Америка в пяти измерениях - Байдакова Алла Владимировна (читать лучшие читаемые книги txt) 📗
Утром мы отправились в путь. Дорога шла через Пенсильванию, и здесь уже пошли знакомые края. Вот и штат Нью-Джерси проехали. Здравствуй, Нью-Йорк! Сколько мы не виделись? Ровно шесть лет.
Глава 29. Новая Англия
О доме Бродского и бабочках Набокова, сепаратизме Вермонта и голубике штата Мэн, изобилии ресторанов и их отсутствии, а также о квитанции на оплату проезда через мост…
Новая Англия действительно невелика, но, по крайней мере, в ней все рядом.
Мы вернулись в Нью-Йорк в октябре 2006 года. Казалось бы, мы приехали в город, который очень хорошо знали, где многое было изъезжено, а многое и пройдено пешком. Но город, в который мы вернулись, оказался совсем не похож на прежний Нью-Йорк. И дело даже не в том, что на том месте, где раньше стояли башни-близнецы, теперь чернела огромная страшная дыра. Изменился весь дух города – он как-то притих, исчезла веселая самоуверенность. Нам даже показалось, что и уличных музыкантов стало меньше. И во многие небоскребы был закрыт свободный доступ.
Разумеется, нам хотелось проехать и пройти по всем любимым местам. Но прежде всего мы решили съездить на Мортон-стрит. Спроси у какого-нибудь ньюйоркца, и он удивленно спросит, а где это? Улица действительно небольшая и ни в каких путеводителях не значится. Ничем не приметен и дом под номером 44, но в историю нашей литературы адрес Мортон-стрит, 44 вошел уже навсегда. По этому адресу в Нью-Йорке долгие годы жил Иосиф Бродский.
Улица Мортон-стрит расположена в южной части Манхэттена, в районе под названием Вест-Виллидж. Начинается она от Гудзона и тянется до Гринвич-Виллидж. Впрочем, «тянется» – это очень громко сказано, протяженность Мортонстрит всего пять блоков. На доме под номером 44 нет никаких мемориальных табличек, да и сам дом не похож на пристанище великого поэта. В нем уже давно идет какая-то иная жизнь. Обшарпанная дверь, потертая лестница, бачки для мусора – все серо и неуютно. Но сам дом остался таким, каким он запечатлен на некоторых нью-йоркских фотография Бродского. В доме 4 этажа, а сам он жил в самом нижнем, полуподвальном. Квартира у него была маленькая: всего две комнаты и крохотная кухня. Главным достоинством своего жилья он считал небольшой садик, где он мог принимать друзей. Далеко не все обитатели Мортон-стрит знают, что на их улице жил лауреат Нобелевской премии. И это при том, что здесь есть свой совет, который изучает местную историю. Про Мортон-стрит известно, например, что свое имя она получила от генерала ополчения Джейкоба Мортона. Подсчитано и сколько деревьев растет на этой улице – ровно 44. Известно также, какие фильмы и сериалы снимались здесь. А вот про Бродского как-то забывают.
Однако было бы совсем несправедливо заявлять, что его здесь не помнят. Недалеко от дома поэта находится кафе с красивым названием «Вивальди». Именно здесь Бродский встречался с журналистами после того, как получил Нобелевскую премию. А рассказал об этом нам сам хозяин кафе Ишрат Ансари, который с большой теплотой вспоминает своего ныне всемирно известного постоянного клиента, появлявшегося в кафе почти ежедневно. Ансари любезно показал любимый столик поэта – в углу зала у окна. Здесь он встречался с друзьями и здесь давал интервью, когда к нему пришла слава. Жалеет Ансари только об одном: у него нет ни одной фотографии Бродского.
Мы уже давно убедились, что в жизни бывают самые неожиданные совпадения. И надо обязательно прислушиваться и присматриваться к тем знакам, которые подает тебе жизнь. Очень многие наши открытия в Америке произошли благодаря каким-то невероятным совпадениям. Так случилось и после поездки на Мортон-стрит. Мы вернулись домой и достали сборник Бродского. Почему-то книга открылась на стихотворении «Бабочка».
Бабочки… Край озер… Друг-энтомолог… Да это же прямо по Набокову! И почти одновременно у нас родилась мысль: а почему мы до сих пор не съездили посмотреть на знаменитых бабочек этого русского писателя? О том, что Владимир Набоков внес огромный вклад не только в мировую литературу, но и в энтомологию, написано уже немало. Но все же его заслуги как литератора явно затмевают его достижения как ученого. А ведь он был выдающимся лепидепторологом – специалистом по изучению представителей отряда чешуекрылых насекомых, проще говоря, бабочек. Его именем назван род Nabokovia, а целый ряд бабочек из рода Madeleinea получили имена героев книг Набокова. Есть, например, Madeleinea lolita, а также Madeleinea nodo и Madeleinea odon (названия для которых взяты из романа «Бледный огонь»). Есть еще Madeleinea vokoban, где буквы фамилии Набокова написаны в обратном порядке. Набоков описал несколько новых видов и подвидов чешуекрылых, но подлинной его страстью была голубая бабочка из семейства Lycaenidae. Именно он первым описал этот вид и дал ему имя – голубая Карнер, она же Lycaeides melissa samuelis. История ее открытия такова. В 40-х годах Набоков изучал анатомию бабочек в Музее сравнительной зоологии в Гарварде. Там он обнаружил образцы, собранные в XIX веке близ деревни Карнер в штате Нью-Йорк и пришел к выводу, что это неизвестный науке вид бабочки. Весной 1950 года он отправился в Карнер на поиски живых представителей этого вида. Тогда он написал в письма своему другу, литературному критику Эдмунду Уилсону: «Между городами Олбани и Скенектеди, среди пустоши, поросшей соснами, около абсолютно изумительных зарослей люпина в цвету, я нашел несколько образцов моей бабочки».
В своей автобиографии «Память, говори» Набоков посвятил целую главу своей страсти к бабочкам и с гордостью писал о том, что в самых разных уголках США, и в том числе на сосновой пустоши около Олбани в Нью-Йорке, «живут и будут жить поколениями и числом большим», чем книги, описанные им бабочки. Не мог знать писатель, что пройдет совсем немного времени, и его голубая Карнер, которую он с такой любовью подробно описывает в романе «Пнин», окажется на грани исчезновения. Дело в том, что существование бабочки, открытой Набоковым, целиком и полностью зависит от растения под названием люпин – бабочки откладывают яйца только на его стеблях, а их гусеницы питаются исключительно его листьями. Когда Набоков приехал в Карнер, здесь все утопало в люпинах.
Собственно говоря, местом обитания бабочки была не деревня Карнер, а расположенная рядом небольшая сосновая роща, именуемая Пайн-Буш. Это не обычная сосновая роща, а так называемая pine barren – песчаная пустошь, поросшая невысокими соснами. Это – совершенно удивительная экосистема; утверждается, что подобных образований на Земле осталось только двадцать. С тех пор как здесь побывал Набоков, минуло шестьдесят лет. Карнер стала пригородом Олбани. В черте города оказался и Пайн-Буш, причем его площадь уменьшилась в десять раз. Через него проложено несколько дорог, в том числе и крупное шоссе. Рядом находится городская свалка. Удивительно, что пустошь вообще уцелела, поскольку город наступает на нее со всех сторон. В 1975 году, когда голубая Карнер стала первым насекомым, занесенным в список исчезающих видов в штате Нью-Йорк, началась кампания за спасение Пайн-Буш, и здесь был создан заказник. В 1992 году бабочка Карнер была уже внесена в федеральный список видов, нуждающихся в экстренной помощи, и штраф за ее поимку составил 25 тысяч долларов. Но не удалось даже добиться создания здесь Национального парка или заповедника. В заказниках под охраной находится не весь природный комплекс, а лишь отдельные растения или животные. Поэтому и весь Пайн-Буш выживает лишь благодаря тому, что под охраной находится бабочка голубая Карнер. Работающие в заказнике Пайн-Буш энтузиасты прилагают огромные усилия к тому, чтобы восстанавливать участки сосновой пустоши, уничтоженные цивилизацией. Говорят, что когда-то здесь жило такое количество голубых бабочек, что, поднимаясь в воздух, они образовывали голубые облака. Сейчас их здесь очень мало – можно весь день бродить по Пайн– Буш и не встретить ни одной. Об этом нас сразу предупредили сотрудники заказника, когда мы приехали сюда. Мы действительно долго не видели ни одной бабочки и, только когда уже собрались уезжать и, расстроенные, шли к машине, вдруг увидели ее – ярко-голубую бабочку. Она была снисходительна к нам и позволила любоваться собой несколько минут, а потом улетела, растворившись среди низкорослых сосен.
