Старый патагонский экспресс - Теру Пол (читать онлайн полную книгу TXT) 📗
Кто-то схватил меня за колено. Незадолго до этого рядом со мной села женщина. И теперь она держала меня за колено. Она сказала:
— Я отойду ненадолго. Посмотрите, чтобы никто не стащил мой чемодан!
Она снова пожала мое колено и улыбнулась. На вид ей было около тридцати пяти, а во рту сверкали два золотых зуба. Она направилась к двери в тамбур и по дороге ущипнула за задницу контролера, проверявшего билеты. Это так завело контролера, что, когда женщина вернулась на место, он явился, чтобы пофлиртовать с ней. Однако увидел меня и решил за благо убраться восвояси.
— Как вам нравится читать эту книгу!
«Кинувшись стремительно вперед, я с отвращением выбросил безобразный комок в море».
— О чем она?
— О кораблях, — сказал я.
— В Пунтаренасе у вас будет вдоволь кораблей.
Мы проезжали мимо церкви. В Сальвадоре или Гватемале в таком случае пассажиры осеняют себя крестом, а мужчины снимают шляпы. Здесь же церковь была объектом, явно не вызывавшим столь почтительного интереса, хотя это была очень впечатляющая церковь, с двумя башнями в испанском стиле, как круглые крышки от термоса, и папертью, и витражами, и двумя колокольнями. Она привлекла внимание пассажиров не больше, чем какой-нибудь амбар, хотя амбар такого размера наверняка вызвал бы у них благоговейный ужас.
Коста-Рика продолжала демонстрировать свое отличие от остальной Центральной Америки, благосостояние сделало ее жителей равнодушными к вере, однако такое равнодушие явно импонировало мне больше, нежели истовое поклонение святыням в удушающей нищете. Столь откровенно мирское общество показалось мне неожиданным и необычным. После того, что я видел в храмах Сальвадора и Гватемалы, было вполне логично ожидать и здесь безусловного подчинения церковным авторитетам, поклонения святыням, толп нищих на папертях и извечного припева: «Не смотрите на лачуги — смотрите на соборы!» Мексика шокировала меня смесью благочестия и пренебрежительного отношения к клиру: темперамент у мексиканцев слишком горяч, чтобы подчиняться каким-то святошам. В Коста-Рике все было иначе. Здесь как будто все были равнодушны к религии. По-моему, это каким-то образом объяснялось плюрализмом в политике, если это будет подходящим термином для того впечатления, что здесь выборы нечто более серьезное, чем представление для иностранцев или очередной повод поиграть на чувстве патриотизма. В Коста-Рике выборы совпали с последним днем Масленицы, однако, судя по всему, что мне довелось услышать, мирское событие оказалось более важным, чем церковный праздник. Это действительно был праздник, и даже выходной день, полный согласия и не отмеченный особо острыми дебатами. Новый президент еще не успел пройти инаугурацию — праздник продолжался. Однако свободные выборы можно было считать и достойным ответом на подавляющую авторитарность религии, требовавшей унижения и покорности, и зримым доказательством того, что соревнование за власть может проходить без жестокости и жертв. И нетерпимость жителей Коста-Рики к диктаторам проявилась и в их нетерпимости к священникам. Удача и находчивость принесли процветание их стране, и она была достаточно мала и самодостаточна, чтобы оставаться такой.
