В поисках копей царя Соломона - Шах Тахир (книги бесплатно полные версии TXT) 📗
Ближе к вечеру мы укрылись в роще эвкалиптов метрах в ста от тропы. Я беспокоился, что поблизости нет никакой деревни, но Самсон указал на высокие ветви деревьев.
— Посмотрите сюда, — сказал он. — Это означает, что где-то здесь есть люди.
На самых верхних ветках висели штук двадцать больших плетеных корзин. Самсон, объяснил, что они предназначены для сбора меда. Местные жители подвешивают их к деревьям и оставляют на несколько месяцев. В конце концов в некоторых корзинах поселяются пчелы. Затем самые храбрые мужчины деревни влезают на дерево и собирают мед. Тадессе похвастался, что он вырос в семье потомственных собирателей меда, но поднялся по общественной лестнице, став погонщиком мулов.
Самсон оказался прав. В сумерках мы добрались до поселка. Он был гораздо больше всех деревень, мимо которых мы проходили после того, как покинули Бенджи. В поселке имелось несколько маленьких магазинчиков, рынок, кузница и даже представитель властей. Через несколько минут весть о нашем прибытии распространилась по всему поселку, и местный чиновник ради нас покинул свой уютный навес. Он хотел знать, зачем мы приехали, и потребовал наши удостоверения личности. Когда дождь прекратился, он вытащил стол и стул на середину площади и официально допросил нас — в присутствии любопытных жителей деревни. Я объяснил, что мы миссионеры и пришли с миром. Чиновник заявил, что должен осмотреть наши вещи.
Этого мне хотелось меньше всего. После проверки сумок из них всякий раз исчезали ценные вещи. И самое главное, я не хотел показывать металлодетектор.
Чиновник прозрачно намекнул, что скудное жалованье не позволяет ему купить такое количество араки, которое может свалить человека с ног. Мне стало интересно, сколько же ему нужно выпить. Мы повели чиновника в бар и стали угощать напитком местного производства. Он смог выпить пятнадцать стаканов, а затем отключился.
Вечером один из жителей деревни пригласил нас к себе в дом. Самсон и погонщики мулов предложили мне поесть, но я, как и прежде, отказался. Дьявол еще не побежден, и я не могу принимать пищу. Они промолчали, но мне показалось, что моя стойкость произвела на них впечатление. Проглотив гигантское количество инжеры и каи вот, приправленного специями жаркого из козлятины, Самсон принялся расспрашивать местных жителей о Туллу-Валлель.
Первый мужчина сообщил, что на вершине горы когда-то жил фаранжи, белый человек. Когда именно это было, он не знает, но еще в те времена, когда страной правил император. Может, это Хейтер, подумал я.
— А он сам видел белого человека?
Мужчина ответил, что это было задолго до его рождения.
Все остальные рассказывали нам одну и ту же легенду о проклятии. Некоторые в молодости поднимались на гору в поисках золота. В результате на каждого из смельчаков обрушивались ужасные несчастья. Одного покусали сотни пчел, другой отравился и чуть не умер, а третий рассказал, что его жена сошла с ума после того, как собирала в этих местах хворост.
Послушав все это, я понял, что мне вряд ли удастся уговорить кого-нибудь из жителей деревни присоединиться к нашей экспедиции. Для подъема на гору требовался один человек на одного мула. Я не знал, как долго мы пробудем на горе, но не сомневался, что нужно захватить с собой дополнительный запас продовольствия.
Самсон поднял этот вопрос. Он спросил, нет ли среди жителей деревни добровольцев, и пообещал щедрую оплату. Все отрицательно качали головами, а одна женщина схватила двоих своих сыновей за уши и оттащила домой. Я сказал, что мы миссионеры, и сравнил нас со святым Георгием, который уничтожил дракона.
— Разница лишь в том, что наш дракон гораздо больше, — добавил я. — Это дьявол.
На слушателей мои слова не произвели никакого впечатления. Проклятие есть проклятие, и никакие посулы не заставят их рисковать и навлечь на себя гнев дьявола.
В ту ночь русская тушенка камнем давила мне на желудок. Меня мучили мрачные предчувствия. Что мы найдем на Туллу-Валлель? Долгое время гора занимала все мои мысли, и вот теперь мы готовы начать восхождение. Я снова и снова вспоминал о Фрэнке Хейтере и перечитывал его описание этого места.
