Заскар. Забытое княжество на окраине Гималаев - Пессель Мишель (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации TXT) 📗
Я с интересом осмотрел монастырь. Его две кумирни-близнеца были вписаны в большое здание, что указывало на очень древнее происхождение. Два монаха красили окна с внешней стороны. Я надеялся, что они не тронут весьма повреждённые, но чудесные фрески кумирен. Объясняя, что монастырь Муне принадлежит секте гелукпа, старый монах привёл меня внутрь, где я едва сумел отвертеться от солёного чая.
После Муне тропа пошла над карнизом, где ютились дома крохотной деревни. Ячменные поля орошались из нескольких небольших водоёмов, где за ночь собиралось достаточное количество воды. Через несколько километров мы прошли перевал, за которым, к моему удивлению, расстилалась равнина. Её перерезал поток, несущийся с гор справа и впадавший в реку Заскар. На краю равнины, буквально прислонившись к скалистому отрогу, лежала деревня Рару. Наша тропа обогнула деревню и прошла под развалинами крепости. Отсюда уходила тропка на юго-запад в направлении перевала Поат, лежащего на высоте пяти тысяч семисот метров над уровнем моря и ведущего в ущелье реки Чинаб.
Из-за изолированного положения провинция Лунак была относительно независимой. В провинции жило несколько лумпо (знатных семейств), которые решали местные дела без консультации с князем Падама. Одно из таких знатных семейств, Тетха, владело знаменитыми «Заскарскими хрониками», о которых я уже не раз упоминал. Это была копия части манускрипта-оригинала, хранившегося в монастыре Пхуктал. Я хотел посетить указанный монастырь в надежде отыскать рукопись. К сожалению, мне это не удалось, поскольку лумпо Тетха отсутствовал — он в это время наблюдал за строительством дороги через Пенси-Ла.
После Рару тропа пошла вверх по обрыву, нависшему над Заскаром. Мы осторожно карабкались по горной тропе, повороты которой были столь круты, что морды пони часто нависали над пропастью. Иногда мы их придерживали за хвосты, чтобы они не теряли равновесия. Далеко внизу я различил хрупкий мост, переброшенный через ущелье, и порадовался, что не надо идти по нему.
Тропа была столь опасной, что меня охватило сомнение в разумности нашего плана. Сесть на пони было совершенно невозможно, и Нордруп с необычной робостью осведомился, нельзя ли бросить лошадей и часть снаряжения здесь. Я шутливо возразил, что эта тропа — детская забава по сравнению с бутанскими тропами, но позднее, когда нам пришлось пересекать несколько почти вертикальных завалов, понял, что бессовестно солгал. Каждый шаг вызывал лавину. Чтобы не скатиться вниз по склону, я бегом пересекал самые опасные места. Лошадей мы переводили поочерёдно одну за другой. Лобсанг держал их за уздечку, а Нордруп — за хвост. Они скакали по склону в облаке пыли и падающих камней. Остановиться или споткнуться означало соскользнуть вниз и найти трагический конец в водах реки. Именно здесь, по словам Нордрупа, недавно погибла лошадь.
Несколько километров тропа с трудом цеплялась за горный откос. Но я успел полюбоваться деревней Итчар по ту сторону реки. Её дома, словно соты, висели на скале у подножия большого горного пика. В Итчаре, как и в Карше, по словам Лобсанга, имелся древний чхортен, возведённый в XII веке Ринченом Дзампо. Вскоре мы вышли к подвесному мосту, который вёл к деревне. Из-за усталости и отсутствия времени мы не стали переходить по мосту и ограничились осмотром деревни издали.
В полдень сделали привал на склоне и перекусили, не сходя с тропы, а наши бедные лошади ползали, словно мухи, по откосу, поедая цветы и траву, растущие близ источника. Вокруг росло несколько видов кустарника и даже тутовое деревце. На некоторых кустах висели съедобные оранжевые ягоды, кисловатые на вкус и размером с нашу смородину. Из ветвей этого кустарника плетут тросы для подвесных мостов.
