Дорога во Францию - Верн Жюль Габриэль (книги онлайн без регистрации TXT) 📗
Все это мне рассказала сестра, пока мы ехали в Бельцинген. Прежде всего эта неожиданная смерть задержала возвращение семьи Келлер во Францию, что повлекло за собой много других несчастий.
Смерть унесла господина Келлера в то время, как он вел большой процесс с прусским правительством.
Прослужив в течение двух лет правительственным подрядчиком, он вложил в это дело не только свое состояние, но и вверенные ему другими лицами деньги. Первой полученной им прибылью он имел возможность удовлетворить своих пайщиков, но никак не мог получить с правительства следуемые ему за эту операцию деньги, в которых заключалось почти все его состояние. Все не могли покончить с вычислением этой суммы. К Келлеру придирались, делали ему всяческие затруднения, так что он должен был, в конце концов, обратиться к берлинским судьям.
Процесс затягивался. Впрочем, как известно, во всех государствах плохо приходится тем, кто ведет тяжбу с правительством. Берлинские судьи выказывали слишком явное недоброжелательство. Между тем Келлер, будучи честным человеком, выполнил свои обязательства вполне добросовестно. Вопрос касался двадцати тысяч флоринов, что было состоянием по тому времени, – и проиграть этот процесс было бы для Келлера равносильно разорению.
Повторяю: не будь этой задержки, дела в Бельцингене были бы, может быть, улажены, что со смерти мужа было целью госпожи Келлер, горевшей весьма понятным желанием вернуться во Францию.
Вот все, что рассказала мне сестра. Что же касается положения Ирмы в доме Келлера, то оно было совершенно ясно. Ирма воспитывала ребенка почти со дня рождения, помогая матери своими заботами и любя мальчика настоящей материнской любовью, так что в доме на нее смотрели не как на прислугу, а как на простого и скромного друга.
С ней обращались как с членом семьи, безгранично преданным этим хорошим людям. Если Келлеры покинут Германию, уехать с ними будет для нее большой радостью, – если же они останутся в Бельцингене, она останется с ними.
– Расстаться с госпожой Келлер!.. Да мне кажется, я бы тогда умерла с горя, – сказала Ирма.
Я понял, что никакая сила не в состоянии убедить сестру вернуться со мной, если ее госпожа принуждена оставаться в Бельцингене, пока не устроятся дела; тем не менее видеть ее в стране, готовой восстать против Франции, внушало мне большие опасения. Да и было о чем беспокоиться: если будет война, то она продлится долго.
Кончив свой рассказ о Келлерах, Ирма прибавила:
– Ты весь отпуск пробудешь с нами?
– Да, если можно.
– Ну, так ты, может быть, скоро будешь на свадьбе?
– Кто же женится? Жан?
– Да.
– А на ком?.. На немке?
– Нет, Наталис, и это для нас большая радость. Мать его вышла за немца, но он женится на француженке.
– Она хороша собой?
– Как мадонна!
– Все это меня очень радует, Ирма.
– Нас тем более. А ты, Наталис, разве не думаешь жениться?
– Я?
– Ты не оставил ли там?..
– Да, Ирма…
– Кто же она?
– Моя родина. Что же еще нужно для солдата?
Глава четвертая
Бельцинген, городок, расположенный менее чем в двадцати лье от Берлина, находится около деревни Гагельберг, где в 1813 году французам пришлось состязаться с прусскими национальными войсками. Над городом высится хребет Фламенга, у подошвы которого Бельцинген довольно живописно расположился. Этот город промышляет лошадьми, скотом, льном, клевером, зерном.
Туда-то мы с сестрой и приехали около 10 часов утра. Через несколько минут тележка остановилась у очень чистенького, приветливого, но скромного на вид домика. Это было жилище госпожи Келлер.
Будучи здесь, можно представить себе, что находишься в Голландии. Крестьяне носят длинные синеватые куртки, пунцовые жилеты с высоким, крепким воротником, могущим служить прекрасной защитой от сабельных ударов. Женщины в своих двойных и тройных юбках и белых крылатых чепцах походили бы на монахинь, если бы не носили ярких цветных поясов и черных бархатных лифов, в которых нет ничего монашеского. Вот все, что я мог заметить дорогой.
