В трущобах Индии - Жаколио Луи (электронную книгу бесплатно без регистрации TXT) 📗

Я ушел оттуда сильно взволнованный. Вечером ко мне зашел Вильям Пирс с одним из своих молодых товарищей, которого звали Бюрнсом; мы долго разговаривали о происшествии, так сильно взволновавшем меня ввиду того, главным образом, что я не мог кончить начатой мною весьма важной работы. Молодые люди сообщили мне, что между украденными бумагами находились настолько важные документы, что, будь виновником этого похищения английский офицер, его расстреляли бы как изменника; затем они удалились. Не знаю почему, только посещение это произвело на меня тяжелое впечатление. Оба показались мне крайне смущенными, сдержанными, что вообще не было свойственно им; затем, странная вещь, они попросили меня вдруг показать им планы, рисунки и разные наброски, которыми я сопровождал свои письменные занятия, тогда как раньше никогда этим не интересовались. Они их ворочали, переворачивали, складывали в картон, снова вынимали оттуда… Одним словом, вели себя крайне непонятным образом.

Каково же было мое удивление, когда на следующий день рано утром ко мне явился старший секретарь посольства в сопровождении английского адмирала и двух незнакомых мне прилично, в черный костюм одетых мужчин, принадлежавших, по-видимому, к высшим чинам полиции.

— Любезный товарищ, — сказал мне секретарь, — посещение наше исключительно формальное и делается по распоряжению посланника с целью положить конец неблаговидным толкам по случаю похищения в адмиралтействе.

— Меня! Меня! — пробормотал я, совсем уничтоженный. — Меня обвиняют!

Посетители с любопытством следили за моим смущением, и я уверен, что оно произвело на них худое впечатление. Ах! Друзья мои, правосудие слишком много придает значения внешним проявлениям, чтобы сразу напасть на истину. Верьте мне, никто так худо не защищается в подобных случаях, как люди невинные.

Секретарь отвел меня в сторону и сказал:

— Успокойтесь, мой милый, я понимаю ваше удивление, но дело в том, что среди исчезнувших бумаг находится переписка английского посланника по поводу смерти Павла I, бросающая странный свет на это происшествие, в котором русские обвиняли англичан, а потому правительство делает все возможное, чтобы помешать этой переписке выйти за пределы государства. Вы работали в адмиралтействе в двух шагах от потайного шкапа, а потому весьма естественно, что находитесь в списке тех лиц, которых желают допросить.

— Хорошо, — отвечал я, — пусть меня допрашивают, но предупреждаю вас, что я ничего не знаю; о происшествии я узнал от чиновников адмиралтейства, которые сообщили мне также о мерах, принятых после похищения.

— Вам придется также, — продолжал секретарь со смущенным видом, — допустить нас к осмотру ваших бумаг.

— Только-то? — воскликнул я, уверенный в своей невинности. — Все, что у меня здесь, в вашем распоряжении.

— Я был в этом уверен, — заметил секретарь. — Господа, мой товарищ — и он сделал ударение на этом слове — не противится исполнению вашего дела.

Ах, друзья мои, как мало был я опытен тогда! Мне следовало прибегнуть к дипломатическим тонкостям, против которых сам посланник не мог бы ничего поделать. Прежде чем министр иностранных дел и военный министр во Франции пришли бы к какому-нибудь решению, а оно во всех случаях было бы благоприятно для меня, я имел бы достаточно времени, чтобы разрушить злые оковы, опутавшие меня… Уверенный же в своей честности, я погубил сам себя.

Что было дальше? Между моими рисунками чиновники нашли два самых важных письма из знаменитой похищенной переписки. Вся сцена моментально изменилась…

— Вы нас опозорили! — воскликнул секретарь с презрительным видом.

Уничтоженный этим непредвиденным ударом, я упал, как громом пораженный.

Напрасно, когда поднялся, негодовал я, напрасно протестовал, рассказывая о посещении накануне.

— Не доставало еще этого, — прервал меня секретарь, — обвинить людей, принадлежащих к самому древнему дворянству Англии.

