Лед и пламень - Папанин Иван Дмитриевич (бесплатные онлайн книги читаем полные txt) 📗
В тот же день в Москву ушла телеграмма членам Правительственной комиссии. В ней сообщалось, что 9 февраля в 23 часа 50 минут «Ермак» вышел из Кронштадта, и выражалась горячая благодарность рабочим и инженерам завода имени Орджоникидзе за быстрое окончание ремонта и Краснознамённому Балтийскому флоту — за исключительную помощь при погрузке. «Очень многим мы обязаны постоянному вниманию тов. Жданова, — писал в телеграмме О. Ю. Шмидт. — Ленинградские и московские организации охотно откликнулись, проявляли инициативу, рассматривая помощь группе Папанина как общенародное дело».
Тогда же состоялось решение о посылке к льдине мощного ледокола «Мурман», который имел большой запас угля и шестимесячный запас продовольствия. 7 февраля 1938 года «Мурман» вышел в море.
Спасать нашу четвёрку вызвались очень многие советские люди. Родные мои люди! Они не думали о том, сколь это опасно, они рвались на помощь соотечественникам, попавшим в беду.
Экипаж знаменитого лётчика Чухновского (с острова Рудольфа) телеграфировал в Москву: «Просим разрешить нам полет для снятия группы Папанина… План операции сообщён в Главсевморпути Ушакову».
Лётчики Илья Мазурук и Матвей Козлов сообщали Ушакову из бухты Тихой, что их самолёт готов вылететь из Тихой на Шпицберген для помощи четвёрке.
Марк Иванович Шевелев и его экипаж выдвинули предложение: их самолёт Н-210 грузит У-2 в разобранном виде. В паре с другим самолётом перелетит в Баренцбург, где возьмёт бензин для второго самолёта. Вылетают в Гренландию, поближе к нашей льдине. Н-210 производит посадку. У-2 отправляется к нам, и если «Ермак» задержится в тяжёлых льдах, лётчики доставят нашу четвёрку на берег…
Бесстрашный мотобот «Мурманец» был затёрт льдами, но упрямо, упорно стремился к нам на выручку. Что там был за лёд, ясно по радиограмме с «Таймыра» Шмидту: «13.02.38 г. Мы пока на всём пути продвижения площадок (для посадки самолётов. — И. П.) не видели, везде крупнобитый многолетний лёд, только приходится поражаться, чем его так разбило».
Экипаж «Мурманца» риал аммоналом крупнобитый лёд, охраняя судно. Свободная вода была в трех милях, но у «Мурманца» не хватало мощности пробиться сквозь лёд. К «Мурманцу» выслали траулер и подводную лодку.
Потом вышло из строя рулевое управление ледокола «Мурман». Поломка была ликвидирована за сутки.
15 февраля капитан «Мурмана» Котцов радировал: «Мы стоим недалеко от „Таймыра“, ближе к Папанину, чем „Таймыр“. Но темно, их не видно».
Пока мир шумел и волновался, наша льдина несла нас к югу. Нам предстояли ещё две недели дрейфа.
В начале февраля Женя сообщил о результатах астрономических наблюдений: нас унесло ещё дальше к югу, и очень скоро мы должны увидеть солнце, так как движемся ему навстречу…
Пётр Петрович приводил в порядок свои научные материалы. Все свободное время мы с Кренкелем занимались благоустройством лагеря. Эрнст поставил для своей антенны три мачты. Антенну пришлось натянуть под углом: размеров льдины уже не хватало, чтобы растянуть во всю длину провод в семьдесят метров. Потом он установил связь с «Мурманцем».
Приготовили четыре факела, чтобы в случае сжатия осветить свою ледовую территорию.
В телеграмме, отправленной 8 февраля в шестнадцать часов, мы сообщили: «В районе станции продолжает разламывать обломки полей протяжением не более 70 метров. Трещины от 1 до 5 метров, разводья до 50. Льдины взаимно перемещаются, до горизонта лёд 9 баллов, в пределах видимости посадка самолёта невозможна. Живём в шёлковой палатке на льдине 50 на 30 метров. Вторую мачту антенны ставим на время связи на другую льдину. С нами трехмесячный запас, аппаратура, результаты. Привет от всех».
