Путешествия в Мустанг и Бутан - Пессель Мишель (читать бесплатно книги без сокращений .TXT) 📗
В каждом доме над лампой-жирником подвешен камень, на котором собирается копоть. Раз в году треба должен принести в крепость полную меру этой копоти — из неё делают чернила. В некоторых районах крестьяне делают масло, но, как правило, оно поступает от кочевников, чьи налоги включают также молоко, мясо и. другие субпродукты, такие, как шерсть и кожа.
Налоги различны в каждой долине и зависят от величины надела и количества душ в семье. Ко всему добавляется «улаг», о котором мы уже рассказывали, — извозная повинность, когда крестьянин обязан предоставлять своих лошадей и мулов.
В Бутане нет профессиональных рабочих и специфической торговой прослойки. Таким образом, крестьяне вынуждены сами изготавливать для себя орудия труда и инструменты, ткать материю, делать бумагу и ковать мечи. В каждой семье кто-то специализируется на ремесле, при этом, разумеется, не выключаясь из крестьянской работы. Бутанцы поистине мастера на все руки — плотники, маляры, каменщики, кузнецы, резчики по дереву, красильщики и т. д. Раз в год из каждой семьи отряжается один мужчина для работ в дзонге; там он получает только пищу. Работы могут длиться до трёх месяцев, и эта повинность считается наиболее тяжкой. Крестьяне строят крепости, расширяют монастыри, возводят мосты и красят здания, принадлежащие государству.
Согласно народной традиции, всё отцовское состояние наследует старший сын. Младшие дети поэтому остаются без крова и средств к существованию. Они могут стать монахами, как и поступают многие, поселяясь в деревенском или крепостном монастыре; в крепости, кстати сказать, они могут рассчитывать на определённую карьеру, ибо обители играют активную роль в управлении районом. Второй выход — сделаться там же, в дзонге, солдатом, чиновником или кладовщиком. Как и монахи, они получают из крепости питание и одежду, больше ничего.
Существует ещё и третий путь для сыновей, лишённых прав первородства: они могут жениться на единственной дочери требы, которой после смерти отца отойдёт земельный надел; таким образом, зять сам со временем становится требой.
Младший брат может также войти в дом на правах второго супруга. Обычай полиандрии, с которым я столкнулся в Мустанге, распространён в тибетском мире, но в Бутане он менее популярен. Старший брат, хотя и делит свою жену с младшим, остаётся хозяином в доме и отцом всех родившихся от такого «тройственного» союза детей.
Наряду с полиандрией в Бутане встречаются и случаи полигамии, когда мужчина заводит двух-трёх жён*.
На первый взгляд семейная организация в Бутане, за исключением полиандрии, во многом напоминает средневековую Европу: младший сын становится священником, средние — солдатами или слугами в господском замке, а старший наследует отцовское дело.
При желании человек волен покинуть монастырь или оставить службу в дзонге: они не связаны пожизненным обязательством. К тому же хозяин их — не конкретная личность, а дзонг, то есть государственное учреждение, руководимое, как мы уже видели, выборными лицами крестьянского происхождения. Именно в этом заключена неповторимая оригинальность общественного устройства в гималайском королевстве.
Естественно, как и всюду, здесь есть исключения. В Бутане это запы и ку, как ещё называют рабов. Слово «зап» в переводе означает «работник»; они не могут уйти по своей воле из крепости или владеть имуществом. Запы составляют незначительное меньшинство в Бутане. Среди них много выходцев из Дуара. Их нельзя купить или продать, поскольку хозяином является не конкретное лицо, а дзонг, то есть государство. У них есть свои дома, семьи, и они получают пищу вне зависимости от того, заняты работой или нет, больны или здоровы. Ежегодно им выдаётся по новому кхо.
Одетые в парчу запы танцевали на изумрудной траве под солнцем. Окрестные горы голубели вдали. Пели птицы. Монахи, чиновники, властитель закона, треба, траба, детишки, старики, женщины и сам я — все смотрели и восхищались ими.
