В трущобах Индии - Жаколио Луи (электронную книгу бесплатно без регистрации TXT) 📗
— Но ты кричал еще громче меня: «Умрем до последнего! Взорвем себя на воздух и схороним с собою и врагов наших под дымящимися развалинами Нухурмура!»
— Ну, да, мы люди южные, мы всегда таковы, мы горячимся кричим сильнее других… К счастью, обратный толчок наступает скоро и мы останавливаемся как раз в ту минуту, когда другие начинают в свою очередь глупить. Ну так как же? Одобряешь ты мою идею?
— Превосходная… Берем удочки.
После этого достопамятного разговора друзья вышли и направились к заливу, где находилась шлюпка.
— Стой, — сказал Барбассон, который вошел первым на борт, — люки закрыты! Черт бы побрал этого Сердара, он не доверяет нам.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Неужели ты не помнишь, что он предупреждал нас, чтобы мы не плавали в шлюпке по озеру из боязни какого-нибудь шпиона поблизости. На тот же случай, если бы мы не устояли против искушения, он и запер люки.
— Это неблагородно с его стороны.
— Ага, вспомнил! Там, на задней части шлюпки, подле винта и компаса есть такая рукоятка, ею можно привести шлюпку в движение, если только не прерван электрический ток. Вот посмотрим сейчас.
При первой же пробе, сделанной Барбассоном, шлюпка немедленно повиновалась толчку… ток не был прерван.
— Мы спасены! — воскликнул провансалец. — У нас будет лакс-форель!
Шлюпка скоро вышла из залива, и друзья двинулись прямо к середине озера; там на каменистой мели среди эрратических валунов ледникового периода встречалась обыкновенно эта чудная рыба, которую они так жаждали поймать. Они двигались вперед умеренным ходом и готовили свои удочки, урывками продолжая начатый разговор.
— Чем больше я рассуждаю, тем меньше понимаю поступок Сердара, — сказал Барбассон, хлопая себя по лбу, как бы думая этим породить в голове объяснение факта, так занимавшего его, — это недоверие в человеке, который всегда думает, чтобы не оскорбить чьей-нибудь щепетильности, совсем не согласуется с рыцарским великодушием, доказательство которого мы столько раз уже видели даже в самых ничтожных вещах.
— Он, быть может, без всякого намерения закрыл вчера эти люки.
— Мы были с ним, Барнет, и я прекрасно помню, что он не запирал их на ключ. Задвинь он просто двери, мы могли бы открыть их, а между тем они не поддаются никаким моим усилиям.
— Ба! Чего ты так беспокоишься? Ключ может быть только у Сердара, не так ли? А сегодня утром ему сразу пришла какая-нибудь фантазия в голову. Он мог, например, бояться, чтобы Сами не совершил экскурсии по озеру…
— Сами не знает способа управлять шлюпкой.
— Хитро, ей-богу, нечего сказать. Нажать рукоятку проводника, и шлюпка повинуется. Да всякому ребенку достаточно будет пяти минут, чтобы найти этот замечательный секрет.
— И что же с того? Сердар сделал это не из-за Сами; он знает, что молодой индус не способен нарушить его приказание, ему достаточно выразить свое желание на этот счет.
— Ты становишься скучным… день так хорошо начался, а ты испортишь мне все удовольствие.
— Что делать, я нахожу это до того необыкновенным, что против воли говорю об этом… Не моя вина, если все так складывается, чтобы указать мне на непонятную странность нашего положения.
Барбассон не шутил; чем больше размышлял он, тем сумрачнее становилось его лицо, и он с беспокойством начинал всматриваться в окружающий берег, точно опасаясь, что вот-вот кто-нибудь вынырнет из лесу. Зато Боб продолжал по-прежнему подшучивать над ним, желая затронуть его самолюбие и тем изменить направление его мыслей.
— Можешь говорить, что хочешь, — сказал ему Барбассон, — в жизни бывают предчувствия неизвестной опасности, основанные на едва уловимых признаках, и как горько сожалеешь о потом, когда не послушаешься их. Побудь серьезным хотя бы пять минуточек, и, если ты найдешь какой-нибудь, возражение на то, что я скажу тебе, обещаю, что сам первый жестоко осмею все мои, как ты называешь, смешные предубеждения.
