Африка - Буссенар Луи Анри (читать книги без регистрации полные txt) 📗

Луи Гюстав вышел из Тион-хи с двумя проводниками — здоровыми парнями, которые бросили его у деревни Тинчиниме, не доходя мили до Тенгрелы. Сразу после этого деревенский старшина, не желая ничего слушать, приказал путешественнику повернуть назад немедля — иначе на него нападут с оружием. Бедный Бенже под проливным дождем повернул назад вместе со спутниками и животными, промокшими и утомленными двадцатипятикилометровым переходом. Они шли целую ночь, а утром оказались на полянке среди гигантских трав, где можно было немного передохнуть.

На другой день караван вернулся в Тион-хи.

«Мои беглые проводники, — рассказывает капитан, — вернулись в Тион-хи еще ночью и рассказали, будто едва успели убежать, услышав, что нам собираются перерезать горло. Увы! Несчастный белый человек, говорили они, и девять его спутников наверняка теперь лежат зарезанные…

Этот слух быстро разнесся, оброс подробностями и достиг наконец наших постов на Нигере, а там и Франции. Именно из-за подобного происшествия слух о нашей смерти прошел в Париже и огорчил бедную матушку: шесть месяцев она носила траур по мне».

Капитан благоразумно остался в Тион-хи. Ему удалось добиться дружбы местных жителей и лишь затем, две недели спустя, переправиться через Багое и устроиться в Фуру, в землях сенуфу [458]. Этот народ отличается умом; он населяет государства Тьебы, Фоллоны, Тенгрелы и даже часть Уородугу. Как ни удивительно, туземцы, несмотря на частое общение с подданными Самори — манде, не знают их языка, а говорят на совершенно особом, понятном только им, почти односложном. Они искусные земледельцы, добрые скотоводы и к тому же — хорошие ремесленники, умеющие обрабатывать металлы и лепить сосуды из глины. Гончарные изделия изящны и замечательно расписаны; кастрюли, сковородки и котелки, выкованные из одного куска железа, говорят о хорошем вкусе и ловкости.

Религиозные обряды, развлечения и церемонии необычны и носят отпечаток подлинной оригинальности. Причудлив похоронный обряд: скорбь выражается по меньшей мере странным образом. Как только приходит весть о смерти, в деревне, где жил покойный, и в окрестностях начинают палить из ружей, рекой льется просяное пиво, деревенские музыканты — своего рода дикий деревенский орфеон [459], страшно нестройный, играют как можно громче, чтобы шумом звуков заглушить горе тех, кто плачет об усопшем. Музыкально-алкогольная вакханалия происходит прямо рядом с трупом, которому также приносят еду и питье, и продолжается несколько дней — сколько выдержат пьяницы и музыканты. Затем траурный праздник заканчивается, покойника обряжают в белый саван, завертывают в циновку, и двое сильных мужчин кладут его на голову и отправляются предать земле. Перед ними с воплями идут женщины и машут в такт коровьими хвостами.

Капитан Бенже провел в Фуру четыре недели, чтобы дать отдых спутникам и чтобы соседние племена привыкли к его присутствию и таким образом был подготовлен дальнейший путь. Мы уже сказали, что передвижение по этим местам непременно требует терпения. По счастью, Бенже имел много всяческих предметов для обмена. Раздавая со щедростью подарки, он сумел завоевать симпатии туземцев и обеспечить себе их содействие. Тогда он отправился дальше.

Прежде всего Луи Гюстав желал не останавливаться у Тьебы. Поэтому он шел форсированными переходами и сумел быстро дойти из Фуру до Фоллоны, где правил царь Пеге. Шесть дней спустя после выхода Бенже был уже у стен его столицы Ниелле. К несчастью, суеверный, как и все негры, Пеге приписал смерть Тидьяни плаванию наших канонерок, а смерть вождя Фуру — тому, что капитан ушел от него. Из этого он заключил, что у белых дурной глаз, и отказался принять путешественника: как бы самому не отправиться на тот свет.

