Страницы прошлого - Бруштейн Александра Яковлевна (лучшие книги без регистрации TXT) 📗
В пьесе Шпажинского «В старые годы», поставленной в начале никулинского сезона, Смирнов играл старого полуприживала. В исполнении Смирнова этот старик был необыкновенно медленно думающим и туго соображающим. Он осваивался не сразу со всякой мыслью, даже самой простой, как не сразу отвечал на вопросы. На вопрос жены помещика, ученый ли тот скворец, которого он ей подарил, Смирнов задумывался, - потом отвечал: «Ученый-с…» Еще подумав, он уточнял: «Сам ест…» И наконец, после добавочного секундного размышления с удовлетворенным лицом заканчивал характеристику своего ученого скворца: «И сам пьет-с!…» Вместе с тем за этой гиппопотамовой неповоротливостью мысли Смирнов показывал в старом приживале замечательную способность любить людей, сочувствовать им, жить чужими радостями, и печалями. Его доброе круглое лицо, с затрудненной мыслью в глазах, выражало вместе с тем сердечную участливость к окружающим.
В пьесе «В старые годы» картинно-эффектно играл демонического помещика сам антрепренер В.И.Никулин. С большим обаянием играла молодая актриса Каренина роль Маши, на которой увозом женился помещик. Но совершенной неожиданностью, притом радостной неожиданностью, оказалась М.П.Васильчикова в роли покинутой барской крепостной любовницы Настасьи. До этого виленские театралы знали и любили Васильчикову в ролях молодых, красивых женщин, разбитных и кокетливых. В пьесе же Шпажинского «В старые годы» Васильчикова играла сильно драматическую, к тому же нестерпимо ходульную роль женщины «роковой и несчастной», которая в конце пьесы, после долгих страданий, мучений и даже попытки совершить убийство, зарезывается хлебным ножом. Васильчикова вышла из этого испытания поистине с честью. Внешне ярко красивая, внутренне замкнувшаяся в себе и сдержанная, она играла Настасью без той мелодраматической фальши, на которую роль явно толкала исполнительницу. Особенно запомнилась мне сцена, где помещик, привезший в дом молодую жену, заставляет свою бывшую любовницу Настасью прислуживать молодоженам за столом. Васильчикова вела эту сцену с большим внутренним напряжением, прорывающимся лишь в отдельных взглядах, интонациях да еще в некоторой резкости обращения с предметами столовой сервировки,- это поддерживало в зрителе напряженное ожидание взрыва или беды. Неожиданно у помещика падал на пол чубук,- Настасья - Васильчикова поднимала его с полу и подавала помещику движением ловким, привычным, стремительным. Помещик недовольно поворачивал голову в ее сторону: «Тебе - чего?» - Васильчикова отвечала только: «Хотела пособить…» Но в эти два слова да еще во взгляд, который она прямо и смело скрещивала со взглядом своего барина и бывшего любовника, Васильчикова вкладывала большой, не выражаемый словами смысл. И тут же упрямо и отчужденно отводила глаза, словно опуская завесу над миром своих чувств.
Такою же новой для виленцев и столь же полюбившейся зрителям, как А.П.Смирнов, была актриса А.И.Кварталова. Она была совсем молодая, некоторые зрители помнили ее как недавнюю исполнительницу роли Анютки во «Власти тьмы» на премьере этой пьесы в столице,- тогда А.И.Кварталова еще училась в театральной школе. Вильна была одним из первых городов, где она служила после окончания школы. Очень хороша была Кварталова в пьесе К.Фоломеева «Злая яма». Шаблонную в тогдашней драматургии ситуацию юной девушки, оставшейся после смерти отца без всяких средств с младшим братом гимназистом, не имеющей возможности честным трудом прокормиться и дать брату закончить гимназию, Кварталова раскрывала очень сдержанно и трогательно. По пьесе падение Марьи Антоновны в «злую яму» проституции происходит между двумя действиями: одно из них заканчивается на том, что девушка осознает тщету своих усилий остаться честной и куда-то уходит, а следующее действие начинается с того, что эта девушка, живущая уже где-то на отдельной квартире, приходит навестить брата, который остался в их прежнем жилище. В этой сцене для многих провинциальных актрис был большой соблазн: подчеркнуть внешне, в манерах, в костюме, новое социальное положение девушки. Кварталова показывала это лишь в мелких, еле уловимых черточках. Вместо прежнего бедного платья на ней было другое, лучшее, но все же скромное, на голове была черная шляпка с маленьким задорным крылышком. Кварталова давала еще одну мелкую, но в то время выразительную деталь: она курила, привычным движением распечатывая коробок с папиросами, сильно и по-мужски затягиваясь. Тогда женщины «из общества» почти не курили,- это считалось неприличным.
