America Latina, или повесть о первой любви - Динец Владимир (книги читать бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
Я начал лихорадочно соображать. С одной стороны, я просто обязан был его немедленно придушить (дорога была достаточно пустая). С другой стороны, посты ГАИ в этой части страны стоят через каждые 50 км, и перед очередным постом машину мне пришлось бы бросить. Решил, что проеду последний пост перед своей развилкой, а потом убью мерзавца. Мы доехали до КПП, и я уже полез в карман рюкзака за веревкой, но тут старая сволочь вдруг заявила:
— Совсем забыл, хозяин той фермы мне должен. Навещу-ка его, подлеца. Вылезай.
Я снова оказался на липком асфальте в отвратительном настроении. Увидев мое лицо и Индульгенцию, полицейский побледнел, выскочил на дорогу перед первым же грузовиком и лишь потом спросил, куда мне, собственно, надо ехать. Грузовик оказался попутным. Офицер отвел шофера в сторону и сказал ему что-то такое, что тот всю дорогу называл меня не иначе, как «senior comandante».
Вечером на обочинах появилась фауна: целые стада черных крысовидных хомяков Scapteromys, белобрюхие мерзкие опоссумы (Didelphus albiventris), серпокрылые козодои (Eleothreptus anomalus).
Кстати, должен предупредить, что у многих южноамериканских животных нет устоявшихся русских названий или есть, но неудачные. Поэтому мне иногда приходится придумывать их самому, а следом на всякий случай писать латинское название.
Прошла короткая гроза, и снова стало жарко. Я переночевал в городке на берегу широченной мутной Параны, а утром перешел по мосту в провинцию Chaco. Снова потянулись сухие пастбища в дымке от пожаров — пастухи жгли сухую траву и кустарник. Я много читал о знаменитых аргентинских «ковбоях»
— гаучос, об их богатых традициях и красочных костюмах. Но везде скот почему-то пасли люди в джинсах, кедах и футболках.
Наконец у одной деревни мне встретился настоящий гаучо — в широкополой шляпе и богато расшитой рубахе с бахромой, с огромным ножом за широченным поясом и золочеными шпорами на мушкетерских сапогах. Сей былинный персонаж подъехал ко мне, участливо оглядел пыльный рюкзак и столь же пыльную морду и спросил:
— Вэйзмир, куда ты едешь по такой жаре? Сорок пять в тени!
Оказалось, что деревня населена евреями — иммигрантами из Польши. Познакомиться с ними поближе я не успел, потому что подошла попутка. Меня высадили в семи километрах от национального парка Чако, куда я дополз к обеду в совершенно расплавленном состоянии. Я знал, что через пару дней привыкну к местному климату и перестану обращать внимание на температуру, но пока было довольно тяжело.
В парке меня ждала площадка для установки палаток, сверкающая прохладным кафелем душевая и десятки километров покрытых мягкой пылью лесных дорожек, словно специально созданных для ходьбы босиком и чтения следов.
«Чако» — это сухие леса, которые когда-то покрывали северо-запад Аргентины, Парагвай и часть Бразилии. В основном они состоят из колючих акаций, quebracho (этим словом, означающим «сломай топор», обозначают Solinopsis и еще десяток пород с твердой древесиной, относящихся к разным семействам) и дерева омбу (Phytolacca dioica), кора которого словно плавится на солнце, оплывая к корням.
Фауна Чако очень древняя и своеобразная. По травянистым прогалинам бродит странная птица Cariama cristata, родственник вымерших гигантов-фороракосов. По ночам сквозь высокую траву, высматривая грызунов, пробирается робкое создание — рыжий гривистый волк (Chrysocyon brachyurus) с ногами-ходулями и огромными ушами. Увидеть его мне удалось только один раз — в основном попадались заурядные с виду парагвайские лисы (Dusicyon gymnocercus). Из трех видов пекари, стадами прочесывающих парк, один настолько редок, что долго считался вымершим — это рослый серый Tayassu wagneri.
Грызунов тут великое множество — недаром Даррелл назвал эти края «Землей шорохов». Больше всего не хомяков, как в других частях Америки, а колючих шиншиллокрыс (Echimyidae). По деревьям ползают смешные дикобразики Chaetomys с носом картошкой. Хищников тоже немало: по утрам то и дело встречаешь выводки носух, которые безмятежно рыщут в опавших листьях, подняв, как флаги, полосатые хвосты, а на обочинах дороги через каждые пять километров обязательно увидишь нору местного барсука-гризона (Galictis vittatus), удивительно похожего на африканского медоеда.
Из-за обилия зверья кровососущих насекомых в Чако много, и наблюдать за ними очень интересно. Утром вас преследуют мухи, реагирущие на движение — достаточно остановиться, и они отвязываются. Днем их сменяют обычные слепни, привлекаемые запахом мокрой кожи, а вечером появляется другой вид, который охотится за темными предметами — от него защищает белая футболка. Все они довольно безобидны, в отличие от ночных москитов Phlebotomus, которые переносят лейшманиоз.
Другая достопримечательность Чако — «ночной поезд», личинка одного вида светляков, обитающая под бревнами и в густой траве. Она длиной с гороховый стручок, с двумя белыми «фарами» на переднем конце, двумя красными — на заднем и цепочками зеленоватых «окошек» по бокам.
Птиц в Чако почему-то было немного — возможно, они откочевали на сухой сезон.
Разве что дятлы встречались целыми стаями, а всех остальных редко удавалось увидеть — то черный орел Harpyhaliaetus solitarius попадется, то короткоклювый колибри (Ramphomicron). Гораздо веселее было на лесных озерах. Там бродили большие цапли Ardea cocoi, сотенными стаями кружили коршуны-слизнееды (Rhostramus sociabilis), а по листьям гигантских кувшинок Victoria cruciana бегали яканы (Jacana), трепеща, как мотыльки, желтыми крылышками. На озерах водятся кайманы и анаконды, но последних мне не удалось увидеть ни разу — попадались только коричневые гигантские ужи (Cyrtodryas gigas).
Я прожил в Чако несколько дней, пока не пришло время ехать на бразильскую границу. Каждое утро меня будили концерты черных ревунов (Alouatta caraya). Днем приезжали школьные экскурсии и угощали всякой всячиной, а по ночам единственными соседями были жабы и лягушки, собиравшиеся в душевой ради прилетевших на свет насекомых (всего я насчитал там 16 видов амфибий).
До города меня подвез автобус женской протестантской школы при польско-украинской общине. Никто из девушек уже не помнил ни слова на славянских языках, лишь одна спросила меня «Te gusta vareniki?» — «Тебе нравятся вареники?»
Чем-то я им очень понравился: после того, как сошел с автобуса, они еще долго, к изумлению прохожих, хором скандировали «Vla-di-mir! Vla-di-mir!»
— пока не скрылись за поворотом.
Теперь по одну сторону дороги тянулся Парагвай, а по другую — аргентинская провинция Misiones. Первыми белыми, обосновавшимися в этом плодородном краю, были иезуиты, основавшие несколько миссий на нынешней территории Бразилии в 1609 году. В отличие от всех других орденов и прочих религиозных организаций, действовавших в испанских колониях, иезуиты действительно заботились об индейцах: обучали их грамоте и земледелию. В XVII веке на континенте было несколько территорий под управлением ордена, и во всех уровень жизни был в несколько раз выше, чем на соседних землях, и только на них не было индейских восстаний. Не удивительно, что они встали поперек горла и светским, и церковным властям. В 1627 году сюда по наводке епископа Монтевидео вторглись из Бразилии отряды вооруженных охотников за рабами. Бросив все, отцы иезуиты в сопровождении 12 тысяч крещенных индейцев-гуарани сплавились по реке на семистах плотах. После каждого из двух порогов плоты приходилось строить заново. Они основали новые миссии на 800 километров южнее, на аргентинской земле. Мир и процветание продолжались до 1767 года, когда Карл III запретил орден во всех испанских владениях. Провинция вступила в полосу упадка, из которой выходит только сейчас.
Что касается миссий, то их величественные развалины и сегодня производят впечатление великолепной резьбой по камню, хотя джунгли мало что оставили от стен.
Я быстро проехал всю Мисьонес и сошел на последней развилке перед стыком границ с Бразилией и Парагваем. Узкое шоссе тянулось через густой субтропический лес, над которым кое-где торчали странные кроны бразильских араукарий (Araucaria angustifolia). Это единственный кусочек сельвы в Аргентине, истоптанный туристами вдоль и поперек, но всего месяц тому назад на этой самой дороге турист-гринго был убит ягуаром. Только что стемнело, и на теплый асфальт выползли детеныши змей — коричневые гремучки Crotalys и черные в серебре Bothrops. Вооружившись хворостиной, я стал сгонять ботропсят с проезжей части, но спасти удалось не всех: некоторые из этих «живых игрушек» уже были раздавлены колесами проносившихся машин.