Но в глубине души Пеге был добрый человек. Как ни настраивали царя колдуны, он не желал зла капитану и много раз являл ему свое благорасположение. Каждый день он присылал французу провизию и справлялся о здоровье. А здоровье Бенже сильно пострадало от страшного бича этих мест — желтухи. Пеге даже был столь любезен, что рекомендовал нашего путешественника Ямори-Ваттаре, одному из вождей в стране Конг [460], в пяти переходах от Ниелле.

Несмотря на болезнь, капитан отправился в дорогу. Между Фоллоной и государством Конг он встретил реку, которая текла на юг. Вначале он принял ее за приток Вольты [461], но вскоре убедился, что это был рукав Комое, впадающей в Гвинейский залив у Гран-Бассама. Исток реки находится километрах в пятистах к востоку от Бамако, почти на той же широте. Там, где ее пересек капитан, это красивая река шириной метров сорок, а глубиной в сухой сезон около метра. Она служит границей между землями сенуфу и скоплениями племен различного происхождения, говорящих на совершенно несходных языках. Это несчастные люди, сбежавшиеся сюда со всех сторон под натиском более цивилизованных соседей и нашедшие в общей беде убежище в каменистой бесплодной местности. Там и живут они — бедно, но спокойно. У мбойнов — одного из этих отверженных племен — вся одежда мужчин состоит из соломенной остроконечной шляпы с маленькими полями, напоминающей традиционный колпак Пьеро [462]. Фантазия женщин изобрела себе жандармское кепи (тоже из соломы); уступая требованиям приличия, они носят еще пучок листьев и украшения: вставляют в нижнюю губу палочку синего стекла или же просто листок. Это невероятно некрасиво и неудобно.

По рекомендации Пеге Ямори-Ваттара очень хорошо принял капитана и дал в проводники до Конга сына Сабану. Чтобы попасть туда, надо было перейти главное русло Комое — реки, текущей до Гран-Бассама, — и преодолеть еще семь переходов в юго-восточном направлении. Эта часть пути прошла без затруднений. Путешественники приближались к Конгу — предмету живейшего вожделения капитана Бенже. Вот уже по неоспоримым признакам он стал угадывать близость большого города: лес повсюду вырублен, выкорчеваны даже кусты! Кругом — плоская равнина, истощенная десятилетиями постоянной обработки без удобрений. Нигде ни холмика — а главное, ни следа знаменитого Конгского хребта, доверчиво нанесенного на карты завороженными или дурно осведомленными географами. Вскоре Сабана указал капитану на юг: за километр от них виднелась полоса хлопковых деревьев и финиковых пальм, а в просветах — минареты и громоздящиеся террасами крыши домов. Это был Конг.

«Ровно через год после моего отплытия из Бордо, а именно 20 февраля 1888 года, я въехал в город на простом воле. Народ вокруг не проявлял ни вражды, ни приязни — ему было просто любопытно видеть белого человека. На крышах, на улицах, на деревьях, на площадях — всюду было полно людей; они дрались между собой за лучшее место. Лишь благодаря дюжине здоровых молодцов — рабов градоначальника, разгонявших хлыстами народ с узких улочек, по которым я следовал, мне удалось дойти до небольшой площади. Там наш отряд остановили.

Под двумя большими деревьями на базарной площади среди тысячи человек сидели: по правую руку — царь Карамохо-Уле с друзьями, по левую — градоначальник Диаравари со своими людьми. Все они хранили полное молчание, были чисто и пристойно одеты и сидели на циновках и покрывалах.

Зрелище имело в себе нечто грандиозное, этому так способствовали и восточные костюмы, и черные лица с седыми бородами — подлинно собрание патриархов! Я был представлен царю и градоначальнику, после чего Карамохо-Уле отвел меня в дом рядом со своим дворцом и предоставил в распоряжение несколько человек, тщетно пытавшихся оградить меня от любопытства публики.

Огромная надоедливая толпа покинула мой дом лишь за полночь. Но и несколько дней спустя мне приходилось терпеть весьма стеснительное подчас любопытство этих людей. Я шагу не мог ступить, чтобы меня не окружила тысячная толпа, не отступавшая даже в таких местах, куда обыкновенно ходят в одиночку. Они никогда не видали белого и желали видеть его как можно ближе… По счастью, все это продолжалось не более недели — столь чрезмерное внимание начало, право же, становиться утомительным.