В трущобах Индии - Жаколио Луи (электронную книгу бесплатно без регистрации TXT) 📗
Он взял наудачу одно из них, желая знать, поможет ли ему слепой случай найти именно то, которое он желал, и случай не обманул его, — он взял то, которое бросилось ему в глаза своим изящным видом. Заметили ли вы, что наружный вид писем почти всегда служит изображением характера тех, кто их пишет, особенно у женщин; а на этом, кроме изящества, находилась еще печать с гербом Монморов и Кемпуэллей. Дрожащей рукой сломал он печать, пробежал первые строчки и остановился… он задыхался от волнения.
Да, это было письмо сестры, и оно начиналось так:
«Дорогой брат!
Я никогда не обвиняла тебя, а следовательно, никогда не судила, но я много плакала о тебе и люблю тебя, как всегда любила…»
У него не хватило сил читать дальше, он опустил голову на руки и заплакал… Вот уже двадцать лет, как он не плакал… с того дня, когда военный совет лишил его чинов, когда с груди его сорвали орден Почетного Легиона… он плакал теперь второй раз.
Плачь, бедный мученик чести! День оправдания наступит. Какова же будет твоя радость, когда ты, увидя свою любимую сестру, протянешь ей доказательства твоей невинности, говоря:
«Читай… Оправданный уже в твоем сердце, я хочу быть оправданным и твоим умом, прежде чем ты поцелуешь меня в ответ на мой поцелуй».
Фредерик-Эдуард де Монмор де Монморен дал себе действительно клятву, что он увидится с сестрой только в тот день, когда ему удастся вырвать доказательство своей невинности у негодяев, которые погубили его. Говорят, что слезы успокаивают; они, во всяком случае, производят благодетельное действие на нервы, и Сердар почувствовал мало-помалу их действие… Он мог продолжать чтение письма.
Письмо было полно благодарности за спасение и за сохранение жизни мужа и отца. Она все знала, прелестная женщина: насилие, употребленное для спасения майора, которого честь обязывала умереть на своем посту; она была ему благодарна за то, что таким способом он спас честь офицера, спасая жизнь мужа; она знала, что он открыл свое имя Лионелю Кемпуэллю, Эдуарду и Мари в тот только момент, когда лодка, увозившая его обратно на берег, отчалила от парохода, шедшего в Англию, и ласково пеняла его за то.
Вдруг Сердара снова охватило сильное волнение. Что он прочел? Почему вскочил весь бледный, дрожащий?.. Диана писала ему, что Лионель назначен полковником 4-го шотландского полка, стоящего гарнизоном в Бомбее, а Эдуард прапорщиком того же полка. Могла ли она после этого оставаться в Англии с Мари, когда муж ее, сын и брат, все, что для нее дорого в мире, будут вдали? Нет, сердце ее не могло устоять, а потому все они едут вместе на следующем военном судне, отправляющемся в Бомбей, и судно это называется «Принц Уэлльский». Первоклассный броненосец этот находится под командой лорда Инграхама, который всегда защищал его, всегда был искренним другом Фредерика де Монмор, т.е. Сердара… Через три недели или через месяц после того, как он получит это письмо, «Принц Уэлльский» будет на рейде Бомбея… Диана надеялась, что брат будет там, чтобы получить их первые приветствия… Она знала об его участии в восстании, но все теперь кончилось, умиротворение полное, и муж ее, поддерживаемый лордом Инграхамом, получил от королевы приказ даровать амнистию Фредерику де Монмор де Монморену, признать его невиновным в участии, принимаемом им в восстании, как и во всем предыдущем и последующем, и запрещая всякому, кто бы он ни был, преследовать упомянутого Фредерика де Монмор де Монморена, за исключением того случая, если он будет по-прежнему упорствовать и с оружием в руках препятствовать восстановлению власти ее величества в принадлежащих ей индо-азиатских владениях… И Диана надеялась, что брат ее давно уже сложил оружие и не нарушит королевского благоволения, продолжая служить идее, великодушной, без сомнения, но химерной… Быть не может, чтобы он пожелал иметь своими противниками зятя и племянника, которые, как солдаты, вынуждены будут повиноваться данным во всякое время приказаниям! Диана не думала этого, она была убеждена в противном…
— Бедная Диана, если бы она знала! — сказал Сердар, дочитав длинное письмо до этого места. — Ах! рок преследует меня, несчастие не перестало рушиться на мою голову. Я не могу изменить своим клятвам, предоставить этого несчастного принца на волю англичан, которые в виде трофея повезут его из города в город, отдав его на поношение первым встречным… А с другой стороны, могу ли я отказаться от свидания, назначенного мне сестрою, не рискуя ослабить любовь ее к себе?.. И эта амнистия, которая дается только мне, могу ли я воспользоваться ею, не рискуя прослыть изменником в глазах моих товарищей?.. Что делать, Боже мой? Что делать? Просвети меня лучом Твоей бесконечной мудрости… Ты не допустишь торжествовать злу, разве только с той целью, чтобы заметнее было Твое правосудие… Неужели я мало еще страдал и не имею право надеяться на мир и покой?