Во время завтрака нас потревожил караван ослов, которых вели мальчуган и живописный старик, во время разговора с нами не спускавший с меня удивлённого взгляда. Мы спросили его, не пересекал ли он Шинго-Ла, старик ответил, что живёт в деревне, расположенной под самым перевалом, и добавил, что в последнее время там никто не ходил и что лучше идти в район Рипчу через перевал Пхилтсе, а затем в Лахуль через перевал Баралапча. Нордруп, похоже, соглашался с ним, но у нас не было разрешения идти через перевал Баралапча, считающийся стратегической зоной. В конце концов я сказал: «Посмотрим», поскольку Нордрупу и Лобсангу явно не хотелось идти через Шинго-Ла.
Но я неверно оценил их характер: не было более динамичных, закалённых и смелых людей, чем два моих молодых друга. От зари до сумерек они шутили и смеялись, бежали рядом с лошадьми, покрикивали на них, хватали за узду или за хвост, помогая влезть на склон или удерживая их в опасных местах. Отвага соответствовала их неисчерпаемой энергии.
Живя рядом с ними, я начинал понимать, насколько и для тела, и для духа полезна активная жизнь, которая постоянно требует значительных усилий. Чем больше Лобсанг и Нордруп потели и трудились в горах, тем более крепли их воля и энергия. Я ни разу не слышал, чтобы они пожаловались, что надо лезть по крутому склону или гоняться за удравшим в горы пони. Они ежесекундно были готовы к действию, и я часто стыдился собственной неловкости и слабости, когда часами с трудом переставлял ноги, мечтая лишь о том, чтобы карабкание по горам скорее прекратилось.
А ведь я набрал хорошую физическую форму и уже давно акклиматизировался; правда, косвенные воздействия высокогорья я ощущал — каждый километр на высоте четырёх тысяч метров казался мне вдвое длиннее. С момента ухода из Падама мы шли по горам, взбираясь на высоту до четырёх тысяч трёхсот метров, когда передвигались по вершине откоса — краю ущелья, на дне которого ревела бурная река.
После Рару, из которой ушли на восходе, мы не пересекли ни одной деревушки, хотя видели три поселения на другой стороне ущелья — все они ютились на карнизах. К вечеру вышли в район белых скал — эрозия превратила их в башни причудливых замков. Подавленные громадой скал, мы походили на муравьёв, ползущих по стенкам громадного муравейника.
После нескольких крутых подъёмов наша группа выбралась на небольшое плато, где на обнажённой земле чёткими зелёными пятнами выделялись ячменные поля вокруг двух домов. По ту сторону реки высилось большое одинокое здание, похожее на замок и окружённое террасированными полями, которые освещали лучи заходящего солнца.
В конце долины мы различали зелёные поля деревни Сурле — они отчётливо выделялись на фоне скал. Хотя мы были по соседству с деревней, Нордруп и Лобсанг решили остановиться не доходя до неё, поскольку нашли зелёный лужок для лошадей, которые не ели почти весь день. Вообще когда путешествуешь по Гималаям на лошади, летом в деревнях останавливаться нельзя, поскольку поля не обнесены изгородями и животные могут нанести ущерб посевам.
Я разбил палатку в небольшом углублении, немного защищённом от ветра, а Нордруп, набрав веточек, тщетно пытался развести костёр. В конце концов мы подогрели еду на моей керосинке. Вначале я выпил чашку какао, разбавленного водой (остаток какао едва прикрывал донышко банки). Затем съел тарелку риса с прогорклым маслом, исходя из жёсткого рациона, который разработал для себя, и добавил в него одну из оставшихся четырёх небольших баночек мясных консервов. На десерт — масло какао с кусочком испечённого мной хлеба. Хлеба мне хватало на несколько дней, поскольку ни у Нордрупа, ни у Лобсанга не хватало смелости его есть. Однако я гордился своим хлебом. Он напоминал круглый деревенский, даже имея привкус плесени. Я пёк хлеб без духовки, когда было достаточно топлива, что в Заскаре бывает не часто. Для этого клал четыре небольших камня в большую кастрюлю, а уже в неё ставил кастрюльку с тестом. Плотно накрыв обе кастрюли, я ставил их на огонь, а на крышку укладывал горячие угли.