На луг выскочил шут-аттара с красным лицом, его комические движения вызывали дружный смех. Он подтрунивал над божествами, вышучивал властителя закона, а потом вдруг подошёл и на радость всем присутствующим дёрнул меня за нос. Да, рабство здесь облечено в яркие краски…
Что, если дать немного воли воображению? Попробуем представить над лавчонками чудовищный дирижабль с рекламными лозунгами, прожектора и ревущие громкоговорители, выровненный бульдозерами луг, срубленные деревья — они «мешают»… Так выглядел бы праздник у нас. И слово «деньги» было бы на устах у всех.
…Фестиваль продолжался. Как и накануне, маски смерти пялились на зрителей, а танцоры кружились вокруг символов всеобщего страха.
Словно в шекспировских трагедиях, шуты разряжали напряжение. Они корчили рожи позади помпезных демонов и передразнивали их походку. Знатные господа смеялись над тем, как шуты пародировали их жесты и манеру держаться, постепенно они становились центром затянувшегося представления. Шуты показали карикатуру на похороны, а под конец изобразили шарж на тримпона. Народ хохотал до слёз.
Смех достиг апогея, когда властителю закона, главному интенданту, четверым другим важным лицам и мне пришлось составить ансамбль и исполнить танец. Особенно нелепо выглядел я в бутанском кхо и сапогах фирмы «Моррисон и Таттл».
— Вам не следует надевать кхо, — предупредил Тенсинг, когда я советовался с ним по поводу своего праздничного облачения.
— А что, это шокирует?
— Нет, нисколько, им понравится, что вы будете в бутанской одежде.
— Тогда почему же?
— Потому что, — ответил Тенсинг, — вы знатный господин, а ваш кхо слишком дешёвый и короткий!
Я не обратил тогда внимания на это соображение. Откуда мне было знать, что длина кхо должна соответствовать рангу человека? Кроме того, мне не хотелось говорить Тенсингу, что у меня нет денег на роскошное одеяние, достойное «знатного господина». Лучшее платье делают в Бумтанге из шёлка энди, тёплого, как мех, и стоит такой халат столько же, сколько мул, — 150 долларов. В среднем женщине требуется полгода, чтобы выткать сложные ярко-жёлтые, красные и зелёные полосы с белыми значками, символизирующими долголетие…
Наши артистические потуги сменила программа тибетских танцев. Их исполнили торговцы по просьбе властителя закона: тот считал, что коммерсантам тоже должно быть весело, тогда они почаще станут приходить в Тонгсу и базар расцветёт.
Со стороны гор поползли тени, пора было заканчивать праздничный день ритуальным танцем, посвящённым счастью; его исполнили вместе юноши и девушки. Затем на луг вынесли столик и водрузили на него деревянный чан с ячменным пивом. По краям лежали нарезанные огурцы: в Бутане их едят, как у нас конфеты. Весь фестивальный день тримпон раздавал кружочки огурцов детишкам, усевшимся на земле у ног почётных гостей.
Первую кружку пива под мелодичную песню расплескали по земле — для богов. Следующую поднесли властителю закона: дотронулись медной ручкой до его лба и нацедили несколько капель в ладонь, чтобы он попробовал. Затем пивом обнесли всех присутствующих, танцоров в первую очередь; слуги прикатили ещё несколько бочонков с чангом.
Последние звуки смолкли, упала темнота. Лошадей и мулов, прибывших из дальних мест, пустили пастись на луг. Все смотрели на тримпона. Наконец он поднялся и двинулся своим степенным шагом в сторону дзонга.
Тьма сгустилась настолько быстро, что никто не успел зажечь факелов. Властителю закона освещали путь мощным керосиновым фонарём, привезённым из Индии. Он коротко приказал слугам держать его повыше — спуск был крутой и практически невидим в ночи. Тримпон отечески следил за тем, чтобы ребятишки не потерялись и не упали вниз. Он самолично за руку сводил их по ступеням.
Мне вдруг стало ясно, что величественная цитадель, обоюдоострые мечи и всё прочее существуют не как институты устрашения, а как символы покоя. Они призваны вселять уверенность и покой в человека, когда над горами спускается непроглядная тьма и холодный мир внезапно становится враждебным. Человеку нужно надёжное пристанище, когда он остаётся один на один с безбрежностью природы…
