Набор преисподней (СИ) - Рицнер Алекс "Ritsner" (книги онлайн TXT) 📗
Тим слушает его тираду, как обычно, слишком внимательно. Спрашивает всерьез:
— Арис, тебя из кабинета на литературе никогда не выгоняют?..
— Что это еще за «Арис»?
— Не знаю… — теряется Тим. — Аристарх — Арис.
— Это ты меня не хочешь звать через «хер»?
Тим тянет уголок губ, кивает.
— Ладно, — соглашается Стах. Вспоминает: — Вообще-то, мне как-то по литературе поставили тройку. Мол, неправильно понял. Я спросил у матери, как можно неправильно понять литературу?.. Она пришла со скандалом — и с тех пор я все понимаю правильно.
— Ты бы понравился Светлане Александровне.
— Это которая?
— Шапиро.
— Она же у гуманитариев ведет. Мне донесли, что ты с химбио.
— Наш особенный класс, — пожимает Тим плечами.
— Соколов сказал: «Мяч футбольный». Вот погоди, он еще у вас классным будет.
— Боже, — Тим округляет глаза, — нет…
— Не дрейфь, он тебе сочувствует. Когда ржет. Сам сказал.
Тим качает головой, не соглашаясь.
Стах замечает:
— Какой-то ты грустный.
— Почему?..
— Не знаю… Может, ты просто пишешь больше, чем говоришь? Еще и шутишь.
— Это где?..
— Был целый уморительный кусок про Джойса. Погоди, я зачитаю, — и собирается идти за книгой.
— Арис, — Тим возвращает его голосом.
Снимает с плеча рюкзак. Извлекает на свет — о ужас — тетрадь для сочинений, открывает на нужной странице, там намалевана одна фраза: «Почему люди не летают так, как птицы?» — и хватит с «Грозы». Он не шутил про Джойса.
— Ну, начало положено… — усмехается.
— Это не смешно…
— Это очень смешно, — кивает убежденно. Собирается шутить про Джойса сам: — Заходит как-то Джойс после работы в бар и говорит, что написал за целый день всего шесть букв. А бармен ему отвечает: «Но, мистер Джойс, для вас это очень хороший результат». И тот — ему: «Да, но я не помню, в каком эти буквы порядке!» А ты хотя бы помнишь. Можешь продолжить, мол, вся литература о свободе, вот, например, в пьесе Островского… Хотя у него вышла какая-то сомнительная свобода, по-моему.
Тим улыбается и молчит. Ковыряет пальцами страницы тетради. Царит тишина: он замечательный собеседник.
— Знаешь, — вспоминает Стах, — один итальянец задался Катерининым вопросом в пятнадцатом веке. Только он не с обрыва бросился, а придумал орнитоптер, парашют и воздушный винт.
— Что такое орнитоптер?..
— По-русски: «махалет». Типа такой аппарат для полета по принципу птицы, — Стах показывает птицу руками, как в театре, только без теней. — А воздушный винт в вертолетах применяется. Вон сколько всего может сделать один человек, если с обрыва не бросится.
— То был да Винчи, таких — один на тысячелетие.
— А Эдисон, Тесла, Франклин, Лемельсон и Лэнд так, мимо проходили? И братья Райт со своим самолетом — подумаешь, никакой поэзии.
— Ты драму сравниваешь с жизнью?
— Не со смертью же. Кстати, Добролюбов написал, что «Грозу» сложно назвать драмой, потому что главной преступнице сочувствуешь. Она еще и единственный «положительный» герой. Кранты.
— Почему «преступнице»?
— А что она, святая?
— Она, скорее, отчаявшаяся…
Стах сбавляет тон и говорит спокойней:
— Нет такого отчаяния, чтобы ему стоило поддаться. «Темней всего перед рассветом».
— А если он не наступает?
— Наступит, — убежден Стах. — Даже если «гроза». Тучи разойдутся, а тебя не воскресить.
Тим замолкает, листает тетрадь, залитую арабской вязью. Стах веселится:
— А ты не левша?
Тим странно тушуется и мотает головой.
— Ладно, давай напишем твое сочинение. О свободе.
— Только без имен.
— Даже без да Винчи?
— Арис…
— Я шучу. Какой-то ты серьезный. Как тебя по отчеству?
— А что?
— Буду звать тебя длинно.
— Зачем?..
— Я сейчас начну гадать, если ты не скажешь. Гадать — это от слова «гадость», чтоб ты знал.
— Чего?..
— Александрович? Сергеевич? Васильевич? — и выразительно смотрит — на Тима в ужасе.
— Алексеевич…
— Вот сразу бы. Что ты, Котофей Алексеич, так много паришься?
Стах садится на излюбленное место — не свое — и кивает Тиму, чтобы тот поторопился. Тот, конечно, никуда не торопится. Приземляется рядом. Когда Стах наклоняется к нему по близорукой привычке, он отодвигается.
— Ты можешь еще уйти в соседний кабинет.
Тим без охоты делит личное пространство.
Стах пытается угомонить пульс и дышит пару секунд горчащей сладкой свежестью, свыкаясь. Если бы можно было запереть север во флакон, он бы пах Тимом.
Стах добивает, просто чтобы добить:
— Хочешь неловкий комплимент твоему одеколону?
— Что?..
— Что? Опять не смешно?
— Н-нет.
— А я стараюсь.
— Может, слишком?..
— Я по-другому не умею.
III
Тим заканчивает пространным поэтичным заявлением: «Разве свобода в том, чтобы избавиться от муки? От муки совести, от бремени греха… Спросите за меня, я так и не нашел ответа».
Кстати, пишет-таки он рукой.
Стах предлагает физику. Тим почему-то не соглашается. Тогда он спрашивает у него:
— А ты придешь в четверг?
Тим пожимает плечами.
IV
И в четверг не приходит. Может, он и в понедельник не хотел. Может, он собирался сказать, что все вот это вот — плохая идея.
Не понимаю, как тебя понимать. А.
Наверное, я для тебя, как физика для меня. Т.
Давай я помогу тебе с физикой, а ты мне — с тобой. А.
Нет. Т.
Помнится, ты еще сказал, чтобы я не подходил «никогда». Я подожду. А.
Кажется, ты слишком стараешься. Т.
Упорство никогда меня не подводило. Я терпеливый. А.
Хорошо, терпи… Т.
Жду тебя по понедельникам и четвергам. А.
V
Тим замолкает. Книга лежит, пылится на полу. Стах убирает ее на полку. Как будто теперь все это стало слишком личным. Среди учебников замирают «Три товарища». Стах смотрит на них с тоской.
VI
На следующий день Стах кладет книгу обратно на пол. Вдруг Тим потеряет? Уже через минуту пишет: «Может, нам нужен третий?» — и ставит обратно.
Кажется, мне много одного тебя… Т.
Но ты меня нашел. Будешь моей физикой. А.
========== Глава 11. Проект о социальных связях ==========
I
Мать уже несколько недель с подозрением расспрашивает сына о новом проекте, которым он занят после уроков в библиотеке в понедельник и четверг.
Периодически по этому поводу она устраивает целый допрос. Вот как сейчас. Он сидит за уроками, подперев рукой голову. Она притащила с собой из кухни стул — значит, надолго.
Итак, где-то на втором получасе она спрашивает снова:
— И о чем этот твой проект?
— О социальных связях между людьми.
— И что же это за социальные связи?
— Общечеловеческие, мам.
