Путешествие на «Брендане» - Северин Тим (книги полностью .TXT) 📗
Всего семьдесят восемьдесят миль отделяли нас от кромки пакового льда Гренландии, когда мы наконец были вознаграждены переменой погоды. Утром 25 мая очень кстати на смену крепким ветрам пришел штиль, и море кругом сразу ожило нам на радость. На горизонте кружили и пикировали большие стаи чаек. По мере их приближения мы рассмотрели на поверхности моря под ними белые фонтанчики брызг: косяк рыбы, на которую охотились птицы, привлек также дельфинов. Вскоре появилась еще одна группа прыгучих дельфинов, они сопровождали здоровенного финвала. Подобно другим китам, этот толстяк изменил курс, чтобы проведать нас, и дельфиний эскорт последовал за ним. Приблизившись, кит шумно выдохнул, ушел под воду и проплыл под "Бренданом". Дельфины же, оставшись на поверхности, прыгали и кувыркались вокруг нас, будто резвящиеся барбосы. Созданная широкими ластами кита турбулентность, поднимаясь к поверхности за кормой "Брендана", сгладила мелкую волну, словно у карры появилась струя от гребного винта. Всплыв на поверхность, финвал выпустил один за другим два фонтана, описал напоследок круг около лодки и двинулся на восток. За четыре пять миль мы все еще различали его фонтаны.
Вообще, это был типичный "китовый" день. Задумав сварить картошку, Джордж наклонился через планширь, чтобы набрать в котелок соленой воды, вдруг поднял голову и сухо произнес:
— За нами наблюдают пять китов, сразу за кормой.
— Что за киты? — спросил я.
— Не знаю, вроде бы я еще таких не видел. Трондур встал и поглядел назад.
— Кашалоты, — сообщил он.
Итак, еще одни представители китообразных, вспахивая воду причудливой, словно обрубленной впереди, головой, тихо подошли взглянуть на "Брендан". Один кашалот подплыл вплотную к носу карры, изучая лодку, затем вся пятерка величественно проследовала дальше, даже не уходя под воду.
Сознательный риск, на который мы шли, приближаясь ко льдам, оправдал себя. Во второй половине дня 25 мая подул ровный норд ост, и "Брендан" заскользил параллельно ледовой кромке в сторону мыса Фарвель. Переданное радиостанцией Принц Христианссунда штормовое предупреждение оправдалось. Всю ночь дул сильный ветер, и очередные вахтенные были разбужены дробным стуком града по брезенту. Звук был такой, словно кто-то мял целлофан. На другое утро мы снова приняли штормовое предупреждение, то же повторилось на третий, на четвертый и на пятый день. Но, так как ветры оставались северными или северо-восточными, "Брендан" резво двигался вперед, подгоняемый к тому же Восточно-Гренландским течением, которое добавляло нам от двадцати до двадцати пяти миль в день. 26 мая "Брендан" превзошел сам себя: сто пятнадцать миль на лаге за двадцать четыре часа. Мы повторили рекорд прошлого сезона, и результат был вполне приличным. Даже для современной крейсерской яхты.
Каракули в вахтенном журнале однотонно рисуют обстановку этих гренландских дней: "туман", "морось", "густой туман", "штормовое предупреждение"… Неблагоприятные условия сказались на фотоаппаратах Артура. Насыщенный солью воздух проникал в их нежные внутренности, и затворы начало заедать. Артур старательно разобрал камеры, разложил на полу кабины десятки маленьких деталей, тщательно протер и смазал каждую из них в итоге из частей двух камер ему удалось собрать одну, которая срабатывала, если хорошенько встряхивать ее после каждого кадра.
Мы уже четвертую неделю находились в море, и запас свежих продуктов подходил к концу. Доели яблоки, с сожалением прикончили чеддер. Правда, копченого и вяленого мяса еще хватало, но немецкий черный хлеб нас разочаровал. Не выдержал хранения: откроешь упаковку — каждый кусок покрыт зеленой плесенью. Правда, уменьшение запасов провианта и воды означало, что "Брендан" сбросил килограммов триста, и теперь он несколько легче всходил на волну.
