Описание путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию (c гравюрами) - Олеарий Адам (читаем полную версию книг бесплатно .TXT) 📗
Пока у них нет проповедей и бесед по религиозным вопросам (ведь, говоря словами Поссевина, проповедь — «почти единственный путь, которым божественная мудрость пользовалась для распространения света евангельского»), я того мнения, что русские вряд ли приведены будут на правый путь и к правому образу жизни, так как никто не показывает блуждающим истинного пути и не усовещивает их при многих распространенных у них грубых грехах, да и никто их и не укоряет, кроме разве палача, налагающего им на спину светское наказание за содеянные уже преступления.
У них имеются в особой книге подробные описания и толкования некоторых евангельских историй, приправленные прибавками, баснями и грубыми опасными вымыслами; ими они часто пользуются для прикрытия грехов своих. Я приведу в этом смысле только один рассказ, который упомянут Иаковом, датским дворянином (послом Фридриха II датского к московитскому великому князю) в описании его путешествия. В Великом Новгороде он повел духовный разговор со своим приставом Федором, старым седым человеком. Русский этот полагал, что из-за грехов, даже если они ежедневно совершаются, человеку нечего бояться, лишь бы только у него было намерение в свое время принести покаяние. В доказательство этой своей мысли он привел пример раскаявшейся грешницы Марии Магдалины. Эта Мария Магдалина будто была весьма развратною женщиною, долго занималась блудом и поэтому весьма часто грешила. Однажды ей на пути встретился человек, который попросился провести с нею ночь; так как она сначала не соглашалась, он стал упрашивать еще усерднее и умолял ее «ради Бога»; после этого она посту пила согласно с его просьбою. Так как она совершила это дело ради имени Господа, то ей не только дано было прощение всех ее грехов, но она, кроме того, красными буквами записана была в список святых. Этот рассказ — отвратительная и кощунственная хула на святую волю Божию, и история раскаявшейся грешницы в нем загрязнена и извращена грубою ложью.
По этому поводу я вспоминаю, что рассказывает о себе флорентийский дворянин Фердинанд Капон. Он будто бы был монахом и так же точно злоупотребил историею Марии Магдалины, чтобы прикрыть свой позорный поступок, — если только верить его словам. В 7 главе своего рассужденьица о жизни монахов, написанного им по-тоскански, а в Лейпциге переведенного по-немецки, он говорит: «Когда я постом проповедовал в Мессане и был здесь влюблен в замужнюю даму, называвшуюся г-жа Магдалина, я ей как-то признался в любовной страсти. Она же сказала мне, что не любит монахов: слишком они некрасивы. Думая день и ночь о том, как бы ее настроить иначе, чтобы она ответила на мою страсть согласием, я выдумал, наконец, следующее. Я обратил прилежное внимание на ее розового цвета одежду, которую она обыкновенно надевала по праздникам. В следующее воскресенье я решил, что история о Марии Магдалине годилась бы для моей цели, а именно в той части, где говорится, как она шла в церковь послушать проповедь Христа. Желая описать одежду и красоту Марии Магдалины, я по всем статьям описал одежды и красоту этой иной г-жи Магдалины, а чтобы быть увереннее, что и она понимает, как в этом описании я о ней говорю, я постоянно пристально устремлял свои глаза на нее, говоря так: „Прекрасная Магдалина ходила в храм, одетая в пурпур, который, при виде издали, ясно показывал, что эта красивая заря являлась не иным чем, как предтечею чрезвычайно прекрасного солнца. Когда она подходила ближе, то не было ни одного, кто бы, посмотрев в звезды ее глаз, не почувствовал сразу влияние любовной страсти на свою душу. Не было человека, который, при виде роз ее щек, не чувствовал бы, как вырастают сладкие шипы в груди у него, и не было глаз, которые не были бы ослеплены снегом ее белых грудей. У левого уха носила она серебряную лилию, которая, играя среди золотистых волос ее, придавала красоте ее особую прелесть. Шею ее, цвета слоновой кости, украшал драгоценный пироп, казавшийся красным от гнева, так как он видел, что слава его помрачалась живыми кораллами ее губ“. Когда я это сказал, я увидел, что эта госпожа стала мило улыбаться и что щеки ее в то же время окрашивались в пурпур; по этим красным буквам я лучше всего мог прочесть, что она прекрасно поняла смысл моей речи».
