Зимовка на «Торосе» - Алексеев Николай Николаевич (читать книги полные TXT) 📗
Кают-компания тоже не обошлась без частичного превращения в провиантский склад. Под нашим обеденным столом выросла горка ящиков с шоколадом, печеньем, конфетами. Столовую для команды боцман забил до отказа палатками, громоздкими инструментами, не вмещавшимися в жилых каютах, и запасом одежды. Словом, от прежнего уюта на «Торосе» не осталось и следа.
Вздох облегчения вырвался из моей груди, когда, наконец, ревизор сообщил, что на борт погружено все. Документы были оформлены. Из машинного отделения доносилось равномерное гудение примусов, нагревавших шары нашего Болиндера.
«Торос» вот-вот должен был вздрогнуть от пущенного в ход главного двигателя, чтобы перейти от Бакарицы в Архангельск, как вдруг на берегу появилась движущаяся куча из… струнных инструментов. Когда этот букет из балалаек, гитар и мандолин подошел к борту, из него показалось измазанное маслом, широко улыбающееся лицо нашего моториста и комсорга Миши Морозова.
— Держи, ребята! Вот, Николай Николаевич, и мое снабжение приехало — теперь уже все.
— Откуда это, Миша?
— С Бакарицы! Я сам со снабженцами сговорился, что, мол, вы, товарищи, все картошку да муку выдаете — даешь «культуру»! Ну, вот они и раскошелились.
Инструменты и викторола моментально исчезли в кубрике команды.
«Торос» медленно вышел на середину реки и, оставляя за собой пенистый след, направился к выходу из Архангельского порта. На палубе сновали матросы во главе с боцманом и старшим помощником, намертво крепившие груз. На рейде к нам подошел катер Арктикснаба, доставивший аммонал для подрывания льда и освежеванную бычью тушу. Она была подхвачена стропом и подтянута на мачту.
— Совсем в продовольственный ларек превратились! — недовольно буркнул Владимир Алексеевич, критически осматривая свое судно.
В море
Двадцать восьмого августа 1936 года за кормой «Тороса» растаял в дымке Архангельск. Слабая встречная зыбь слегка покачивала наш перегруженный до отказа корабль. Через несколько часов плавания яркое солнце заволоклось низкими облаками, и вскоре «Торос» окунулся в непроницаемую пелену тумана. Отвратительно бывает на душе, когда стоишь на мостике и еле еле различаешь силуэт носа собственного корабля. Наша сирена через каждые две минуты разрывала воздух пронзительным визгом. Приглушенно стучал выхлоп мотора на сбавленных оборотах.
«Торос» подходил к наиболее неприятному для судоводителей месту в Горле Белого моря в районе Орловского маяка. Ширина доступного для прохода кораблей фарватера между Орловскими банками и Терским берегом едва достигала 15 миль. В эту щель должны были устремляться все суда, идущие из океана в Белое море и обратно, и, таким образом, опасность столкновения висела буквально над головой.
На паровых судах штурманов выручали их уши, ловившие каждый гудок, всплеск воды, шум проходящего мимо судна. На «Торосе» непрерывный стук мотора заглушал бо?льшую часть звуков, идущих с моря, и, откровенно говоря, весь расчет на то, что мы избежим столкновения со встречным судном, строился на предположении, что нас обязательно должен был услышать штурман встречного корабля.
— Нет, так дело дальше не пойдет, — со злостью заметил Владимир Алексеевич, — если сейчас к нам навстречу идет такой же бот, как «Торос», то чорт знает что может получиться. Пошлите-ка, Сергей Федорович, вахтенного на бак — пусть слушает.
Второй вахтенный матрос быстро спустился с мостика и расположился у самого форштевня. Рядом с ним, навострив тонкие подвижные уши, встала, опершись передними лапами на планширь, «Динка», наша судовая собака, верный спутник «Тороса» во всех его переходах.
— Так вот иногда техника, вместо движения вперед, заставляет попятиться назад. Помните, как во времена парусного флота на бак посылались матросы, называвшиеся «вперед смотрящие», ну а мы вот вооружились «вперед слушающими», — улыбнулся Сергей Федорович.
