В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах - Хедин Свен (бесплатные книги полный формат TXT) 📗
В Коканде я посетил несколько бань, разумеется, только ради любопытства, а не ради пользованья, так как они представляют, в сущности, не бани, а рассадники накожных болезней. Входишь в большую залу с покрытыми циновками скамьями и деревянными колоннами; это раздевальная. Из нее переходишь по лабиринту узких коридоров в темные наполненные парами сводчатые покои различной температуры. Посредине каждого находится широкая скамья, на которой моющегося растирает и моет голый банщик. В этих погребообразных кельях царствует таинственный полумрак, и в облаках пара только мелькают какие-то нагие фигуры с длинными черными или седыми бородами. Мусульмане часто проводят в бане полдня, курят, пьют там чай, а иногда и обедают.
Вместо того чтобы прямо отправиться по большому почтовому тракту в Маргелан, я выбрал окольный путь в 200 верст на Чует и Наманган. Около города Гурум-сарая переправились на пароме через Сырдарью и продолжали путь по ужасной дороге на городок Чует, единственное значение которого в производстве хлопка, риса и хлеба. Повсюду стоял уже санный путь, поэтому тащиться в тарантасе было очень тяжело.
Наманган окружен селами и садами; в нем живет уездный начальник. Выбраться из Намангана не так-то легко. По замерзшей уличной грязи проходили глубокие твердые колеи, прорезанные колесами арб; по этим-то колеям и надо было ехать во что бы то ни стало. Трясясь и подпрыгивая, плелись мы по ним всю дорогу до Нарына, настоящего истока Сырдарьи, через который надо переезжать по деревянному мосту. Каждую весну его сносит напором воды, и к лету его строят вновь. От города Балыкчи, расположенного на левом берегу Кара-дарьи, ямщик повез меня в Минбулак на Сырдарье, которая повыше отделяет от себя своеобразный рукав Мусульман-куль, образовывающий поросшее тростником болото Сары-су. Болото все было покрыто льдом и снегом, кругом было голо и пусто; временами показывались стада пасущихся овец, но на чем, собственно, они паслись, так и осталось для меня загадкой. Миновав Ясауан, достиг я 4 февраля главного города Ферганы Маргелана, где губернатор, генерал Повало-Швейковский, принял меня с изысканной любезностью и оказывал мне всякое содействие в продолжение двадцати дней, которые я провел у него в доме, занимаясь приготовлениями к отъезду на Памир.
IV. Зимнее путешествие по Памиру
На границах Восточного и Западного Туркестана, Бухары, Афганистана и Индии возвышается огромное плато, гигантский горный узел, от которого расходятся к востоку и юго-востоку величайшие горные хребты Куньлунь и Гималайский, к северо-востоку Тянь-Шань и к юго-западу Гиндукуш, а между двумя первыми из названных хребтов уходит в глубь Тибета Каракорум. Здесь, согласно показаниям многих ученых, жили первые люди, а предания рассказывают, что отсюда вытекали четыре большие реки, протекавшие по раю и упоминаемые в Библии. Жители Нагорной Азии до сих пор еще величают Памир «Крышей мира» откуда огромные великаны смотрели на всю остальную землю. В политическом отношении Памир находился в недавнее время под властью кокандских ханов, а с отнятием могущественным соседом власти у последнего из ханов Коканда право на Памир перешло к России. Последняя, однако, мало обращала внимания на эту непроходимую и почти необитаемую область, что и ободрило восточных соседей присоединить к своим владениям различные ее части. Афганцы овладели Бадахшаном и Шугнаном и около реки Пяндж воздвигли форты. Китайцы овладели восточными пограничными областями Памира, а англичане взяли Читрал и Канджут.
Русские перестали наконец оставаться равнодушными к таким захватам. В 1891 г. полковник Ионов с 1000 казаков и караваном, везшим полное боевое вооружение, провиант и даже митральезы, выступил из Маргелана и прошел весь Памир до Гиндукуша, где близ перевала Барогил имел стычку с афганцами. Вскоре за тем был основан около реки Мургаба форт Шаджан, позже Памирский пост; сотни две казаков блюдут оттуда интересы России в Памире.
В последние годы о Памире столько говорили и писали, что эта прежде почти забытая, окутанная полярными холодами страна в самом сердце Азии стала предметом живейшего интереса и целью важных, пожалуй, роковых политических и стратегических мероприятий.