На заре мы встали и стали седлать мулов.
Шел дождь. Я нырнул под свою плащ-палатку, а Самсон втиснулся в мешок для мусора. Мы уже собирались тронуться в путь, когда к нам подошли четверо молодых мужчин. Они сказали, что хотят присоединиться к экспедиции.
— А они не боятся?
Мужчины, которым было чуть за двадцать, смутились, но затем один ответил за всех:
— Пора положить страху конец.
Каждый из них взял поводья мула, и они направились к горе. Мы двинулись следом. Еще не рассвело, и я шагал рядом с Клариссой. Примерно через час трудного подъема в гору в подлесок проникли первые лучи солнца. Низкий туман висел над Туллу-Валлель, как облако смерти, но я почувствовал, как у меня прибавилось сил. Наконец-то разношерстное сборище из мулов и людей превратилось в полноценную экспедицию.
Мы шли прямо на гору, которая как бы манила к себе. Дождь не прекращался ни на минуту, замедляя движение. Я замыкал процессию. Наверное, мне следовало бы вести людей за собой, но ремесло погонщика мулов было для меня внове. Мы пересекали поля и вброд переправлялись через реки, но, казалось, ни на шаг не приблизились к горе. Я стал сомневаться, не мираж ли это, манящий, но недостижимый.
В то утро Тадессе останавливался три раза, чтобы поправить ремни, которыми седла и поклажа были привязаны к мулам. В дождь кожа растягивается, и упряжь все время нужно подтягивать. Поводья Клариссы были намотаны на мою руку, и она бодро топала рядом. Самсон не особенно радовался. Он еще сильнее натер ноги и отчаянно скучал по своей подруге из Аддис-Абебы.
На протяжении почти всей истории человечества рядом с людьми всегда были животные.
Это совершенно естественно, но последнее столетие почти стерло память о прошлом. Теперь мы надеемся на колеса и шины, а не на ноги и копыта; нас заботит количество галлонов топлива на милю и перегрев двигателя, а не сено или усталость животных. Возможно, двигатель внутреннего сгорания и является одним из величайших достижений человечества, но он издает ужасный шум и загрязняет природу. Достаточно провести несколько дней в обществе мулов, пробираясь через леса Западной Эфиопии, и вы поймете разницу.
Лес начался неожиданно. Мы перешли вброд ручей и поднялись на крутой берег, для чего сыновьям Тадессе пришлось яростно тыкать своими острыми палками в мулов. Перед нами вздымался лес, похожий на гигантский занавес на краю театральной сцены. Я сразу же понял, что выйду из леса совсем другим человеком.
Мы углубились в чащу, и утреннее солнце исчезло. Мне приходилось бывать в густых джунглях, но с этими зарослями не могли сравниться даже леса в верховьях Амазонки. Я поднял голову и посмотрел на верхушки деревьев. Они сплетались над нашими головами в непроницаемый полог; опутанные лианами стволы поднимались из клубков корней и грязи и упирались в океан зелени.
Запахи тоже изменились. Пахло диким чесноком, плесенью и мхом. Ощущался также аромат дикой мяты, которая росла здесь в изобилии.
Я пожевал листок и обнаружил, что он помогает уменьшить жажду. Мы двигались плотной группой, спотыкаясь о корни и скользя по грязи. Тропа петляла между деревьями и спускалась в глубокие лощины. Четверо местных жителей признались, что раньше никогда не бывали в лесу.
Только самые смелые собиратели меда отваживались проникнуть сюда. На самых высоких деревьях мы видели привязанные к веткам корзины. У нас не было времени думать о дьяволе, который поджидал впереди. Нашей главной заботой были мулы.
Тадессе все время уговаривал меня сесть в седло, но я почти сразу же спешился — после того как одна из свисавших с дерева лиан чуть не удушила меня. Однако Самсону удавалось почти не слезать с мула. У него открылся талант наездника. Хорошо еще, что плотный навес из листьев защищал нас от проливного дождя, но грязь была просто ужасающей. Мулы всегда служили объектом для шуток, но за несколько часов ходьбы по глубокой грязи я понял всю ценность этих животных и проникся уважением к запискам Дервлы Мерфи. Она имела большой опыт общения с мулами и с помощью этих животных пересекала горные хребты и леса, но чтение ее записок не дает представления, какое трудное это дело.
