Старый патагонский экспресс - Теру Пол (читать онлайн полную книгу TXT) 📗

И все трое мексиканцев ушли. Я же заглянул внутрь и тут же понял, почему они так торопились. Бар напоминал мрачную пещеру с низким потолком, едва освещенную шестью тусклыми лампами. В этом зловещем освещении я разглядел индейцев, пьяно улыбавшихся друг другу и хлебавших темное пиво из облупленных кружек. Зал имел форму изогнутой лохани. В одном конце старик и совсем маленький мальчишка играли на непонятных струнных инструментах, мальчик тоненьким голоском пел что-то на кечуа. В другом конце лохани неопрятная толстуха жарила мясо на открытом огне — дым застилал все помещение. При этом она управлялась голыми руками: бросала мясо на угли, переворачивала, поднимала, чтобы проверить, готово ли оно, а затем хватала готовые ломти и бросала на блюдо. Прямо возле очага лежал практически голый младенец не больше шести месяцев от роду, он скорее походил на живую игрушку. Я увидел вполне достаточно и повернулся, собираясь уйти, но ко мне подошли трое мужчин.

— Вот, присядь, — сказал один из них по-испански и освободил место на скамье.

Он тоже пил темное пиво. И очень хотел, чтобы я тоже попробовал. Я сказал, что уже пробовал его в Гуанкайо. Он сказал, что здесь другой сорт. Но я не почувствовал никакой разницы. Это был все тот же отвратительный вкус горелого овса.

— Оно похоже на африканское пиво, — сказал я.

— Нет! — воскликнул он. — Это хороший сорт!

Я заказал себе бутылочного пива и представился, предпочтя солгать и назваться учителем. По крайней мере, этим людям проще было объяснить, что учитель учит, нежели то, что писатель пишет. Невозможно описать такую профессию, как писатель. Моя хитрость обычно удается, и необычная профессия не повергает окружающих в ступор, но зато вызывает определенное уважение и позволяет превратить беседу в интервью. Учителю географии извинительно совать свой нос куда угодно.

Они сказали, что работают в министерстве труда. Густаво и Абелярдо были архитекторами, а третий, по имени Наполеон Прентис («Это хорошее английское имя, только я по-английски ни в зуб ногой»), — гражданский инженер. Несмотря на столь почтенные профессии, все трое выглядели довольно жалко и мрачно.

— Возможно, вы не говорите по-английски, — утешил я Наполеона, — зато готов поспорить, что ваш кечуа лучше, чем мой!

— Я не говорю на кечуа, — возразил Наполеон.

— Я знаю несколько слов, и все, — добавил Густаво. — Вы с легкостью его выучите. Это не труднее английского.

— Кечуа похож на английский?

— Грамматика очень похожа. Например, по-испански мы говорим «книга красная», а на кечуа — «красная книга». Как в английском. Попробуйте, повторите сами.

— Красная книга, — сказал я по-английски.

Они улыбнулись этой фразе, такой странной среди испанской речи.

— Вот видите, кечуа выучить совсем просто, — сказал Густаво.

Они были не из Куско. Все трое приехали из Лимы. Министерство отправило их сюда, чтобы спланировать жилую застройку в Куиллабамбе, в районе Мачу-Пикчу, на берегу реки Урубамба. Абелярдо приехал только что, двое других провели в Куско уже несколько месяцев.

— Сколько вы пробудете здесь, Абелярдо? — спросил я.

— Год, — ответил он, переглянулся с остальными и покачал головой. Без особого энтузиазма добавил: — Это не самый плохой вариант.

— Там такие руины! — заметил Наполеон. — Очень интересно!

— Вы интересуетесь руинами? — спросил я.

— Нет, — ответил Наполеон. По их дружному хохоту можно было судить, что он высказался за всех троих.

— А как ваши жены относятся к тому, что вас так долго нет? — спросил я. Этот вопрос обычно все задают мне. Я хотел узнать, не изобрели ли они какой-нибудь универсальный мудрый ответ, чтобы впоследствии воспользоваться им.