К примеру, среди старшего поколения жителей Флориды (которую очень сильно напоминает мне Коста-Рика) главным желанием является провести в комфорте и покое ту часть жизни, что еще осталась им здесь, на земле. Только нищие крестьяне нуждаются в вере в свое процветание в загробной жизни. Развивающийся класс желает получить все удовольствия на земле и попросту не имеет времени на религиозные обряды: это было совершенно очевидно в Коста-Рике. Случись в стране кризис — эпидемии, экономический спад, война, — ее жители обратятся к церкви с требованием чуда, вот только у представителей среднего класса нет лишнего времени для веры в чудеса. Они не отринут церковь окончательно, но скорее будут требовать решения проблемы у политиков или бизнесменов. Это делает их честными, но скучными людьми. Самый большой храм в Коста-Рике стоит в Картаго — базилика Пречистой Девы с ангелами, покровительницы Коста-Рики. Но в буклетах, посвященных Картаго, упоминается лишь о том, что через город проходит современное скоростное шоссе, что оттуда каждые пять минут отправляется автобус до Сан-Хосе, что там умеренный прохладный климат и что «вдобавок рядом расположен известный вулкан Ирацу». Ни одна брошюра не говорит о храме. Правда, базилику нельзя считать шедевром зодчества, но причина не в архитектуре. Просто в Коста-Рике люди скорее гордятся современным уровнем развития, отсутствием милитаризма, чудесным климатом, производительностью заводов и фабрик и даже вулканами, чем своими церквями. «Отличное медицинское обслуживание и современные больницы», — говорят о Сан-Хосе туристические путеводители, и это звучит не как похвальба, но как уверенная констатация факта. Расколотые землетрясениями соборы и статуи, рушащиеся на головы верующих, не отпугнули паству в других латиноамериканских странах от своих святынь, но, с другой стороны, чем еще им утешаться? И, что особенно важно, они сохранили искренность своей веры. Мирское общество в Коста-Рике сделало веру чем-то второстепенным, неопределенным — скорее историческое наследие из пыльных памятников, нежели ориентир для духовного воспитания. Наверное, именно поэтому граждане Коста-Рики стали наиболее предсказуемым народом в Латинской Америке и за недостатком религиозного рвения наиболее политизированным.
Тем временем и город, и церковь уже остались далеко позади. Мы проезжали один полустанок за другим, и с каждым разом пейзаж менялся: то перед нами открывалась равнина, то ущелье, то лысые пологие холмы, то поселок в нереальных огнях рекламы: зеленые дома, синие деревья и алая трава на лужайках, — и все яркие цвета приглушены тонкой кисеей пыли.
«Теперь мной овладело неудержимое желание посмотреть вниз. Я не мог, не хотел смотреть больше на стену и с каким-то безумным неизъяснимым чувством, в котором смешались ужас и облегчение, устремил взгляд в пропасть. Тут же мои пальцы судорожно вцепились в клин, и в сознании, как тень, промелькнула едва ощутимая надежда на спасение, но в то же мгновение всю душу мою наполнило желание упасть…»
Миновав еще около пятидесяти миль — все в удушающей жаре, — железная дорога устремилась по прямой, в вагоне появились продавщицы съестного — восточного вида темноглазые женщины и девушки в шалях и длинных юбках. Они несли корзины, полные апельсинов, мандаринов, манго и бумажных кульков с жареными орехами и кешью. Впереди за обширным полем синели воды озера. Поезд поднимался вверх: под яркими солнечными лучами озеро нестерпимо сверкало и даже отдавало белым цветом.
Любительница хвататься за коленки все еще сидела рядом со мной.
— Это озеро?
— Это океан, — сказала она.
Тихий океан! Я дико оглянулся, все еще не веря ей, и снова уткнулся в книгу. Когда я снова поднял взгляд, мы двигались по узкому перешейку к Пунтаренасу.
На этом клочке земли почти не было деревьев. Здесь помещались лишь железная дорога, автомобильное шоссе и ряд домов — больше ничего. На океанской стороне были пришвартованы морские грузовые суда, на защищенной стороне — парусные яхты и моторные катера. Без всякой видимой причины где-то посередине перешейка мы встали и стояли около двадцати минут. Душный воздух врывался в окна вагона и шевелил занавески, у подножия насыпи лизали камни ленивые волны. Солнце опустилось к самому горизонту, оно насквозь просвечивало вагон и раскаляло его еще сильнее. Пассажиры устали и молчали. Единственными звуками были шум моря и шум ветра. С левой стороны поезда земли не было — лишь океан до самого горизонта. Ни один поезд не мог быть более неподвижным или пронизанным светом.
«Мы мчимся прямо в обволакивающую мир белизну, перед нами разверзается бездна, будто приглашая нас в свои объятия. И в этот момент нам преграждает путь поднявшаяся из моря высокая, гораздо выше любого обитателя нашей планеты, человеческая фигура в саване. И кожа ее белее белого».