Что же касается оказанного мне приема, его нетрудно себе представить. Не был ли я родным братом Ирмы? Я прекрасно видел, что положение ее в семье было именно таково, как она говорила. Госпожа Келлер удостоила меня ласковой улыбкой, а Жан двумя крепкими рукопожатиями. Очевидно тут большую роль играло мое французское происхождение.
– Господин Дельпьер, – сказал он мне, – я и мать моя рассчитываем, что вы проведете здесь все время вашего отпуска. Право, стоит подарить вашей сестре несколько недель, после того как вы тринадцать лет не виделись с ней.
– Не только моей сестре, но также вашей матушке и вам, господин Жан, – отвечал я. – Я не забыл все то добро, которое оказала нам ваша семья. Какое счастье для Ирмы, что вы приютили ее!
Признаюсь, я заранее придумал эту маленькую речь, не желая ударить лицом в грязь.
Но это оказалось совершенно лишним. С такими людьми достаточно высказывать то, что чувствуешь.
Глядя на госпожу Келлер, я узнавал ее девические черты, запечатлевшиеся в моей памяти. Казалось, годы не имели власти над ее красотой. В пору юности лицо ее поражало своей серьезностью, и я теперь нашел ее почти такой же, какой она была тогда. Черные волосы местами поседели, но зато глаза нисколько не утратили прежней живости, и в них еще горел огонь, несмотря на слезы, пролитые после смерти мужа. Она была очень сдержанна, умела слушать и не принадлежала к тем женщинам, которые трещат, как сороки, или жужжат, как пчелы в улье. Правду сказать, таких женщин я не жалую. В ней же чувствовалось присутствие здравого смысла и привычка делового человека думать прежде, чем говорить или действовать.
Кроме того, она, как я вскоре увидел, редко выходила из дому, не посещала соседей, избегала знакомств; ей было хорошо дома. Вот это мне и нравится в женщине, и, наоборот, тех, которые чувствуют себя хорошо только вне дома, я не слишком уважаю.
Еще одно обстоятельство очень порадовало меня, а именно: госпожа Келлер, не пренебрегая немецкими обычаями, сохранила и некоторые наши, пикардийские. Так, например, внутренность ее дома напоминала дома в Сен-Софлье. Распределение мебели, домашнее хозяйство, способ приготовления кушаний – все было совсем как в Пикардии, и это обстоятельство особенно запечатлелось в моей памяти.
В то время Жану было 24 года. Это был молодой человек, ростом выше среднего, волосы и усы его были каштанового цвета, а глаза такие темные, что казались почти черными. Он был немцем, но в его изящных манерах вы не увидели бы и тени тевтонской грубости и угловатости. Искренность и симпатичность его натуры привлекала к нему всех. Он очень походил на мать. Как и она, серьезный по природе, он очаровывал любезностью и услужливостью. Я полюбил его с первого взгляда и подумал: если ему когда-нибудь понадобится преданный человек, то Наталис Дельпьер будет к его услугам!
Прибавлю, что Жан владел нашим языком, как будто был воспитан на моей родине. Говорил ли он по-немецки? Очевидно, да, и очень хорошо, хотя, откровенно говоря, ему вполне можно было задать этот вопрос, подобно тому как его задали какой-то прусской королеве, обыкновенно говорившей только по-французски. Вдобавок он особенно интересовался всем, что касалось Франции, любил наших соотечественников, разыскивал их, помогал им; собирал приходившие из Франции новости, служившие ему любимой темой разговора. К тому же он принадлежал к классу дельцов, коммерсантов, и ему как таковому претила спесь чиновников и военных, претящая всем молодым людям, которые, посвятив себя коммерческому делу, не имеют непосредственной связи с правительством.
Какая жалость, что Жан Келлер был только наполовину француз! Что вы хотите, я говорю что думаю, не мудрствуя лукаво, и если не особенно восторгаюсь немцами, так это потому, что близко видел их во время моих стоянок на границе. В высших классах, даже когда они вежливы, как нужно быть со всеми, у немцев всегда проглядывает их надменная натура. Я не отрицаю их достоинств, но и у французов их найдется не меньше! Во всяком случае, это путешествие мое в Германию не заставит меня переменить мнение о немцах.