Движимый желанием собрать с дрейфующих баз как можно больше имущества, Петрович вскарабкался на высокий торос, который торчал на соседней льдине, и стал осматривать окрестности. Ему удалось обнаружить две базы с продовольствием и горючим, но добраться к ним было невозможно: они были отделены от нас широкими трещинами. Однако вскоре льдины сблизились. Мы воспользовались этим и поспешили к своим базам.
Быстро перетащили запасы продовольствия. Перебрались ещё через одну трещину и взяли нарты, которые лежали около гидрологической палатки.
Я остался дежурить на ночь. Показалась луна. Для нас это большая радость: в темноте можно провалиться в трещину.
Днём мы послали телеграммы семьям, чтобы не беспокоились, а то ещё, чего доброго, они начнут думать, что мы здесь погибаем…
В полдень я вышел из палатки и не удержался от радостного восклицания:
— Солнце! Наконец-то!
У горизонта сквозь туман просвечивал долгожданный красный диск. На оранжевом фоне — яркая заря. Резко выделяются зубчатые груды торосов.
Эрнст и Женя заулыбались, вылезая из-под меховой одежды, которую они сортировали.
Эрнст взглянул на нас и удивился:
— Какие вы страшные, измученные, жёлтые! В темноте это было незаметно… Интересно знать, на кого я сам похож?…
Снова надвигалась пурга. О её приближении мы узнали по барометру и по беспокойному поведению Весёлого.
А когда все вместе собрались в палатке, слушали последние известия по радио. В передаче много говорилось о нас.
Председателем правительственной комиссии, узнали мы, назначен Анастас Иванович Микоян. Спасение четырех советских людей, терпящих бедствие на льдине, рассматривалось как государственное дело. Так разве можно было сомневаться в том, что мы не будем оставлены на милость волн Гренландского моря! Мы продолжали спокойно работать на обломке нашей льдины.
Мы отправились, перепрыгивая через трещины, на одну из соседних льдин, где остался технический склад. Выбрали со склада все, вплоть до мелочей, и привезли на нартах в лагерь. Теперь он напоминает цыганский табор. Льдина, на который мы живём, треснула ещё в трех местах. По краям её тоже обнаружились трещины, и мы думаем, что скоро останемся на малюсеньком обломке.
Целый день работали с Эрнстом, приводя все в порядок. После каждого путешествия на соседние льдины, где у нас ещё осталось горючее, мы возвращались в палатку и заводили патефон. Эрнст напоминал мне об этом обычной фразой:
— Отведём душу, что ли?..
Обедаем в палатке, но хозяйство всё время держим наготове: после обеда выносим из палатки всю посуду и примусы.
Решили построить себе снежную хижину, как только стихнет ветер, пошли искать для неё место. Проблема площади приобрела особую остроту: мы «обеднели» и дорожим каждым метром.
Ветер ужасающей силы сотрясал нашу шёлковую палатку, в которой мы не очень-то насиживались: нарты с грузами каждый час приходилось перетаскивать на новое место.
Температура воздуха -одиннадцать градусов холода.
Эрнст перехватил в эфире текст телеграммы, посланной из Главсевморпути капитану «Мурманца» Ульянову, и, когда у нас настала короткая передышка в борьбе со стихией, зачитал нам её:
«Правительство поручило мне передать Вам задание обязательно дойти до лагеря Папанина, спасти героев — снять их со льдины. Вложите все силы в выполнение этого исторического задания. Доносите о продвижении каждые шесть часов. Шмидт».
12 февраля утром Теодорыч поднял всех криком:
— Огонь на горизонте!
Я не поверил, но всё же вылез из мешка. Дело в том, что такие «огни на горизонте» смущали нас уже раза три, и всегда оказывалось, что это близкие к горизонту звезды, случайно выглянувшие из-за облаков.
— Не могут же звезды гореть полтора часа на одном месте! — убеждал меня Эрнст. — Я этот огонь давно уже вижу, но все сомневался, не хотел будить… Посмотри, Дмитрич: по-моему, это прожектор «Таймыра»…
Мы вылезли из палатки и увидели на востоке огонёк. Женя навёл на него теодолит и подтвердил:
— Это не звезда!
На «Таймыре» — а это был он — будто почувствовали наше волнение и начали водить прожектором по горизонту.
Эрнст сообщил по радио на ледокольный пароход, что мы видим его огонь. Там наше сообщение вызвало ликование…