Во время моего пребывания в доме барона Вревского мы часто говорили о Памире, и мне пришла мысль отправиться в Кашгар через Памир. Когда я принял это решение, почти все стали отговаривать меня, а офицеры, принимавшие участие в ионовской экспедиции, предсказывали мне всевозможные опасности и советовали подождать месяца два-три.
Один капитан, зимовавший год перед тем на Мургабе, уверял, что я подвергаю себя ужасным бедам и неминуемо рискую очутиться в критическом положении. Даже житель Севера не имеет понятия о том холоде и буранах, которые свирепствуют зимой на Памире. Да и среди лета бураны и мороз в 10° там не в редкость. Зимой 1892–1893 гг. температура в конце января упала до — 43° а бураны не прекращались. Капитан советовал мне также во время переходов никогда не удаляться от своего каравана; внезапный буран может отрезать меня от моих спутников, и тогда уже невозможно будет опять соединиться с ними, даже если расстояние, отделяющее нас друг от друга, не превысит нескольких десятков шагов. Все будет окутано облаками снега, среди которых едва различишь лошадь, на которой сидишь; крики о помощи замрут неуслышанными; даже выстрелов не будет слышно из-за воя снежной бури, и путник, очутившийся в такой буран, без палатки, без провианта, без шубы, без войлоков, может читать себе отходную. Словом, полковник Ионов и капитан Ванновский, оба известные и опытные путешественники по Памиру, отнюдь не завидовали моему путешествию и всячески предупреждали меня.
Нашлось все-таки двое людей, которые не так мрачно смотрели на мое предприятие и, напротив, ободряли меня и обещали сделать все возможное, чтобы облегчить мне его осуществление. Это были генерал Вревский и губернатор Ферганы генерал Повало-Швейковский, и они блестяще сдержали свое слово. По инициативе барона Вревского губернатор Ферганы еще за неделю до моего отъезда из Маргелана отдал приказание зимовавшим в долине Алая киргизам принимать меня повсюду и держать для меня наготове юрту, снабжать меня бараниной и топливом, сзывать народ, чтобы расчищать дорогу от снега, вырубать ступеньки на опасных узких ледяных тропинках Алайского хребта, помогать при нагрузке каравана, отыскивать проводников и проч. С таким же приказанием снарядили курьеров на Мургаб. Затем, я получил письмо к тамошнему коменданту и к китайскому коменданту на Булюн-куле около границы; было также сделано распоряжение, чтобы джигиты сопровождали меня весь путь. Что же до снаряжения каравана, то сведущие люди, как нельзя лучше, помогли мне и в этом.
Заранее составленный маршрут наш лежал через Алайский хребет, перевал Тенгис-бай и долину Алая, через перевал Кызыл-арт и озеро Кара-куль, через перевал Ак-байтал и на Памирский пост у Мургаба; всего 459 верст, разделенных на 18 дневных переходов и 5 дневок.
Старый сартский купец доставил лошадей. Я нанял себе одну верховую и 7 вьючных лошадей с платой по рублю в день за каждую. Выгоднее было бы купить лошадей и потом продать их в Кашгаре, но зато в настоящем случае жизнь и целость наемных лошадей, уход за ними и корм уже не касались меня. В придачу были даны еще двое проводников и три вьючных лошади. Маленький, смышленый, бывалый джигит Рехим-бай с обветренным лицом, умевший говорить по-русски, отличный повар, определился для ближайших услуг мне за 25 рублей в месяц «со столом и квартирой», но должен был иметь свою зимнюю одежду и лошадь. В пути он несколько раз собирался умереть и сопровождал меня только до Кашгара.
Один из двух верховых киргизов был гораздо выносливее и отлично заменял Рехима, когда тот бывал болен. Звали его Ислам-бай, родом он был из Оша; во все время нашего длинного пути он оставался лучшим моим слугой. Он видел меня впервые, не имел понятия о том, куда мы идем, но оставил свой дом и семью в Оше и спокойно последовал за мной делить неизвестную судьбу, ожидавшую нас в глубине Азии. Мы бродили вместе по сыпучим пескам пустыни Гоби, чуть не умирали от жажды, и, когда другие пали, он спас мои заметки и карты. Он всегда был первым, когда надо было переходить через высокие, покрытые снегом горы, верной рукой вел мой караван вброд через пенящиеся реки, оставался на своем посту, когда тангуты хотели напасть на нас. Он оказал мне неисчисленные услуги; без него мое путешествие не закончилось бы так счастливо. Теперь он с честью и с чувством нравственного удовлетворения носит пожалованную ему королем Оскаром золотую медаль.