Я понял, какая глубокая пропасть разверзается подо мною… я должен туда упасть — и ничто не может спасти меня оттуда… Я сокращаю свой рассказ… Двадцать лет прошло со времени этих событий, но я до сих пор при одной мысли о них испытываю самые ужасные страдания… Я был отправлен во Францию на усмотрение военного правительства, настоятельно требовавшего моего наказания, а потому меня судили военным судом.

Там я сумел защищаться… Я рассказал все подробности посещения двух английских офицеров и их необъяснимого поведения; я сообщил о том факте, что тот из двух офицеров, который сделался впоследствии лордом Броуном, уплатил неожиданно более полумиллиона долгов. Я закончил свою речь следующими словами: «Это дело, господа, стоило, вероятно, нескольких миллионов и могло соблазнить младшего сына знатной семьи, не имеющего никакого состояния. Но чего мог желать французский офицер, капитан двадцати двух лет, награжденный орденом и имеющий ежегодный доход в триста тысяч франков… Офицер, который, как я уже доказал вам, не играл в карты, не держал пари, не участвовал в скачках и расходовал только десятую часть своих доходов? На что мне было золото России, которая будто бы купила эти нужные ей бумаги»…

Я говорил два часа, говорил отрывисто, внушительно, с негодованием — и меня выслушали… Но была одна существенная улика, которой я никак не мог уничтожить, — присутствие двух писем у меня. Я убедил своих судей, но они не могли оправдать меня. Они сделали все, что могли: устранили обвинение в краже со взломом и в простой краже, но так как обвинение было необходимо во избежание серьезных столкновений с Англией, то мне предъявили обвинение в злоупотреблении доверенными мне документами, содержание которых было будто бы мне сообщено, что являлось крайней нелепостью и в нравственном отношении было равносильно оправданию. Последствия этого были для меня ужасны; я избежал тюрьмы, но меня разжаловали и отняли орден Почетного Легиона.

Не буду говорить вам об отчаянии своей семьи, я много рассказывал вам об этом в минуты своего отчаяния… Я хотел умереть, но мать заклинала меня жить и искать доказательств своей невинности для восстановления своего честного имени. Я поклялся ей, что ни при каких обстоятельствах не буду покушаться на свою жизнь. Я отправился в Лондон и, как призрак, как тень, преследовал двух негодяев, которые погубили меня, надеясь рано или поздно найти что-нибудь для уличения их в подлости. Я был богат и мог бросать золото, покупать преданных себе людей; я достиг того, что завел свою собственную полицию, которая день и ночь преследовала их. Горе тому, который совершил бы какую-нибудь неосторожность, чей разговор подслушали бы, ибо даже у стен были глаза и уши. Негодяи, чувствуя себя окруженными непроницаемой сетью шпионов и надсмотрщиков, обратились к влиянию своих родных и добились, чтобы их отправили в Ост-Индскую армию. Но об этом я узнал только, когда потерял их из виду и не мог найти их следов.

Был, однако, один человек, который знал, что я невиновен, но не мог исправить ошибки правосудия. Лорд Инграхам, бывший в то время английским посланником в России, сделал по время интимного разговора с одним из тамошних высоких сановников, когда они заговорили о пропаже знаменитой корреспонденции, следующее заявление:

— Клянусь честью, капитан де Монмор де Монморен неповинен в том, в чем его упрекают.

Да будет благословенно имя благородного лорда! Он всегда, при всяком удобном случае, защищал меня, и мой отец, благодаря ему, мог закрыть глаза, сняв с меня проклятие, которое он призвал на мою голову; он был в отчаянии, что ему не удастся дожить до дня моего оправдания.

Я мог бы кончить на этом, друзья мои, но я хочу познакомить вас еще с одним фактом, который является главной побудительной причиной, заставившей меня просить вас помочь мне в сегодняшнем акте правосудия. Один из двух негодяев, которые похитили переписку и затем, чтобы отвлечь от себя подозрение, положили мне два письма в мои папки, — а именно поручик Бюрнс, получивший затем чин полковника и смертельно раненный в крымской кампании,