Маракотова бездна (илл. С. Меньшикова) - Дойл Артур Игнатиус Конан (книги бесплатно полные версии TXT) 📗
— Действует! — крикнул он, торжествуя. — Мое предположение оправдывается!
Он опять стоял на ногах, прямой и сильный. Подбежал к жене с резиновым шлангом в руках и поднес трубку к ее рту. Через несколько секунд она простонала, зашевелилась и, наконец, приподнялась. Он бросился ко мне, я и почувствовал, как жизненный ток снова заструился у меня по жилам. Разум говорил мне, что это только короткая передышка, и все же, как ни легкомысленно мы говорим обычно о цене жизни, теперь мне каждый лишний час жизни казался бесценным. Никогда еще не испытывал я такой напряженной чувственной радости, как при этом оживлении. Тяжесть покидала мою грудь, обруч вокруг черепа разжимался, сладостное ощущение покоя и освобождения овладевало мною. Я лежал и наблюдал, как Саммерли начинал приходить в себя под влиянием живительного средства. Наконец, очнулся и лорд Джон. Он вскочил и подал мне руку, чтобы поднять меня, а Челленджер поднял и положил на диван свою супругу.
— О, Джордж, как я жалею, что ты меня разбудил! — сказала она, держа его за руку. — Ворота смерти действительно затянуты великолепными, сверкающими завесами, как ты говорил. Чуть только проходит ощущение удушья, все становится неописуемо прекрасным и умиротворяющим. Зачем ты меня разбудил?
— Потому что хочу вместе с тобою пуститься в путешествие. Так много лет были мы верными спутниками друг другу! Печально было бы нам расстаться теперь, в этот последний миг.
На мгновение мне явился незнакомый дотоле образ мягкого и нежного Челленджера, столь отличный от того шумного, напыщенного и дерзкого человека, который попеременно изумлял и обижал своих современников. Здесь, осененный смертью, обнаруживался тот Челленджер, который скрывался в глубочайших недрах этой личности, человек, которому удалось завоевать и удержать любовь своей жены.
Вдруг его настроение переменилось, и он опять сделался энергичным вождем.
— Я один из всех людей все это предвидел и предсказал, — сказал он, и в его голосе звучала гордость научного триумфа. — Ну, милый мой Саммерли, теперь, надеюсь, рассеяны ваши последние сомнения насчет исчезновения спектральных линий, и вы, вероятно, не будете больше считать плодом заблуждения мое письмо в «Таймсе».
В первый раз ничего не ответил наш всегда готовый к бою товарищ. Он сидел, ловил воздух и вытягивал свои длинные конечности, словно прежде всего хотел убедиться, действительно ли он еще пребывает в живых на этой земле. Челленджер подошел к сосудам с кислородом, завернул кран, и громкое шипение сменилось тихим гудением.
— Нам нужно бережно обходиться с нашим запасом, — сказал он. — Воздух в этой комнате сильно насыщен теперь кислородом, и я думаю, что никто из нас уже не ощущает каких-либо гнетущих симптомов. Мы можем опытным путем установить, какое количество кислорода нужно подбавлять, чтобы нейтрализовать действие яда. Подождем же немного.
Мы молча ждали минут пять в нервном напряжении, следя за своим самочувствием. Как только я заметил, что обруч опять начинает стягивать мне виски, миссис Челленджер крикнула нам с дивана, что чувствует приближение обморока. Супруг ее опять открыл кран.
— В прежние времена, когда наука еще не стояла на таком высоком уровне, как ныне, — сказал он, — на каждой подводной лодке команда обзаводилась обычно белыми мышами, так как их более нежный организм скорее воспринимал влияние вредной атмосферы, чем организм моряков. Ты, моя дорогая, должна здесь играть роль этой белой мыши. Я опять пустил газ, и ты, наверное, почувствуешь себя лучше.
— Да, мне стало легче.
— Может быть, мы теперь набрели как раз на надлежащий состав смеси. Как только мы установим, на сколько времени хватает нам определенного количества кислорода, мы будем также знать, сколько нам осталось жить. К сожалению, мы израсходовали значительную часть первого баллона на наше оживление.
— Не все ли равно? — спросил лорд Джон, который стоял у окна, спрятав руки в карманы. — Если нам суждено умереть, то нет ведь смысла отдалять смерть. Ведь не верите же вы в возможность спасения?
Челленджер, улыбаясь, покачивал головою.
— Не считаете ли вы в этом случае более достойным самому спрыгнуть в бездну, чем ждать, чтобы тебя столкнули в нее? Если уж нам надо умереть, то я стою за то, чтобы мы остановили газ и открыли окна.
— Конечно, — смело сказала жена профессора. — Послушай, Джордж, лорд совершенно прав, так поступить лучше.
— Я против этого энергично возражаю, — перебил ее с раздражением Саммерли. — Если смерть придет, мы умрем. Но предупредительность по отношению к смерти представляется мне нелепою и ничем не оправданной затеей.
— Что думает по этому поводу наш юный друг? — спросил Челленджер.
— Я за то, чтобы дождаться конца.
— И я решительно поддерживаю это мнение, — сказал он.
