Греция. Лето на острове Патмос - Стоун Том (смотреть онлайн бесплатно книга .txt) 📗

У подножия долины, на востоке, имелась широкая бухточка в форме лошадиного копыта и пляж во всю ее длину — где-то метров четыреста пятьдесят. В середине пляжа в море выступал небольшой каменный пирс. Между ним и южным мысом стояли на якорях несколько рыбацких лодок. Рядом с тянущейся вдоль пляжа дорогой за зарослями тамариска притаились одноэтажные домики.

— Может быть, там? — спросил Еврипид.

В моей груди будто что-то прорвало — словно я на очень долго, сам того не замечая, задержал дыхание и только теперь, увидев долину, медленно начал выдыхать.

Знаете, на свете есть такие места, которые ждут тебя, как любимые, кого ты еще не встретил. Когда (и если) судьба тебя сводит с ними, ты немедленно понимаешь, что именно их ты и искал всю жизнь. Создается такое впечатление, что некогда, давным-давно, тебя связывало с этим человеком или местом нечто глубоко личное. Я влюбился в долину с перового же взгляда, когда еще стоял на борту «Мимеки». Я знал, что не просто сниму там себе дом, я понимал, что это место станет мне родным. Я ощущал себя Одиссеем, возвращающимся в Итаку после долгого путешествия по чужим землям (в том числе и своей настоящей родине), языки которых я никогда до конца не понимал.

Я до сих пор поражаюсь при мысли, что именно в этот момент на другом конце Патмоса в маленьком домике на берегу бухты, которую я проезжал по дороге в Ливади, будущая мать моих детей сидела на террасе, размышляя точно так же, как и я, о том, чем, наконец добравшись до острова, она собирается заняться в жизни.

Даниэлла

— Разъединили! — Я повесил трубку.

— Чего от тебя хотел Теологос? — спросила Даниэлла.

— Ничего, — махнул рукой я. — Ему в голову взбрела безумная мысль сдать мне в аренду таверну на лето. — С этими словами я побежал на работу.

К тому времени, когда вечером вернулся домой, я чувствовал легкое волнение, возникающее у меня, как правило, в моменты, когда я собираюсь сделать нечто, полностью идущее вразрез со здравым смыслом. Предложение Теологоса не давало мне покоя. Теперь главная сложность заключалась в том, чтобы уговорить Даниэллу.

Ее отец кардинально отличался от меня, являясь настоящим воплощением благоразумия. Будучи профессором экономики университета в Экс-ан-Провансе, он надевал костюм даже утром в выходные, водил «ситроен», надев перчатки, а все излишки денег вкладывал в правительственные облигации и акции, дающие высокие дивиденды. У матери Даниэллы была ученая степень по антропологии. Некогда она изучала португальский, собираясь отправиться в Бразилию, чтобы заняться изучением быта и традиций индейцев, но потом встретила красивого молодого юриста, будущего отца моей жены, и пожертвовала своей карьерой ради него. Даниэлла, в свою очередь, покорно поступила в Сорбонну на юридический факультет, но, поучившись там некоторое время, в какой-то момент ошарашила родителей и пятерых братьев и сестер, заявив, что всегда хотела стать художником. Не дожидаясь их реакции, она забрала документы с юридического и перевелась на факультет изящных искусств.

Там она влюбилась в творчество великих русских иконописцев и провела целое лето в православном монастыре на юге Франции, занимаясь изучением техники и приемов иконописи. Потом, поскольку семья продолжала на нее давить, уговаривая взяться за ум и более ответственно относиться к жизни, она уехала из страны, некоторое время пожила на Крите, а оттуда направилась на Патмос. Ее влекло то же самое желание, что снедало и меня, — ей хотелось узнать, на самом ли деле она художник или всего-навсего очередной дилетант.

Когда я увидел ее в то первое лето на Патмосе, она сидела в кафе, расположенном в одном из переулков, выходивших к порту. Ей шел двадцать четвертый год, стройную фигуру покрывал орехового цвета загар, каштановые волосы отливали золотом, а миндалевидные глаза были зелеными. Лифчика она не носила. Даниэлла, глубоко задумавшись, устремив взгляд в никуда, смахивала перемазанными в краске пальцами табачные крошки с губ. Перед ней на столике стоял стакан узо с водой — напитком белым как молоко. Она была француженкой, преисполненной загадочностью, а ее тяга к одиночеству завораживала всех мужчин на острове. Стоило мне бросить на нее один-единственный взгляд, и я тут же присоединился к их числу.