Очень искренно и трогательно вела Кварталова тяжелую сцену с братом гимназистом. Юноша встречает сестру враждебно, он озлоблен против нее: товарищи дразнят его тем, что у него сестра - «такая». Страдая, плача от боли и обиды за сестру, мальчик кричит ей злые, оскорбительные слова, гонит ее прочь, даже ударяет ее ногой, так что она падает. Кварталова полулежала на полу, оглушенная не столько ударом, сколько несправедливостью. Она смотрела на брата: ведь для него, для его благополучия она и загубила свою жизнь! Обида и горечь были в ее глазах, в беспомощных движениях рук, которыми она, как слепая, упиралась в пол, пытаясь подняться.
Однако лучше всех в спектакле «Злая яма» была Алексеева. В роли, небогатой по авторскому тексту, она создавала превосходный образ простой русской женщины, неграмотной прачки, несущей в себе то подлинное «золото, золото - сердце народное», о котором писал Некрасов.
В бенефис Кварталовой была показана переводная мелодрама Фосса «Ева» с Кварталовой в заглавной роли. С Евой случилось все, что полагается в слезливой мелодраме: ее соблазнил богатый молодой человек и бросил, беременную, она стреляла в него, ее судили, и она умерла и тюрьме. Этот мелодраматический навар, которым театры и то время так же охотно угощали зрителей, как чеховская Зюзюшка в «Иванове» угощает своих гостей крыжовенным вареньем, Кварталова облагораживала свойственным ей мягким, искренним выражением скрытого страдания.
Другой молодой актрисой, ставшей любимицей публики, была О.Д.Орлик - живая, задорная в комедиях, обаятельная в лирических ролях. Я видела ее в роли Вари в «Дикарке» Островского и Соловьева. После Вари - Комиссаржевской Орлик меня не удовлетворила. Комиссаржевская играла Варю «дикаркой» в том смысле, в каком мы говорим о прекрасных дикорастущих растениях, противопоставляя их цветам, выращенным культурой садоводов. Орлик же играла «дикость» до некоторой степени в том смысле, в каком этот эпитет применяется к неприрученным зверькам, к необъезженным лошадкам. Комиссаржевская показывала любовь Вари как поэтическое чудо, Орлик же раскрывала любовь Вари с грубоватой, здоровой жадностью красивого молодого животного.
Дарование Орлик было очень разнообразно. На следующий день после Вари в «Дикарке» она играла круглую дурочку-дамочку в пустом водевиле «Бракоразводные сюрпризы», а в пьесе Беспятова «Лебединая песня», в которой я видела ее позднее в Петербурге, она захватывала весь зрительный зал глубоким драматизмом, с каким играла маленькую, нервную, болезненно-чуткую девочку Нетти.
Антрепризе Никулина, несомненно завоевавшей публику, не повезло, однако, в другом: ее замытарило начальство. Как уже сказано выше, виленское городское управление сдавало антрепренерам театр с девятью тысячами рублей субсидии плюс доход от вешалки и буфета. До антрепризы Никулина городские власти почти не вмешивались во внутренние дела театра или же делали это келейным и семейным способом, так что отзвуки не проникали в широкую публику. При Никулине городские власти стали почему-то активно требовательными к театру. Был создан специальный попечительный совет по театральным делам, и почетным попечителем виленского театра был назначен жандармский полковник Слезкин. Не знаю точно, почему, но дирекция театра не сошлась характерами с попечительным советом и, в частности, с полковником Слезкиным. Отношения вскоре приняли настолько обостренный характер, что отголоски этих раздоров попадали порой на страницы газет, становились предметом пересудов широкой публики. Попечительный совет в лице полковника Слезкина вмешивался в репертуар, отменял, запрещал, навязывал. Театр в лице Никулина отбивался, сопротивлялся. Кончилось все тем, что Никулин ограничился одним сезоном 1900/01 года и со следующего года перенес свою антрепризу в другой провинциальный город.
