко не было денег на дорогу, там… в Тифлисе, и у меня их было недостаточно, чтобы ему послать. Как я рада, что все кончилось благополучно! Он хороший обойщик и легко найдет здесь работу. И как только мы будем в состоянии возместить Компании…

— Да… я знаю… знаю…

— Мы поженимся, сударь… Он так любит меня, и, скажу вам по правде, я люблю его нисколько не меньше. Мы познакомились в Париже, а в чужом городе земляки всегда сближаются. И он был так внимателен ко мне… Потом, когда он уехал в Тифлис, я стала зазывать его сюда… Бедный мальчик, воображаю, как ему было плохо в этом ящике…

— Да нет, мадемуазель Зинка, совсем неплохо.

— Ах, с какой радостью я заплачу за доставку моего милого Кинко!

— Да, за доставку… ящика…

— Теперь его уже не могут задержать?

— Нет… и после полудня, без сомнения…

Я решительно не знал, что говорить дальше.

— Сударь, — продолжает Зинка Клорк, — как только будут выполнены все формальности, мы обвенчаемся с Кинко, и я думаю, что не злоупотреблю вашей любезностью, если приглашу вас на свадьбу. Это было бы для нас такой честью…

— Вы приглашаете меня на свадьбу… Да, разумеется, я это уже обещал моему другу Кинко…

Бедняжка! Нельзя больше оставлять ее в заблуждении, надо сказать ей всю правду, как она ни горька.

— Мадемуазель Зинка… Кинко…

— Просил вас предупредить меня о своем приезде?

— Да, мадемуазель… Но вы понимаете… После такого длительного путешествия он очень утомлен.

— Утомлен?

— О, не пугайтесь.

— Уж не болен ли он?

— Да… немного прихворнул.

— Тогда я иду… я должна немедленно увидеть его… Сударь, умоляю вас, проводите меня на вокзал!

— Нет, мадемуазель Зинка, это было бы неосторожно… Вы никуда не должны ехать.

Девушка пристально смотрит мне в глаза.

— Правду, сударь! Говорите только правду! Не скрывайте от меня ничего! Что слиплось с Кинко?

— Сейчас скажу… Я пришел к вам с печальной вестью.

Зинка Клорк готова лишиться чувств. Губы ее дрожат, она с трудом произносит слова.

— Значит, его нашли… все узнали… он в тюрьме…

— Это бы еще ничего… По дороге было крушение…

— Он умер!.. Кинко умер!..

Несчастная Зинка падает на стул — тут я опять употребляю китайский оборот речи — и «слезы льются у нее из глаз, как дождь осенней ночью». Никогда я не видел ничего более грустного. Но нельзя же оставить бедную девушку в таком ужасном состоянии. Сейчас она потеряет сознание… Что делать? Как ей помочь?