— Хорошо, я слушаю, Мариус, но только пять минут, ни больше, ни меньше.
— Я допущу на одну минуту, как и ты, что Сердар, рекомендовав нам по возможности меньше пользоваться шлюпкой, — это его собственное выражение, — раздумал затем и вместо того, чтобы довериться нашей осторожности, хотел поставить нас в невозможность пользоваться ею. Неужели в таком случае человек точный и рассудительный оставил бы снаружи рукоятку проводника машины?
Барнет был поражен таким решительным аргументом, но он решил упорствовать, не желая быть побежденным. Он отвечал, стараясь засмеяться:
— Так это ты называешь прямым ударом, неопровержимым доказательством? Простая забывчивость Сердара, и в этой забывчивости нет ничего необыкновенного ввиду поспешности, с которой он готовился к отъезду.
Но веселость Барнета не была на этот раз так естественна, как раньше; он был поражен логикой товарища и шутил так себе, без всякого убеждения. Барбассон заметил это; но вместо того, чтобы торжествовать, сообразно естественному складу своего темперамента, он под влиянием своих впечатлений удовольствовался только тем, что отвечал:
— Хорошо, пусть будет так! Ничто не доказывает, конечно, что опасность эта угрожает непосредственно нам, а если бы и так, то открытый нами факт не может еще служить указанием… Вот мы и на середине озера, я остановлю шлюпку, и мы закинем удочки… Какую сторону предпочитаешь ты? Невозможно вдвоем удить рыбу в одном и том же месте, не рискуя перепутать веревочки.
— Я на задней части шлюпки и остаюсь на ней, — отвечал Барнет.
— Хорошо, я стану на передней части; теперь хочешь ты или нет, но мы удовольствуемся первой попавшейся кому-нибудь из нас штукой и вернемся в пещеры.
— Клянусь честью, я тебя не узнаю.
— Слушай, Барнет, ты видел меня при осаде Дели и знаешь, что я не отступаю перед опасностью, но ничто так не действует на меня, как неизвестное, таинственное, непонятное; это безрассудно, глупо признаваться в том, что я чувствую. Скажи, может ли озеро быть покойнее, вода прозрачнее, небо чище и более залито солнцем, лес веселее и берег безмолвнее? Не правда ли?.. И, однако, я боюсь чего-то, Барнет. Чего? Не знаю, но боюсь… Я не знаю, чего только не дал бы, чтобы вернуться в Нухурмур, туда, под защиту наших скалистых стен.
— Полно тебе, лови рыбу и прогони от себя эти мысли, ты меня заразишь в конце концов.
— Барнет, — важным тоном отвечал ему Барбассон, — я уверен, что в природе существуют жидкие флюиды, которые ускользают от научного анализа, но, помимо нашего сознания поражают наши чувства и предупреждают иногда об опасностях и катастрофах, совершенно нами непредвиденных. Тот, кто подвергается влиянию этих флюидов, чувствует себя беспокойным, взволнованным, нервным, не будучи в состоянии объяснить этого, и только когда опасность поражает его, понимает он таинственное предупреждение, которое неведомые силы почерпнули извне и передали ему без всякого указания на источник этих ощущений. Ты удивляешься, Барнет, что я так рассуждаю, я, такой всегда покойный и веселый, но я одним словом объясню тебе сейчас эту аномалию. Мой дедушка умер от ран, нанесенных ему вором, который за четыре часа до того, как он лег спать, спрятался под кроватью, выжидая, пока больше никого не будет на ногах в доме. Бедный старик, живший еще два дня после этого, рассказывал, что в этот злосчастный вечер он никак не мог уснуть и раз двадцать, не бойся он только показаться смешным, собирался положить кого-нибудь спать в своей комнате, так он боялся… Почему же в тот именно вечер это замечалось, если нет таинственных эманации? Сегодня я, как мой дедушка, Барнет, боюсь, не зная чего, и вот этот инстинктивный страх, с которым я не могу бороться, больше всего действует на меня, тем более что по моей вине мы не взяли оружия.
— Полно, успокойся, Барбассон, — отвечал Барнет, сильно взволнованный этими словами, — забросим раз-два удочку и вернемся домой.
Направляясь к передней части шлюпки, Барбассон вдруг остановился и пронзительно вскрикнул.