Всякий раз, когда меня заносило в порт, я старался отыскать ее в надежде, что мне подвернется возможность свести знакомство. Это случилось только в конце лета, да и то практически случайно. Впоследствии я говорил, что это судьба. Все произошло в один из пьянящих дней во время гулянки в таверне у Теологоса. Наше знакомство было связано с попыткой повторить одно из чудес, явленных Спасителем, и пройтись по воде словно посуху. Я расскажу вам об этом попозже.

С того времени Даниэлла изменилась. Все началось, когда она в первый раз забеременела. Как только она поняла, что носит под сердцем ребенка, тут же отказалась от узо, которое время от времени пила по утрам. Кроме того, Даниэлла бросила курить, по крайней мере на время беременности. В ее лексиконе стали появляться слова «решение» и «ответственность», например: «Мы решили завести ребенка. Значит, мы ответственны за его судьбу. Мы должны его обеспечивать».

Когда я рассказал о том, сколь заманчивым мне кажется предложение Теологоса, Даниэлла не стала ходить вокруг да около.

— Ты с ума сошел!

К тому моменту я уже обдумал доводы в свою пользу.

Я копил их весь остаток дня, приступив к делу, как только направился на курсы английского.

В принципе на таверне можно было заработать кучу Денег. Я рассказал о своих друзьях с Миконоса, которые за туристический сезон заколачивали столько, что им хватало потом на целый год — вложенные средства окупались как минимум втрое. Если мы станем брать таверну в аренду каждое лето и не покладая рук работать три месяца, в оставшиеся девять можно будет заниматься чем угодно — писать и рисовать в свое удовольствие. Выход просто идеальный. Это гораздо лучше, чем пахать преподавателем английского языка или корпеть над иконами для сувенирных лавочек.

— Патмос не Миконос, — подняла на меня взгляд Даниэлла.

— Когда построят новый пирс, все изменится. — Я напомнил, что в последнее наше лето туристов в таверну Теологоса набивалось столько, что найти свободное место бывало проблематично.

— В июле и августе, — возразила она, — а не все лето. И только днем. Что мы будем делать вечером? Автобус не ходит, а до порта семь километров. Я знаю Миконос. Основные деньги там делают именно за счет вечернего наплыва посетителей.

— Если наша таверна станет лучшей на острове, — ответил я, — а это не так-то сложно, люди будут ехать к нам.

Конкурентов у нас фактически нет. Все остальные закусочные в Скале и Хоре являли собой типичные греческие ресторанчики. Из года в год там подавались одни и те же набившие оскомину блюда: мусак а, пастициои томатес емистес. Они были едва теплыми, а кроме того, столь обильно заправлены маслом и дешевым маргарином, что подливка застывала, прежде чем человек успевал приступить к трапезе. Я уже принялся составлять в уме меню. В нашей таверне будут подавать старые, проверенные любимые блюда, которыми долгие годы бредили туристы: спагетти алла карбонара, бифштекс с перцем, курятина с огурцами по-китайски, паэлью с мидиями… [4]

— А как же наши швейцарские франки? — спросила Даниэлла.

Это был серьезный повод для беспокойства. Для того чтобы взять в аренду «Прекрасную Елену», нам предстояло поменять ценную иностранную валюту, которую мы получили от продажи дома, на драхмы. А хотим ли мы этого? И что мы будем делать с вырученными деньгами, если во-обще хоть что-то заработаем? Греческие драхмы за пределами самой Греции не пользовались спросом. Их можно было обменять лишь на жалкую долю того, что они стоили внутри страны.

За окном продолжал лить дождь, барабаня по узким, поблескивающим от воды улочкам Ретимно. Я словно бы забыл о холодных зимних ночах, которые мы провели в крестьянском домике в Ливади, дрожа под пропитанными влагой одеялами. Сейчас мне казалось, что на Патмосе стояло вечное лето.