Боже, спаси Францию! Наблюдая за парижанами - Кларк Стефан (книги онлайн полностью бесплатно TXT) 📗
— Что ты ела вчера на ужин, Сильвия?
— Я приготовила халат.
— Ты хотела сказать салат?
— Да. Са… лат.
Самое трудное было сохранять серьезное выражение лица.
— О’кей, Филипп, что ты скажешь официанту, если он не принес приборы?
— Извините, мне нужны нож и дырка.
Жестоко, конечно, — что и говорить, мой французский был не лучше их английского, — но иногда я не мог удержаться, чтобы не похихикать.
— В пять вечера я работал.
— Хорошо.
— В семь вечера я сидел на поезде.
— О’кей.
— В девять я слушал по радио.
— Это было утром или вечером?
— Это было по радио.
А иногда, особенно во время ролевых игр, я задавался вопросом: «Что, черт возьми, я вообще тут делаю?»
— Сэр, если вы не заплатите, мы свяжемся с нашим авокадо.
— С вашим авокадо?
— Да, с нашим авокадо.
— С вашим овощем?
— А? О’кей, мы свяжемся с нашим овощем.
— Нет, ты хотел сказать адвокатом.
— Извините?
— Смотри. Я напишу это слово по буквам. А-д-в-о-к-а-т.
— Да, авокадо.
— О’кей, продолжайте и свяжитесь с вашим авокадо.
Но целом, Джейк оказался прав. Хоть это продолжалось всего несколько недель, я обнаружил в преподавательской деятельности свою прелесть. Не знаю как сказать… Представьте, что вы ходите и смотрите кучу домов, зная, что не заинтересованы в покупке. Но… тебе позволяют проявлять любопытство. Ты можешь заглянуть в чужую жизнь и при этом оставаться безучастным к человеку, с которым тебя ничего не связывает.
Школа, куда привел меня Джейк, была счастлива видеть меня в рядах своих преподавателей. Особую роль здесь играло то, что до этого я действительно работал, в отличие от многочисленных неудачников, единственным достижением которых в Париже стало преподавание английского.
Школа принадлежала женщине по имени Андреа. Она была жесткой и последовательной немкой пятидесяти лет. Подтянутая, всегда упакованная в деловой костюм, она была воплощением предприимчивости. Андреа отлично владела английским и в еще лучшей степени французским. Вид крупных бриллиантов в ушах и глубоких морщин на ее загорелом лбу наводил на мысль, что в ее бизнесе поровну было и полученного удовольствия, и вложенных усилий.
Ксерокопия моей carte de sejourеще не остыла, когда Андреа протянула мне адрес компании, где мне суждено было дебютировать в тот же вечер.
— Но чему мне их учить? — спросил я.
— Просто пообщайтесь с ними. Расскажите о себе, спросите, чем они занимаются, расскажите, что вы делали до того, как стать учителем, и записывайте все их ошибки. Когда пройдут первые двадцать минут урока, переходите к разбору ошибок. Или, если они проговорят весь час, скажите, что проанализируете ошибки в следующий раз. Звучит очень профессионально, а времени занимает больше, чем вы думаете. И не забывайте каждый раз отмечать присутствующих. От их количества зависит сумма, взимаемая с компании.
Закончив, Андреа дала понять взглядом, что я давно уже должен был покинуть офис и спешить на урок.
Похоже, курс методики преподавания подошел к концу.
Ни в одной из моих групп не было красоток. Была замученная работающая мамочка, которой язык требовался для работы кассиршей в банке, расположенном на Елисейских Полях. Но она предпочитала говорить не о работе, а о том, что готовила на ужин (вот откуда родом «халат»)… Три инженера, которых командировали в Китай для продажи телекоммуникационных мачт, а они до смерти боялись подхватить атипичную пневмонию. Я отучил их говорить: «Я не надеюсь подхватить ее». Но потерпел полное фиаско, пытаясь добиться от них правильного произношения слова «адвокат». Правда, парни вроде бы остались довольны нашими занятиями… Однажды я был командирован в один крупный отель, где Филипп (парень, которому «нужен нож и дырка») работал администратором. Он хотел, чтобы его перевели на работу в США, но для этого требовалось убедить его начальство, что он сможет общаться на английском с персоналом и клиентами. Я поочередно играл роли одного из подчиненных ему официантов, проверяющего из головного офиса и, слегка насторожившись, — его секретарши в Америке. В результате дело было в шляпе: моя размашистая подпись в ведомости посещений — и прямиком в Штаты.
