Набор преисподней (СИ) - Рицнер Алекс "Ritsner" (книги онлайн TXT) 📗
— Блин, рыжик, — смеется. — Ну это же несерьезно.
Стах кривит лицо в злой усмешке.
— Проверь.
Не рискует. Или не успевает рискнуть, потому что входит мать, вытирая руки полотенцем. Отодвигает пришельца, охает на сына:
— Аристаша, что это ты такое делаешь? Господи помилуй, положи нож, — и вырывает сама из рук, потому что он не разжимает пальцы. Оборачивается в ужасе: — Что ты хочешь?!
— Воды. Просто воды попросил. Пересохло в горле.
— Господи… Аристаша, что же это…
Он отворачивается. Пока мать суетится, наливает, он сжимает руки в замок, потому что они трясутся, как у закоренелого алкоголика. Пришелец выпивает, благодарит, пристально смотрит на Стаха, улыбается.
— Ты с нами не хочешь?
Стах не может выдавить из себя тысячи направлений и оскорблений, которые роятся в этот момент в голове. Пришелец уходит ни с чем, бросая легкое:
— Ну ладно.
— Аристаша… что это такое? Зачем ты с ножом стоял?
— За что ты меня родила вообще? — усмехается. — В этой семье.
— Стах… Ради бога…
Он уходит в свою комнату раньше, чем она продолжит, хотя знает, что от нотаций уже не спасется.
IV
Жестокость умеет обжиться. А как обживется, ее не выдворишь. Она нашепчет: доломать. Без задней мысли. Вообще без мысли. Потому что мысль рождается в одиночестве, а жестокость — в обществе. Объект травли уже не субъект.
Стах знает, что это значит — когда все, что подвластно телу, только дыхание.
Его с Тимом роднит ужас и бездействие, и бессилие. У них в памяти полно моментов, о которых не то что говорить, вспоминать не принято.
И если Тим хоть немного похож на Стаха, меньше всего на свете он хотел бы, чтобы кто-то, с кем он чувствует себя равным, видел и знал. И если Тим хоть немного похож на Стаха, он ни за что не расскажет никому из взрослых. Потому что взрослые ничего не решат.
Вечером Стах уходит. У него есть незаконченное в этом году, очень важное дело. Он больше не хочет откладывать, он больше не хочет жить в режиме ожидания, запасаясь терпением, потому что, если бездействовать, Тима можно вообще потерять.
Мать ловит Стаха в коридоре одетым.
— Куда это ты собрался? Что это такое ты выдумал? На ночь глядя?
— Семь вечера. Пройдусь.
— Аристаша!..
Он хлопает дверью.
========== Глава 26. Имена одиночества ==========
I
Стах звонит в дверь и замирает в каком-то полуистерическом припадке. Со свихнувшимся пульсом. Это от того, наверное, что Тим непредсказуемый — и не всегда в хорошем смысле слова. Он может закрыть перед носом дверь или сказать, что все кончено, как-нибудь так, чтобы Стах не попытался — возразить.
Он цокает и звонит еще. А если Тим где-то в гостях? Вдруг никого нет? Стах не хочет возвращаться домой — во-первых, ни с чем, во-вторых, в целом — возвращаться. Ему даже кажется, что он ушел — надолго.
Наконец, дверь открывается. Немного, на щель. Тим смотрит на Стаха непроницаемо. Тот достает на свет оранжевый брелок и, всучив, прячет руку обратно в карман.
— Это… на твои ключи. Чтобы больше не терялись. Я обещал. Думал отдать… до того, как…
Стах застывает, и дверь немного шире отворяется: Тим ее отпускает, щупает пальцами пушистую птицу с виноватым притихшим видом. И Стаха почти прорывает всеми последними неделями:
— До того, как что?..
Тим поднимает взгляд, прижимает к горлу руку, как будто оно болит. Стах отворачивается и ковыряет треснувший бетон носком ботинка. Говорит:
— Я тебе пытался писать, но у меня не вышло. Без фигни. Даже не знаю, как к тебе обратиться. Друг, не друг, так…
В подъезде голос становится какой-то до одури громкий, с дурацким эхом. Стоишь, как на площади, и изливаешь душу… Так себе номер.
