Путешествие по Камчатке в 1908--1909 гг. - Комаров Владимир Леонтьевич (читать книги бесплатно полностью .txt) 📗
Кроме того, вся эта местность с ее крайне рыхлым грунтом, по-видимому, сильно заросла растительностью и сильно размыта весенними и дождевыми водами со времен Дитмара, благодаря чему довольно сильно изменилась; возможно, что и здесь был тогда спуск, затем разрушенный водами, собирающимися сюда по двум большим распадкам мыса, особенно благодаря скоплению снега в вершинах этих распадков. Если бы спуск был завален массами лапиллей, пемзы и дресвы, то лошади могли бы спуститься, несмотря на крутизну, а все эти продукты извержений легко уносятся водой.
Туман все еще густой; над морем он похож на отдельную снеговую горную цепь; долину он совершенно скрыл от глаз, то подвигаясь к нам, то отодвигаясь; на верху же дола совершенно ясно и чисто.
Сегодня новая беда -- заболел С. Козлов; и его жалко, и оставаться на месте, когда каждый день может выпасть снег, нельзя. Освободили для него одну лошадь, -- на седле он еще как-нибудь продержится.
Ветер усиливается; верхний слой тумана распался на отдельные облака. Сначала я еще предполагал поразведать путь к Семячику, но вскоре убедился, что и он невозможен и требует большого обхода к западном направлении. Поэтому я повернул к окраине барранкоса Узона, отыскивая спуск в него. Отсюда особенно хорошо виден во всех деталях Большой Семячик. Слева от моря круто поднимается его наиболее высокая вершина с сильно пильчатым гребнем, затем глубоко уходит вдаль окруженная крутыми, часто отвесными гребнями котловина старого кратера, уже сильно разрушенного, затем вправо (W) идут еще гребни с тремя выдающимися вершинками. Во времена Дитмара этот большой вулкан еще сильно парил, а ранее, очевидно, был одним из наиболее деятельных.
Не доходя до большого оврага (см. стр. 312), я нашел спуск к барранкосу Узона, все же питая слабую надежду, что, может быть, мы найдем проход по дну его в долину р. Тихой. Часть ската обросла здесь негустым ольховником, и весь он, несмотря на большую крутизну, доступен для вьюков; чем далее вниз по склону, тем больше камня в руслах временных ручьев, прорезающих гору; ковры мелкой приземистой полярной ивы, как и на равнине дола, -- первые пионеры, одевающие дресву. Спустившись к реке, я пошел сначала вниз по ней, но скоро убедился, что здесь также никуда не проберешься даже и пешком, так как стены ущелья совершенно отвесны или даже нависли, сближаются, скалы их упираются прямо в воду, а русло завалено крупными камнями, речка занимает весь тальвег, и падение русла сильно увеличивается, обращая поток в стремнину.
Пришлось идти вниз по речке опять в кратер Узона. Здесь мы перешли речку вброд и пошли вновь террасами ее берегов и береговыми лужайками левого ее берега. Пересекли одну большую падь с ручьем-притоком, приходящим чуть ли не от места нашей стоянки на гребне у Кихпинича 23 августа, и затем, дойдя до большой правой пади, увидали вдали округлый гребень, как казалось позволяющий подняться на гребень между Узоном и Кихпиничем, и свернули туда. Теперь по обе стороны речки появились цепи холмов с ольховником, кедровником и отдельными березками, указывающие, что мы уже отошли от края дола в глубь котловины Узона, хотя и замаскированной в этой юго-восточной своей части оплывинами со стороны дола и залитой грязевыми потоками со стороны Кихпинича.
Направление нашего пути вперерез Узона, если взять засечку на середину гребня между Узоном и Кихпиничем, ONO 70° при румбе на малый зубец северо-восточного гребня Узона, видимый с Кроноцкого озера, -- N 339°.
Подъем сначала речкой, долина которой еще недавно была заболочена и несет озерки, а по бокам открывает красивые, совершенно белые, полуворонкообразные обнажения каолина. Затем мы перешли на правый склон этой долины и стали подниматься, обходя верхи оврагов, далеко позади Белой горы Узона, лавируя или прорубаясь среди ольховников, а иногда и кедровников. Подъехав к гребню, мы увидали, что везде он идет столовым уступом, значительно превышая внутреннее всхолмление восточной части кратера, и подняться на него можно только в одном-единственном месте по той же пади, которой мы впервые спустились в Узон к его кратерному озеру.
Стоянку пришлось разбить на самом седле гребня, так как сильно уже смеркалось, когда мы закончили это второе пересечение Узона. С распадка у нашей стоянки видны как раз напротив оз. Узон и пары центрального ключевого поля в виде ряда высоких (до 30 саж.) фумарол, которые и удалось сфотографировать, несмотря на наступившие уже сумерки.
Минувшая неделя очень сильно отразилась на травах субальпийского пояса. Часть их уже мертва, хотя перед спуском в Узон мы видели их здесь совершенно свежими, часть полузасохла; только по склонам оврагов, там, где недавно стаял снег, попадаются совсем еще свежие травы.