В конце письма Диана сообщала брату, что отец, умирая, простил его, убежденный в его невинности, благодаря стараниям и доказательствам лорда Инграхама. Остальные письма были от его зятя, племянника и Мари; в них говорилось только о любви к нему и подтверждалось все, написанное в письме Дианы; пятое ему писал его корреспондент из Парижа — оно не представляло ничего важного.
Прочитав несколько раз письмо своей сестры и покрыв его поцелуями, Сердар долго думал о том странном положении, в которое его поставили. Напрасно ломал он себе голову, придумывая план, который мог бы удовлетворить всем его требованиям, и наконец остановился на одной всепримиряющей мысли, а именно: предоставить решение этого вопроса своим товарищам и затем поступить так, как будет решено большинством.
Решение это вернуло спокойствие его измученному сердцу; в первый раз после долгих лет почувствовал он, что оживает; любовь сестры и ее семьи вернула ему надежду, это высокое благо, без которого человечество давно уже впало бы в уныние. Когда к нему снова вернулось обычное самообладание, он вспомнил, что совсем забыл своих товарищей за эти долгие часы размышлений. Было, вероятно, четыре часа утра; ночь все еще была темная, но мрачные тучи, заволакивавшие небо, теперь уже рассеялись, и мириады звезд, мерцавших на небе, достаточно ярко освещали поверхность озера.
Сердар вышел на палубу. Нариндра и Рама-Модели спали, завернувшись в одеяла. Он решил, что их незачем будить, так как махрат перед этим почти падал от усталости. Он пустил машину самым умеренным ходом. Ему было решительно все равно, когда вернуться в Нухурмур, раньше или позже; он совсем не хотел спать, а приятная свежесть ночи окончательно успокоила его кровь, как огонь бурлившую в его жилах под наплывом испытанных им недавно волнений. Он приладил румпель по направлению к пещерам, чтобы не тревожить своих мыслей заботами об управлении шлюпкой, и сел на переднем планшире, откуда удобнее было следить за ходом судна. Плавание это, — впрочем, не представляло ни малейшей опасности. Недолго оставался он предоставленным самому себе. Пробужденный дрожанием винта, Нариндра встал и, увидя Сердара, сел подле него.
— Сон не хочет знать меня, — сказал Нариндра тем мелодичным голосом, который поражал всех, кто первый раз слышал его.
— Я и не поблагодарил тебя, как ты того заслуживаешь, — отвечал ему Сердар. — Тебе обязан я самыми великими радостями своей жизни с тех пор, как приехал в эту страну.
— Жаль очень, если я омрачу твою радость, — сказал махрат, — я должен передать весьма важные известия своему другу.
— Говори!.. Я готов ко всему; после радости — грусть, после счастья — горькие разочарования. Такова участь всех человеческих существ и моя особенно больше чем кого другого, мой друг.
— Известия, привезенные мною, могут быть приятными и неприятными, смотря по тому, как ты на них посмотришь, Сердар! Английское правительство издало декрет о всеобщей амнистии относительно всех лиц, скомпрометированных последним восстанием; оно дает слово оставить жизнь Нана-Сагибу и платить ему пенсию, сообразную его сану. С ним, одним словом, будут обращаться, как со всеми принцами, лишенными трона; к тем же, которые в течение месячного срока не сложат оружия, отнесутся как к разбойникам с большой дороги и повесят. Случай этот мне кажется весьма благоприятным, чтобы положить конец жизни, которую мы ведем, потому что рано или поздно…