— Приходится, брат, особенно, когда имеешь дело с господами, плавающими под всякими многоцветными флагами.
— Да, тут уже ухо надо держать востро!
Разговор прекратился, и снова капитан и старший помощник сосредоточенно замерли на мостике. Крупные холодные капли осевшего на снастях тумана редким дождем срывались на палубу.
Я спустился в кают-компанию. Наши помещения, напоминавшие к концу погрузки «первозданный хаос», под умелыми руками буфетчика Саши приняли совсем другой облик. Кают-компания была совершенно очищена от всякого груза; в жилых каютах вся загромождавшая их полярная одежда была ловко распределена в спальных мешках, которые были уложены на койках под матрацами, что придало постели больше удобства и мягкости. Теснота, правда, еще чувствовалась, но уже не в таких размерах, как раньше. Способности Саши были выше всяких похвал.
Появлению Саши на «Торосе» мы всецело обязаны Виктору Александровичу Радзиевскому. Месяца за три до нашего выхода в море к нему пришел почти еще мальчик и, потупив глаза, пробурчал:
— Товарищ капитан, возьмите меня к себе на «Торос»!
— А кем бы ты хотел работать?
— Мне все равно, я… я камбузником был.
— Так, значит, ты уже плавал. На каком корабле?
— На ледоколе «Ленин». Только вы не справляйтесь обо мне… уволили меня, — хмуро заявил проситель.
— Плохо. За что же уволили?
— Да так… ну вообще.
— Ну, смелее. Виноват был? Я на ледоколе справляться не хочу, а ты вот сам мне расскажи все по порядку.
Саша вскинул глаза на капитана, немного помолчал и, явно смущаясь, проговорил:
— Конечно, был виноват, да только что же вспоминать это. Никому я ничего плохого не сделал, только себе самому. А на «Торосе» мне очень хочется плавать.
Виктор Александрович понял, что Саша, если и был виноват в чем-то, то не в меньшей мере в его беде были виноваты и окружавшие его. И Саша остался на «Торосе». Все мы, участники экспедиции, за полтора года совместной с ним жизни и работы убедились в том, что Виктор Александрович не ошибся, приняв Сашу на корабль.
В данный момент Саша, накрыв стол, приглашал в кают-компанию к вечернему чаю. Насколько было холодно, сыро и неуютно наверху на палубе, настолько приятно было сесть за наш оживленный стол. Сколько остроумнейших каламбуров, анекдотов и занимательнейших игр видел этот стол за год зимовки! Немало за ним потрудились и наши гидрографы, обрабатывая собранный в поле материал.
Пока еще участники экспедиции не успели, конечно, привыкнуть друг к другу, но уже ясно чувствовалось, что скучно нам не будет. Можно было безошибочно предположить, что «душой общества» бесспорно сделается наш гидрохимик Сергей Александрович. Снимая мокрый дождевик в своей каюте, я слышал дружные взрывы заразительного хохота, прерываемые короткими репликами гидрохимика.
— Что, Сергей Александрович, пробирают вас здесь, кажется?
— Да нет, отбиваюсь как могу. Я доказываю, что хороший гидрохимик — это, собственно, почти уже и хороший моряк, а вот наш радист с этим не согласен.
Общее оживление, прерванное моим приходом, вновь возобновилось за столом.
Плавание г/с „Торос“ в 1936 году.
На палубе жизнь шла своим чередом. Через каждые четыре часа сменялись вахты, на баке постоянно находился «вперед слушающий». Орловский маяк «Торос» прошел, не имея точного определения своего места и лишь ориентируясь по его туманным сигналам. Ночью на палубе было особенно неприветливо. Если в течение долгого времени не видишь никакого света, то глаз привыкает к темноте, и она как бы отступает несколько вдаль, но стоит лишь на миг взглянуть на освещенный компас, или какую-нибудь иную ярко освещенную точку, как глаза окончательно отказываются бороться с непроницаемым мраком.