Жизнь на борту с каждым днем опрощалась. В кабинах оставалось лишь самое необходимое: спальные мешки, личные сумки с одеждой, рации, секстант, сумка с книгами и камеры. И наши обители пропитались острыми запахами дубленых кож, не просыхающей шерсти, влажных немытых тел. Мы привыкли жить с мокрыми волосами, с мокрыми рукавами, из которых под обшлагами дождевого платья сочилась вода, мокрыми носками и мокрыми свитерами. Слава богу, никто не хворал, не было даже ни порезов, ни растяжений. Только руки Трондура меня тревожили: на каждом суставе по красной опухоли с язвочкой посередине. Сам Трондур лишь пожимал плечами и уверял, что это обычно для рыбаков, которые возятся с сетями и лесами в холодной воде. У остальных членов экипажа после вахты пальцы смахивали на мертвых белых голотурий, расписанных полосами грязи. Нормальный цвет возвращался к ним только через час другой.
Ежедневные штормовые предупреждения из Принц Христианссунда мы теперь воспринимали с мрачным юмором. Посмеивались над ветром, которому никак не удавалось развить предсказанную бешеную скорость, хотя наш маленький барометр подтверждал передаваемые данные об атмосферном давлении. Центры низкого давления перепихивались с гренландским градиентом высокого давления, где дули штормовые ветры. Может быть, мы потому не чувствовали полной силы ветра, что сидящую глубоко в воде лодку прикрывали волны? Во всяком случае, мы не наблюдали ничего похожего на сильный шторм, и нас изрядно удивило послание Палла Бергторссона, озабоченного тем, что судно, находящееся в неполных шестидесяти милях от "Брендана", сообщало о десятибалльном ветре. Мы приняли его радиограмму через исландское исследовательское судно "Арни Фридрикссон", работавшее севернее нас. Когда оно закончило работу и направилось домой, наша радиосвязь с Рейкьявиком прервалась, и мы почувствовали себя еще более изолированными. Из-за сильных ветров и плохой видимости в Южной Гренландии самолеты не могли взлететь, и даже самолет ледовой разведки, которому было поручено присматривать за нами, был прикован к земле непогодой.
Двадцать девятого мая "Брендан" наконец миновал оконечность припая к югу от мыса Фарвель, и мы вздохнули свободнее. Теперь нам предстояло пересечь морские просторы, отделяющие Гренландию от Северного Лабрадора. К нашей досаде, мы очутились в полосе штилей, тихих ветров и густых туманов. Если и бывали ветры, то почти исключительно с юга и запада, и продвижение "Брендана" резко замедлилось. Снова линия нашего курса на карте стала выписывать зигзаги и беспорядочные круги.
Тридцать первого мая — типичная запись в судовом журнале: "С утра штиль, но к полудню подул норд вест, и мы изменили курс, идя почти прямо на Ньюфаундленд. Затем ветер сместился к юго-западу, и мы практически легли в дрейф, топчась на месте. Ничего интересного".
Появился новый враг — скука. Раз другой солнце проглядывало настолько, что был смысл развесить на снастя наши спальники и попытаться просушить одежду, но в основном погода оставалась слишком сырой для подобных попыток. И стоял такой холод, что очередная перелетная птаха, приземлившаяся на "Брендан", — тоже береговой конек — не перенесла ночёвку и скончалась. Мы заполнял свободное время новым увлечением — причудливыми поделками из троса, — и снасти "Брендана" обросли замысловатыми узлами и сплетнями, мудреными клопами всюду, где можно, красовались причудливые фигурки. Скука усугублялась растущим чувством уединенности. Очень уж ограничен был из-за тумана наш горизонт, его протяженность редко превышала три четыре мили. Порой туман сгущался настолько, что видимость ограничивалась полусотней метров и нельзя было различить границу между воздухом и морем, казалось "Брендан" подвешен в сумрачной серой чаше. Приходилось утешаться мыслью, что здесь вряд ли на нас наскочит какое-нибудь судно. В этих пустынных водах лишь изредка появляются промысловые суда, направляющиеся на североамериканские или гренландские рыбные банки. Правда, и береговых радиостанций в этой области негусто, так что "Брендан", если говорить о связи, постепенно входил как бы в мертвую зону. Голос Принц Христианссунда звучал все слабее, скоро мы уже не различали слов, потом станция и вовсе пропала, а связаться с канадскими станциями впереди мы еще не могли. Было слышно, как пролетающие над нами воздушные лайнеры сообщают диспетчерам свои координаты, но на вызовы "Брендана" они не отвечали, и мы остро ощущали свое одиночество.