С западной части сегодняшней стоянки видны на одной прямой Малый Семячик, за ним Жупанова с характерной скошенной вершиной и стройный конус Коряцкой сопки, столь же, по-видимому, удаленной от нас, как и конус Ключевской сопки, видимый с дола.
31 августа больной наш сильно ослаб, но держаться на лошади еще может. Остановившись здесь, где так мало корма для лошадей и каждый день может выпасть снег, мы крайне рискуем, и волей-неволей приходится, несмотря на сквернейшую погоду с дождем и ветром, при низкой температуре (4--6°) идти вниз к морю. Сначала мы прошли по гребню около 2 верст прямо к Кихпиничу, затем от того места, где хорошо видна его большая фумарола (высокий белый столб пара, сильно шумящий и отравляющий атмосферу сероводородом), свернули влево вниз с гребня к двуглавой сопке. Затем шли сначала оврагами среди высоких увалов, сложенных рыхлыми продуктами извержений, затем среди кекур лавового потока, обогнули двуглавую сопку, пересекли лавовое поле, идущее вниз на NNW и засыпанное массами дресвы, после чего перешли заваленный обледенелым снегом овраг. Овраг этот, принадлежащий к системе верховий Четвертой Кроноцкой речки, лежит параллельно лавовому полю, прижатый к нему с восточной стороны. После этого мы вышли на равнину между Кихпиничем и горой Крашенинникова, на водораздел между бассейном Кроноцкого озера и речкой, прямо бегущей в море, и, обходя вершины оврагов, двинулись на восток, разыскивая спуск к морю. Начавшийся уже у стоянки холодный дождь и пронизывающий до костей ветер донимали нас, и больной С. Козлов еле держался на лошади. Сначала овраги, идущие к морю, в которые мы попадали, заходя в них по очереди, начиная от ближайших к Кихпиничу, оказывались непроходимыми благодаря своей ступенчатости, т. е. тому, что в них местами обнажаются отвесные каменные ступени, хотя и не высокие, но достаточные для того, чтобы лошадь не могла соскочить с них. Первый самый большой овраг, берущий начало между подножием Кихпинича и двуглавой сопкой, мы даже совсем миновали, так как он чересчур крут и порожист. Пришлось взять сильно левее и еще на целую версту податься ближе к горе Крашенинникова; затем мы круто повернули направо еще по долу, параллельно с большим глубоким оврагом, и в полуверсте ниже спустились на дно его, воспользовавшись длинным мысом из рыхлого светлого материала (пемза, дресва и пр.), вдающимся в этот овраг и не имеющим на своем склоне выходов лавы. По откосу -- небольшие группы кедровника и ольховника и альпийские травы. Внизу слившиеся вместе ручьи нескольких оврагов образуют уже небольшую речку.
Вся эта местность дает яркую картину зарастания дресвы сухой альпийской тундрой, причем первым пионером является одно крестоцветное (Parrya Ermani) и два мотыльковых (два вида Oxytropis, revoluta и nigrescens), вместе с некоторыми лишайниками удерживающиеся на самой рыхлой почве из дресвы и мелких лапиллей отдельными островками плотно прижатой к земле растительности.
После этого крутого и длинного спуска мы уже могли идти вниз долиной речки, которая также завалена рыхлыми продуктами извержений и окружена старыми лавовыми потоками; особенно много здесь черной губчатой вулканической гальки и дресвы, среди которых на каждом шагу торчат обломки и куски или даже целые пудинги лавы, разнообразно истрескавшейся, черной и пузыристой. Мы долго (верст на шесть) шли этой долиной, держась более правой ее стороны, причем более крутые склоны удалось миновать только благодаря тому, что все это завалено мощными пластами дресвы, в которую глубоко уходят ноги. Если бы и здесь воды смыли дресву, то возможно, что и этот путь был бы уже недоступен для лошадей. Наконец нам преградили путь большие массы лавы, вытекшей некогда из боковой долины со стороны горы Крашенинникова. Тут мы сделали перевальчик по дресве и лапиллям, прикрывшим часть лавового потока, вправо, в обход открытых лавовых масс. Затем снова пошли долиной, пробились сквозь невысокий ольховник по каменистой, почти не задернованной почве (по дресве и лаве) и подошли ко второй лавовой стене, очень крутой и кекуристой. Справа оказался узкий проход мимо края ее по маленькому ручью, а за ней открылась влево ровная гаревая площадка, окруженная с двух сторон полукругом лавовых стен, у подошвы которых выбивается из лавы между столовыми залежами речка, которая огибает площадку и течет затем у правого края долины, в чаще ольховников и ивняков; вдоль по речке -- полоса луга, сжатая между лавовым полем слева и крутым подножием Кихпинича справа; последнее здесь сложено из лав, одетых толстейшими слоями лапиллей и дресвы. Склон этот прорезан несколькими прямо падающими и параллельными один другому ключиками (рис. 100) с полосами ольховника по берегам их и луговинами между. Слева далеко в сторону простирается лавовое поле, мало заросшее, частью чисто каменное или слегка пересыпанное рыхлыми продуктами извержения с первыми пионерами растительности. Ольховник довольно успешно обрастает края лавовых потоков и как бы пытается проникнуть в середину их.