Наших планов не касается и поэтому я здесь не желаю более рассказывать, какие Капон еще говорил речи с этой женщиною в ее доме. Он был человек жизнерадостный и шесть лет тому назад умер у нас в Шлезвиге. Я сделал это отступление с тою целью, чтобы видели, что имеются люди, в особенности — русские, которые так скверно обращаются со Словом Божиим, искажают библейские истории и пользуются ими как покрышкою своих грехов…
Глава LVIII
(Книга III, глава 26)
О крестном знамении русских, о том, как они себя благословляют, и об иконах святых, перед которыми они кладут поклоны
Слушая чтение некоторых глав из Библии, русские одновременно стоят с обнаженными головами перед своими иконами (как ведь и вообще никто, ни даже сам великий князь, не смеет находиться в церкви с покрытою головою, кроме лишь священника, сохраняющего на голове свою «скуфью», или шапочку, в которой он посвящался), очень часто кладут поклоны и благословляют себя, как это описано Герберштейном: для этой цели они пользуются первыми тремя пальцами правой руки, касаясь ими сначала лба, потом груди, затем проводя справа налево и приговаривая каждый раз: «Господи, помилуй».
Петр Микляев, недавний русский посол в Голштинии, дал мне объяснение крестного знамения и того, о чем разумные люди при этом вспоминают: три пальца знаменуют собою Св. Троицу, поднятие руки ко лбу — Вознесение Христа, приуготовляющего нам место на небе, прикосновение к груди указывает на сердце и на заключение в нем слова божия; движение же справа налево [указывает] на свойство Страшного Суда, когда благочестивые будут поставлены направо, а злые налево, первые будут вознесены к блаженству, а вторые низвергнуты в ад.
Подобного рода крестное знамение применяют они при всех своих начинаниях, и в светских и в домашних делах так же, как и в духовных; без него они не берутся ни за еду, ни за питье, ни вообще за какое-либо дело.
Что касается почитания икон, то нет указаний на то, чтобы оно было обычно в церкви в течение первых трехсот лет до времен императора Константина Великого, хотя, вероятно, как видно из Тертуллиана, и изображались живописью или резцом духовного содержания картины, притчи и истории, тем не менее эти изображения не почитали как святых, и не молились им, как это делают русские. Русские говорят, что научились этому от Дамаскина; я, однако, думаю, что они приняли и это из греческой церкви. Они не признают резных изображений, говоря, что Бог воспретил приготовлять резные, а не живописные изображения, и поклоняться им. Поэтому приходится удивляться, что они так высоко почитают резное изображение Николы Чудотворца в Москве — может быть, потому, что он, кажется, не из древних, а из новых святых у них. В прочих случаях у них употребляются исключительно живописные картины, которые без особого искусства и изящества коричнево-желтой краскою написаны на досках, обыкновенно длиною в 1/4 или 1/2 локтя и несколько более узких.
Они не почитают и не уважают икон, помимо тех, которые написаны русскими или греками, как бы другие нации ни приготовляли их прекрасно и искусно. Как будто религия мастера могла бы передаться и иконе!
У них в Москве имеются особые рынок и лавки, где они продают подобные иконы, или, как они это говорят, «выменивают на деньги и серебро», так как ведь было бы неприлично покупать богов.
Они никогда также не оставляют икон на попечении людей, которые не их религии, опасаясь, что с ними не будут обращаться с должным почетом.
Когда несколько лет тому назад немецкий купец Кароль Мёллин купил у русского каменный дом, русские начисто выскребли все иконы, написанные на стенах, на штукатурке, и пыль от них унесли с собою. Они сильно нас бранят за то, что мы духовного содержания картины, особенно же распятие Христа, изображаем на печках и становимся к ним заднею частью тела.