— Тебя оставили? Ты так и не сказал, — пытается — тщетно. Усмехается на тишину: — И не скажешь? Ладно. Здорово. Класс. С наступающим.
Стах сбегает по лестнице с чувством, что колено разрезали скальпелем — и оно сейчас вывалится наружу, и нога сложится, как треснувшая пополам палка. Никогда такого не ощущал во время ссор с кем бы то ни было. Тим, блин, во всех отношениях особенный. Чтоб ему пусто было.
— Оставили… — тихий голос падает откуда-то сверху.
Стах оборачивается на лестнице. Смотрит снизу вверх несколько секунд.
Тим не смотрит.
Стах медленно поднимается обратно, опять замирает у двери. Вроде и не открытой, вроде и не закрытой. Гонят, не гонят — разобрать не может. В подвешенном состоянии он ждет приговора, но приговора не наступает.
— Котофей?..
Не отзывается. Гладит пальцами птицу. Стах, когда увидел ее в магазине, представлял, что заявится с ней и спросит: «Похож? Просто одно лицо. Она рыжая — и ей кранты. Можешь ее повесить тоже. Не на доске почета. На ключи». И потому, что Стах себя с ней отождествляет, он делает шаг ближе, как будто…
— А я понял. Почему «не подходить». И все равно подхожу.
Тим тянет уголок губ, болезненно:
— Ты упрямый…
— Да. А еще у меня такого не случалось. Чтобы было с кем-то интересно. Настолько.
Тим молчит. У Стаха алеют щеки. Это все потому, что диалог — это двое, а не один, чтобы второй — иногда.
— А с одноклассником? — спрашивает Тим.
— Что? С каким еще одноклассником?
— Не знаю… с каким ты делал проект.
— С Шестом, что ли? Он болван. Я тебе говорил о нем, что болван. Ничего не поменялось.
— Вы вроде сдружились…
— Мы просто проект учебный сделали. Не дури давай. Я пороги Шеста под Новый год не обиваю, чтобы помириться.
Тим расстроенно тянет уголок губ. Не понимает:
— Зачем ты пришел?..
Кранты.
Стах так и знал, что Тим что-то такое предъявит. Ну знал же, что опять начнется. Он пытается удержать себя — и не свинтить. Потому что свинтить после такого хочется.
— Я к тому… — добавляет вдруг Тим. — Тебе не стыдно со мной?..
— Что? — выпадает в осадок.
— Общаться не стыдно?..
— Блин, Тиш, ты дурак? — обалдевает.
— Ты же… — Тим теряется. Говорит чуть слышно: — Ты же видел…
— Что твои одноклассники сделали? Видел. Мой брат вытворял и похлеще. Тебе, кстати, не стыдно? Общаться со мной.
Тим улыбается совсем уж как-то надрывно и низко опускает голову. Стах делает шаг ближе, спрашивает тише:
— Ну чего ты?..
— Мне очень жаль… — Тим болезненно хмурится. — Арис, прости меня.
— Ты-то здесь при чем? Заставил мою мать переехать в чужую семью? Вот это будет поворот. Сюжетный.
Тим тянет уголок губ. Несколько секунд они стоят в тишине. Тим все еще гладит птицу по мягкой шерсти. Признается шепотом, глядя на нее:
— Я обиделся… когда ты «потерялся» в квантовой физике. И еще завидовал. Что не со мной. Это очень стыдно рассказывать…
Стах молчит несколько секунд — осознает, анализирует, препарирует. Возмущается:
— А ты сказать-то не мог? Вместо того чтобы злиться.
— А ты бы сказал?..
Стах не знает. Может, и нет.
Они молчат еще несколько секунд, Стах вспоминает, что все еще — вопиющее безобразие — торчит, как последний продавец пылесосов, в подъезде. Интересуется:
