Нет билетов на Хатангу. Записки бродячего повара. Книга третья - Вишневский Евгений Венедиктович
24 июля
Сегодня Шеф с Валерой основательно потрясли секретаря райкома партии и выяснили, что никакого отношения райком ко вчерашнему инциденту не имеет: на маяк вертолет послал сам товарищ Пищаев, прикрываясь высоким именем партии. Этот тенор никак не может простить нам того, что мы не смогли улететь восемнадцатого числа, и авиаотряд получил за этот рейс только одинарную плату. Нас заверили, что за эти художества товарищу Пищаеву вломят по первое число по партийной линии.
На мыс Цветкова везет нас сам командир звена Кречетов (как я уже указывал, более везти некому). К вертолету нынче он снова пришел сильно хромая и с тросточкой: у нашего командира разыгрался радикулит.
Да, трудненько мне нынче лететь с похмелья-то. К тому же, для центровки машины, нас с Колей отправили в самый хвост. Но мы там великолепно устроились: настелили палатку, на нее — спальные мешки, накрылись меховыми куртками и проспали до самого Косистого.
И вот он — Косистый! Сколько воспоминаний — и каких! — связано у меня с этим поселком. Пока наш вертолет заправляли (горючее для нас Кречетов забросил вчера, когда пустой шел на маяк), я быстренько пробежался по знакомым местам. В Косистом холодно; правда, снег и лед уже вовсю начали таять и теперь остались лишь в тех местах, где лежит тень. В заливе еще плавает лед, но уже битый. Пришлось доставать телогрейки и полушубки.
Я подошел к окошку местной столовой, заглянул в него. И тотчас там произошло движение: поварихи (они все те же, с семьдесят второго года) меня узнали. И хотя, согласно расписанию, столовая должна быть сейчас открыта, на дверь изнутри моментально набросили крюк, а седая толстая повариха стала что-то кричать мне и строить рожи, но через двойные рамы ничего услышать я конечно же не мог. Здорово же напугал я их тогда, в семьдесят втором году. И зачем, интересно, они заперлись от меня на крюк?
А тем временем наш вертолет заправили. Вместе с нами в него садится какой-то черный, заросший бородой по самые глаза охотник, осоловевший от цивилизации, а с ним грузят здоровенную дубовую бочку, лодочный мотор «Вихрь» и молодого лохматого черного кобеля (ездового пса), чем-то сильно похожего на своего хозяина.
И вот уже наша машина, заложив крутой вираж, заходит на посадку возле мыса Цветкова на берегу моря Лаптевых. Пригибая головы под работающими винтами (похоже, командир звена выбрал для посадки самое зыбкое место в округе), прямо на болотистую тундру выгружаем наше имущество, после чего вертолет уходит на юг, увозя с собой волосатого охотника с его волосатым кобелем.
Вот теперь можно и оглядеться. Перед нами, насколько хватает глаз, торосящийся лед. Берег моря Лаптевых не просто покрыт, но завален льдом. Торосы белого, зеленоватого, голубого, розового и даже черного цвета причудливо нагромождены вдоль берега и дальше до самого горизонта. Если долго и внимательно смотреть на эти разнообразные ледяные фигуры, то начинает казаться, что некоторые из них движутся. Что это: моржи, медведи? Нет, просто так кажется. Приблизительно в километре к югу от нас в ледяное море вонзается узкая коса черного песка, и в основании ее стоит невзрачная избушка, из трубы которой идет дым. Мы уже знаем, что в той избушке живет промысловик Кеша (промышляет он зимой песца, летом — рыбу и морского зверя). Наш Валера два года назад уже был здесь и с Кешей хорошо знаком. Прямо возле нашего будущего лагеря в море впадает бойкий ручеек с очень чистой и вкусной водой — питают его близлежащие снежники. Далее берег моря повышается, становится обрывистым, довольно крутым и высоким, а у самого мыса Цветкова, где и находится тот самый канонический триасовый разрез — место паломничества многих палеонтологических и биостратиграфических экспедиций, — обрыв достигает нескольких десятков метров. До разреза отсюда идти километров семь, но нигде ближе поставить лагерь невозможно: во-первых, нет воды; во-вторых, не спуститься к берегу и не насобирать плавника (дров, выброшенных морем); в-третьих, тундра там болотиста и зыбка, а жить в болоте — неприятно да и вредно.
