Водители фрегатов - Чуковский Николай Корнеевич (читаем книги txt) 📗
С двигающимися стенками Крузенштерн кое-как еще примирился, но с отсутствием мебели он примириться не мог. По его приказанию в дом посла привезли с «Надежды» стулья, столы и кровать.
Переезд Резанова в его новое жилище совершился 17 декабря. Японцы, к удивлению моряков, обставили этот переезд с чрезвычайной торжественностью и оказали русским в этот день множество неожиданных почестей. Какой-то богатый японский князь, живший в Нагасаки, прислал послу для путешествия на берег свою яхту. Никогда еще русские не видали судна, отделанного с такой роскошью: стены кают были покрыты блестящим лаком, лестницы сделаны из красного дерева, пол всюду устлан драгоценными коврами, занавески перед дверьми вытканы золотом, а по бортам всего судна висели огромные шелковые разноцветные флаги с какими-то надписями. Едва Резанов вместе со своей свитой спустился в яхту, как на носу ее был поднят русский флаг. Яхта плыла в сопровождении нескольких сотен разукрашенных лодок. В лодках сидели музыканты, которые играли на странных японских инструментах.
Так въехал русский посол в свой дворец. Но как только он оказался внутри, его заперли на замок. И впоследствии всякий раз, когда Крузенштерн ездил к послу и когда посол ездил на «Надежду» к Крузенштерну, приходилось вызывать привратника и отпирать ворота. Жить с послом имело право только определенное число людей, и каждый вечер остававшихся на берегу русских пересчитывали.
На другой день после переезда посла японские чиновники заявили Крузенштерну, что губернатор поручил им перевезти с корабля в дом посла подарки, которые русский царь прислал японскому императору. Так как подарки эти заключались главным образом в огромных драгоценных зеркалах, не помещавшихся ни в какой лодке, для перевозки их пришлось соорудить плот из толстых бревен. Положив зеркала на плот, японцы почему-то закрыли их ворохами красных, необычайно дорогих сукон.
– Стоит ли на упаковку тратить такие сукна? – сказал им Крузенштерн. – Зеркалам ничего не сделается, если вы их покроете просто рогожей.
Но чиновники пришли в ужас от его слов. Покрывать подарки, предназначенные для императора, рогожей – это кощунство!
От этих чиновников Крузенштерн узнал, что, если император согласится принять подарки русского царя, эти зеркала будут отнесены из Нагасаки в Иеддо на руках.
– Нельзя иначе! – восклицали японцы. – Два года назад китайский император прислал в подарок нашему императору слона, и наш император приказал отнести этого слона из Нагасаки в Иеддо на руках.
– И отнесли? – спросил Крузенштерн.
– Отнесли! – ответили японцы.
Время шло, а русские все никак не могли узнать, примет император посла или не примет. Японцы уверяли, что ответ из Иеддо еще не получен.
Моряки изнывали от скуки и безделья. Им запретили встречаться даже с голландцами. Директора Дуфа Крузенштерну не удалось повидать больше ни разу. Однажды голландский корабль, собиравшийся покинуть гавань и поднявший якоря, подошел случайно совсем близко к «Надежде». На капитанском мостике этого корабля Крузенштерн увидел одного из капитанов, которые приезжали к нему в гости вместе с Дуфом. Поднеся ко рту рупор, Крузенштерн громко пожелал отъезжающему капитану счастливого пути, но голландец ничего не ответил и отвернулся. Крузенштерн рассердился, но потом, узнав, что японцы строжайше запретили голландцам разговаривать с русскими, он понял, что капитан иначе поступить не мог. Как-то рано утром в гавань пришли еще три голландских корабля. На «Надежду» приехал японский офицер и предупредил, что новоприбывшие будут сейчас салютовать Нагасакской крепости пушечными выстрелами.
– Не примите этот салют на свой счет, – сказал он, – и не вздумайте отвечать салютом.
Предупреждение было вздорное, потому что русские все равно не могли палить из пушек, не имея ни крупинки пороха. Голландцы начали салютовать и стреляли в течение шести с половиною часов. Крузенштерн насчитал четыреста выстрелов. В те времена, по международным обычаям, судно, приходившее в порт дружественной страны, должно было салютовать самое большее тринадцатью выстрелами. Каково же было удивление Крузенштерна, когда на четыреста выстрелов голландских кораблей японская крепость не ответила ни одним!
Живя на корабле, Крузенштерн, конечно, не мог узнать много о жизни и обычаях японцев. Но кое-что он все же узнал и записал. Вот отрывок из его записей:
«Одеяние японцев состоит из короткого верхнего платья с широкими рукавами и из узкого нижнего, длиною по самые пяты, которое подобно одежде европейских женщин, с тою притом разницей, что внизу гораздо уже и для ходьбы очень неудобно. Богатый отличается от бедного тем, что первый носит одежду из шелковой, а последний – из простой толстой ткани. Верхнее платье обыкновенно черное, однако носят и цветное. Праздничное по большей части пестрое.
У многих на верхнем платье вышит фамильный герб величиной с большую монету. С одного взгляда по гербу можно узнать, к какому семейству принадлежит тот или другой знатный японец. Женщины до замужества носят отцовский герб, а после замужества – герб мужа. Величайшая почесть, которую князь или губернатор кому-либо оказывает, состоит в подарке верхнего платья со своим гербом. Получивший такое отличие носит свой фамильный герб на нижнем платье. Посланнику нашему твердили много раз о великом счастье, которое ждет его, если император подарит ему платье, украшенное гербом императорским.
Зимою носят японцы часто по пяти и по шести одно на другое надетых платьев. Но из сукна и из мехов не видел я ни одного, хотя в январе и феврале бывает погода очень суровая.
Странно, что японцы не умеют обувать ног своих лучше. Их чулки, длиною до половины икр, сшиты из бумажной ткани. Вместо башмаков носят они одни подошвы, сплетенные из соломы, которые придерживаются ремешками, надетыми на большой палец. Полы в их комнатах покрыты всегда толстым сукном и тонкими циновками. И потому японец, входя в дом, скидывает с ног свои подошвы. Знатные не чувствуют неудобства такой бедной обуви, потому что они почти никогда не ходят, а сидят весь день подогнувши ноги. Но простой народ, составляющий, может быть, девять десятых всего населения, конечно, должен терпеть от того много в зимние месяцы.
Голова японца, обритая до половины, не защищается ничем ни от жары в двадцать пять градусов, ни от холода в один и два градуса, ни от пронзительных северных ветров, дующих во все зимние месяцы. Во время дождя только носят они зонтик. Крепко нама„занные помадою, лоснящиеся волосы завязывают на макушке в пучок, который наклоняется вперед. Уход за волосами должен стоить японцу много времени. Он не только ежедневно их намазывает и чешет, но ежедневно же и подстригает. Бороды своей японцы не стригут и не бреют, а выдергивают по волоску щипчиками, чтобы не скоро росло. Эти щипчики вместе с металлическим зеркальцем каждый японец держит в карманной своей книжке.
Японцы так чистоплотны, что в этом отношении им нельзя сделать никакого упрека, несмотря на то что рубашек, без которых мы не можем представить себе никакой телесной опрятности, они не носят. Судя по всему нами примеченному, кажется, что соблюдение чистоты есть свойство, общее всем японцам всех сословий.
31 марта и 1 апреля японцы справляли праздник. Он состоял в том, что родители дарили своим дочерям разные игрушки. Посвящая такой детской забаве два дня, японцы считают ее очень важной. Когда наступил этот праздник, они даже и к нам прислали переводчика с просьбой прекратить временно на корабле все работы».
Только с середины февраля 1805 года начали появляться первые, вначале неясные, сведения о том, какая судьба ожидает русское посольство.
На корабль однажды приехали японские чиновники с переводчиками и объявили, что из Иеддо в Нагасаки императором отравлен уполномоченный, которому поручено вести переговоры с русским послом. По их словам, уполномоченный находился в пути. Он очень важный сановник, настолько важный, что имел право смотреть императору на ноги.