Если у меня не имелось заранее подготовленного материала для урока, я тут же вытаскивал свежую газету на английском, и мы принимались обсуждать какую-нибудь статью. Я пытался завести беседу о забастовке французских журналистов, но, к моему удивлению, в большинстве своем посещающие курсы не слышали ни о какой забастовке или это их никоим образом не трогало. Они не особенно увлекались чтением ежедневных газет, исключение составляли бесплатные издания, раздаваемые по утрам в метро. Такие газетенки не участвовали в забастовке, потому как профсоюзы не признавали их отношения к журналистике. Зато никто из моих учеников не пропускал выпуска теленовостей, половина которого обычно отводилась рекламированию фильма, идущего сразу за новостями. Так что для моих учеников отсутствие новостей не стало новостью. Но среди них частенько встречались любители почитать статьи о новой стрижке Дэвида Бэкхема. (В графе «Тема урока» я предпочитал писать что-то вроде: «Обсуждение английской культуры на основе изучения современного дизайна».)
К этому, при наличии немногочисленных учебных пособий и кассет, и сводилось в Париже обучение английскому языку. Все, с чем тебе лично приходилось мириться, так это с мыслью, что ты самый низкооплачиваемый гость ток-шоу.
Джейк был прав. Что делало эту работу, мягко говоря, необременительной, так это поголовное и страстное желание французов выучить английский. Теперь они готовы были винить Америку во всех бедах и невзгодах, творившихся в мире, начиная от геноцида в Африке и заканчивая возросшей ценой на кофе. Но это не убавляло у них желания изучать язык этой страны. Война в Ираке? Ну и что? Ухудшившиеся отношения Франции с Америкой и Великобританией? Кого это волнует? Не против ли они отправиться на ланч в типично английскую чайную? Да, пожалуйста, а где ближайшая? (Эй, Жан-Мари, и где же она, в самом деле?)
Я держал руку на пульсе и не упускал Жан-Мари из виду. С помощью Интернета и Николь я следил за его манипуляциями в политической сфере. Мы по-прежнему обедали с Николь раз в неделю, но теперь от меня требовалась предельная внимательность, чтобы не отметить ее присутствие галочкой в журнале посещений.
Николь рассказала, что Жан-Мари как никогда много времени проводит в городке Тру. Иногда Стефани вынуждена ездить к нему туда в связи с рабочими вопросами. («В связи с рабочими и не очень», — подумал я.) Из рассказов Стефани, Жан-Мари наносил визит каждому фермеру, проживающему в его избирательном округе, и, кроме того, в ярмарочные дни разгуливал по центральной площади, с радостью пожимая руки новым знакомым и непременно покупая что-нибудь у каждого прилавка.
— А когда шеф в Париже, — продолжала Николь, — к нему часто заезжают в офис крупные государственные деятели, включая, — она перешла на шепот, — лидера одной известной партии, однажды заявившего, что концлагерь в Освенциме, если он существовал в принципе, был своего рода предшественником экстремального туризма.
— Нет, — запротестовал я с набитым непрожаренным тунцом ртом. — Думаю, Жан-Мари с радостью сдал бы в аренду уже ушедшую в мир иной прабабушку в качестве девушки по вызову, если бы посчитал, что это может быть прибыльным делом. Но я не верю, что он нацист.
— Нет, не нацист. Не настоящийнацист. Ты не понял, как… как же это слово? — Николь взмыла вилкой вверх. — Солидно. Быть фашистом во Франции солидно. Это некая ностальгия.
— Я и не знал, Николь, что ты так сильно интересуешься политикой, — сказал я, чувствуя легкое разочарование. Учитывая мое обостренное чувство сексуального голода, я уже было подумывал предложить ей пару уроков с целью изучения новых английских слов интимной тематики. Что-то вроде «О-о-о-о!» или «А-а-а» и «Да, Пол, еще, еще, мой вечный двигатель любви». Но если она увлекалась политикой — спасибо, не надо. Это мы уже проходили с Алексой. Скажу одно слово, противоречащее ее взглядам, — и привет оргазму.