— В таком случае и я, конечно, становлюсь на его сторону, — воскликнула его жена.
— Ну, ладно, я ведь только поставил вопрос на обсуждение, — сказал лорд Джон. — Если вы хотите ждать кончины, то я последую вашему примеру. Это будет, бесспорно, очень интересно. Много у меня было на веку приключений, и я был очевидцем столь же многих сенсационных вещей, но этот конец моего странствия земного, наверное, превзойдет все остальное.
— Если допустить, что существует посмертная жизнь… — заговорил Челленджер.
— Смелое допущение! — воскликнул Саммерли.
Челленджер взглянул на него с немым укором.
— Итак, допуская, что посмертная жизнь существует, — повторил он весьма учительским тоном, — никто из нас не способен сказать заранее, какая нам представится возможность наблюдать материальный мир из так называемой духовной сферы. Даже самому упрямому человеку, — при этом он посмотрел на Саммерли, — должно быть ясно, что покуда мы сами состоим из материи, нам легче всего наблюдать материальные явления и судить о них. Только потому, что мы еще будем ждать несколько оставшихся нам часов, нам представится возможность унести с собою в будущую жизнь ясное представление о самом грандиозном событии из всех, какие, насколько мы знаем, совершились в мире или во вселенной. Я считал бы нелепым поступком сократить хотя бы на минуту столь изумительное переживание.
— Я такого же мнения, — воскликнул Саммерли.
— Принято единогласно! — сказал лорд Джон. — А знаете ли, этот бедняга, ваш шофер, который лежит во дворе, поистине совершил сегодня свою последнюю поездку. Не следовало ли бы нам сделать вылазку и втащить его сюда?
— Это было бы явным сумасшествием! — закричал Саммерли.
— Вы правы, — заметил лорд. — Ему, видно, уже нельзя помочь, и даже пусть бы мы сюда вернулись живыми, понадобилась бы непомерная трата кислорода. Но посмотрите вы только: везде под деревьями валяются мертвые пташки!
Мы поставили четыре стула перед широким низким окном; жена Челленджера продолжала сидеть на диване с закрытыми глазами. Я еще помню, как у меня было такое жуткое и странное чувство, — вероятно, под влиянием спертого, гнетущего воздуха, которым мы дышали, — словно мы сидим в четырех креслах партера, в первом ряду, и смотрим последнее действие мировой драмы.
На переднем плане, прямо перед нами, расположен был дворик, где стоял наполовину вычищенный автомобиль. Шофер Остин был на этот раз уволен окончательно и бесповоротно. Он раскинулся на земле, и большая черная ссадина на лбу свидетельствовала, по-видимому, о том, что он при падении ударился головою о подножку или щит. В руке он держал трубку шланга, из которого поливал автомобиль. В углу двора росли низкорослые платаны, и под ними лежало несколько пушистых птичек, задравших вверх свои крохотные лапки и производивших трогательное впечатление. Коса смерти губительно скосила все, большое и малое. Поверх дворовой ограды мы видели дорогу, извилисто простиравшуюся до вокзала. В конце ее лежали беспорядочной грудой, громоздясь друг на друга, жнецы, которых мы видели раньше, когда они убегали с поля. За ними, повыше, прислонясь головою и плечами к откосу, лежала, няня. Она взяла на руки из коляски грудного младенца и прижала к груди неподвижный сверточек. Рядом с нею, на краю дороги, небольшое пятно указывало нам место, где свалился маленький мальчик. Ближе к нам видна была мертвая лошадь, скорчившаяся между оглоблями. Похожий на воронье пугало, старый кучер свисал с передка, с бессильно повисшими руками. Нам ясно было видно из окна, что в коляске сидел молодой человек. Дверцы были приоткрыты, и он сжимал в пальцах ручку их, как будто в последний миг еще сделал попытку выскочить из коляски. На полпути к вокзалу виднелись площадки для гольфа, усеянные, как и утром, множеством игроков, которые теперь, однако, недвижимо раскинулись на траве и на дорожках. В одном месте лежало восемь бездыханных тел — участники одной команды, до конца не прекратившей игры, вперемежку с мальчиками, подбиравшими мячи. Ни одна птица уже не парила под синим небосводом; ни людьми, ни животными не оживлялся перед нами далекий пейзаж. Солнце, клонясь к закату, продолжало мирным блеском озарять страну, но надо всем воцарилось глубокое безмолвие всеобщей гибели, жертвами которой предстояло вскоре пасть и нам. Единственным средостением между нами и участью наших ближних было в этот миг тонкое оконное стекло, отделявшее от ядовитого эфира наш кислород, наше единственное средство защиты. Благодаря предусмотрительности одного-единственного ученого, нам удалось на несколько часов укрыться посреди страшной пустыни смерти в маленьком оазисе жизни и уберечь себя от всеобщей гибели. Но в конце концов кислород неминуемо должен был оказаться израсходованным, и тогда предстояло и нам, задыхаясь, лежать на этом вишнево-красном ковре будуара, и жребий всего человеческого рода, да и всех живых организмов, нашел бы в нашей гибели, в гибели последних смертных, свое завершение. Долгое время созерцали мы драму вселенной в состоянии духа, слишком торжественном для слов.