Под свирепым северо-восточным ветром и мелким моросящим дождем с ледяной крупой ставим палатки и разбираем наше снаряжение.
Минут через пятнадцать прибежали пять огромных лохматых ездовых собак, а следом за ними вскоре показался и их хозяин — промысловик Кеша. Они обнялись с Валерой, остальным Кеша солидно пожал руки.
— А чего же это вы здесь, посреди тундры, стали? — спросил он. — Возле меня-то удобней. Экспедиции завсегда возле меня останавливаются.
— Да нам отсюда до разреза ходить ближе, — ответил Шеф. — В поле да с грузом лишний километр много значит.
— Ну, смотрите, дело ваше...
— Цыган, — ласково говорит Валера, гладя по голове старого черного пса, — старый приятель. А где же Байкал-то? — спросил он у Кеши.
— Убили Байкала прошлым летом в Косистом. Хороший пес был. Вожак...
— Кто убил?
— Известно кто, — улыбнулся Кеша. — Люди.
— А Полюс где? — продолжал расспросы Валера.
— Полюса я опять же прошлым летом в Косистом оставил по пьянке. Эх, пропади она пропадом, пьянка эта! Ну ладно, вы, как с делами управитесь, ко мне все приходите. Я вам печеночки нерпичьей изжарю, уток натушу...
— А что же это вон у тебя из трубы дым валит? — спросил Шеф. — Печь без присмотра бросаешь затопленную. Смотри, так ведь и без дома остаться можно!..
— Да нет...— нехотя ответил Кеша. — Нынче курва тут одна со мной летует... — С этими словами он побрел восвояси, следом за ним побежали его собаки.
Вскоре дождь с крупой перешел в какую-то мелкую водно-ледяную пыль, и она затем превратилась в промозглый, пробирающий до самых костей синий туман. В этом тумане мы чуть не ухлопали Кешину собаку Турпана, приняв ее за оленя. Как известно, в тумане все предметы кажутся больше, а Турпан и сам был размером с доброго теленка, вот мы и решили, что тундра в первый же день захотела преподнести нам такой царский подарок. К счастью, мы решили подпустить «оленя» поближе: карабин наш был не пристрелян, да и вообще без своей родной мушки.
Часов около восьми вечера, прихватив с собой свежей картошки, лука, чеснока и добрую фляжку спирта, отправились в гости к нашему соседу. Кеша живет здесь, в основании Моржовой косы, аж с пятьдесят третьего года, то есть более двадцати лет. Рубил он этот дом вдвоем с напарником Женькой Белоноговым (где он теперь, этот Женька?!) из плавниковых бревен, собранных здесь же, на побережье (видимо, из разбитых плотов), о чем напоминает всем мемориальная табличка, прибитая возле большого окна. (Эту табличку сделал Женька Белоногов на полоске жести с помощью гвоздя и молотка.) Дом состоит из трех основных частей: просторных сеней, увешанных сетями, шкурами, ружьями, уставленных ларями, кадками и всякими неизвестными мне диковинными предметами, там же в углу навалена гора ржавых капканов; большой кладовки, тоже плотно увешанной и заставленной различными припасами и охотничьими трофеями; и так называемой «горницы», большую часть которой занимает железная печь, обложенная со всех сторон кирпичами; у окна стоит большой стол, возле него полати, застеленные чистым лоскутным покрывалом. Над полатями на крюке висит карабин. Окно со стеклами (редкость для таких избушек), правда, рамы, как ни странно, одинарные, но зато есть большая ставня, обитая оленьей шкурой с длинным ворсом. Зимой раму накрепко запирают: полярная ночь и все равно ничего не видно, а расход тепла огромный. Щели между бревнами накрепко законопачены мхом и войлоком, а со стороны преобладающих ветров стена обита также оленьими шкурами. Крыша плоская (покатой крыши здесь не требуется: ветер все равно сдувает весь снег), над ней — невысокая железная труба. В «горнице» довольно чисто: стол и половицы не только вымыты, но и выскоблены ножом. У печки хлопочет невзрачная, довольно-таки подержанная бабенка неопределенного возраста. В сковородке и чугунке что-то аппетитно шкворчит, распространяя соблазнительные ароматы.