— Мы не женаты, — ответил Густаво. — По-вашему, женатый человек поедет в такую дыру, как Куско или Куиллабамба?

— Но я женат, и я поехал в Гуанкайо.

— Это ваше личное дело, приятель. Будь я женат, так сидел бы дома.

— Я так и делаю, более менее, — сказал я.

— Более менее! — вскричал Густаво. Он так и трясся от хохота. — Вот так шутка!

— В такие ужасные дыры, как Икуитос или Пуэрто-Мальдонадо, посылают только холостых парней, как мы.

— А разве Икуитос не в Эквадоре? — удивился я.

— Когда там, а когда не там, — рассмеялся Густаво. — Все меняется каждые три дня.

— Я был в Мальдонадо, — сказал Наполеон, — кошмарное место, жарче, чем в Бразилии.

— Лима — хороший город, — сказал Абелярдо. — Вам нравится Лима? Да? В Лиме всегда есть чем заняться!

Ему явно не улыбалось проторчать целый год в Куиллабамбе.

— Но ты только подумай обо всех этих руинах в Куско! — возразил Наполеон.

Абелярдо отпустил какое-то невнятное ругательство, что-то вроде «Ох, да пошел ты со своими руинами!».

— А вы что-нибудь знаете о других странах? — спросил Густаво. — Например, о Франции? Вот скажите, сколько надо, чтобы жить в Париже? Сколько долларов в день?

— Около сорока, — ответил я. Это явно его разочаровало.

— А в Лондоне?

— Может быть, тридцать, — сказал я.

— Поезжайте в Лиму, — посоветовал Абелярдо. — Там хватит и четырех.

— Тогда уж лучше в Мальдонадо, — вставил Наполеон. — Там и одного будет много.

— Здесь полно девушек, — заметил Абелярдо. — Американки, немки, японки. И они все как на подбор. Подцепи себе одну.

— Бы не пропадете, — сказал я.

— Конечно, — согласился Густаво. — Мы будем всем довольны в Куиллабамбе. Мы будем обмениваться идеями.

Мальчишка и старик продолжали наигрывать какой-то жалобный напев. Это выглядело так трогательно: босоногий малыш, поющий ради пропитания в таком злачном месте. Музыка замолкла. Мальчик снял матерчатую кепку и пошел по залу, собирая мелочь. Мы кинули ему несколько монет. Он поклонился и снова завел свой напев.

— Он беден, — заметил я.

— Семьдесят процентов населения Перу живет в нищете, — ответил Густаво. — Как этот мальчишка.

Мы выпили еще, но на такой высоте алкоголь действует парализующе. Я отяжелел и отупел и отказался от третьей бутылки пива. Остальные принялись за жареное мясо. Я попробовал было, но решил приберечь аппетит на потом. Я уже достаточно прожил в Куско, чтобы знать, где можно получить отличный стейк со спелым авокадо всего за доллар пятьдесят. Я оставил их за обсуждением шансов Перу на победу в Мировом кубке.

— Мы не слишком хороши, — говорил Наполеон. — Думаю, мы проиграем.

Я не стал с ним спорить. Единственный способ управиться с перуанцем — это не оспаривать его мрачные прогнозы.

После обеда я почувствовал себя слишком больным для прогулки. Я вернулся в отель — на самом деле это были меблированные комнаты в доме над площадью — и, слоняясь по столовой, наткнулся на старинный фонограф. Это была настоящая «Виктрола» выпуска 1904 года, и рядом с нею лежала стопка пластинок на семьдесят восемь оборотов. Большинство из них были безнадежно испорчены. Я нашел одну почти целую и прочел на этикетке: «Бен Берни и его парни. „Лил из Шанхая“, „Уорнер бразерс“, „Свет рампы“». Я повернул рычаг и поставил пластинку.

На площади горели фонари. Прокаженный, которого я видел днем ковылявшим на своих окровавленных обрубках, как Поббл без пальцев ног [44], скорчился возле фонтана. На другом конце площади высилась изящная церковь иезуитов, на заднем плане чернели вершины Анд, напоминавшие сейчас шляпы индейцев, собиравшихся на площади.