Счастливая карусель детства - Гайдышев Александр Григорьевич (книги онлайн полные версии TXT) 📗
Дед крайне благоволил к своему московскому зятю, а все нападки на него со стороны женской части семьи жестко пресекал и ставил всех на место.
— Знать ничего не хочу! Запомните, Юра, по большому счету, очень хороший человек и широкая душа!
После таких заявлений главы семьи у бабушки, тети Али и бабушки Ани не оставалось на руках ни одного козыря, и приходилось лишь смиренно выносить эскапады «родственника-грубияна». Деду импонировали в дяде Юре его увлечение искусством и культурой, умение находить и ценить во всем красоту, его природная широта натуры и искренность. За исключением дяди Юры и мамы он не мог найти в своем окружении «по-настоящему достойных и интересных собеседников» на темы литературы и искусства. Когда же мужчины — ценители мира прекрасного — сходились в своих продолжительных дачных разговорах, нередко проходящих под аккомпанемент звона коньячных бокалов, то даже бабушка против воли проникалась уважением к мужу дочери.
Но упрекала она за глаза своего зятя помимо грубости еще и по другой причине. Работая архитектором в Московском архитектурно-строительном ведомстве, реализовав в Москве и Союзе множество творческих проектов различной функциональной принадлежности, среди которых было много жилых зданий, и снискав заслуженное уважение у коллег по цеху, он категорически отказывался пользоваться служебным положением в личных целях и улучшить свои скромные жилищные условия. Жили же наши четверо москвичей на сорока двух метрах в типовой панельной многоэтажке на юго-западе столицы. Квартира эта была приобретена примерно году в шестидесятом, еще до рождения первенца — Бориса, после размена дедом с бабушкой своей четырешки на Куйбышева, где соседями их были Ольга Форш и композитор Соловьев-Седой. Дядя Юра с точки зрения бабушки был вздорным самодуром, который из-за своей негибкости, принципиальности и нежелания вступить в партию закрыл для себя все жизненные блага и перспективы карьерного роста. Когда же речь заходила о Коммунистической партии, дядя стабильно вспыхивал и разражался градом ругательств.
— Да это же бандиты чистой воды, дешевые дармоеды и приспособленцы!!! Лучше я застрелюсь, чем буду иметь дела с этой бандой. Еще чего — в партию их вступать! Не дождетесь!!! Он моментально вскакивал из-за стола, как тигр начинал метаться из стороны в сторону и нервно курил. Ситуация была необычайно комичной оттого, что часто свидетелями этих гневных речей были дед, папа и мама, которые, в свою очередь, были членами партии. Они переглядывались между собой со сложной палитрой чувств, понимая, что оратора невозможно никак переделать и заставить замолчать, и только могли с легкой укоризной покачивать головами. Всем было понятно, что это еще только цветочки, и если начать с ним спорить и доказывать обратное, то он зайдет очень далеко, и кто знает, чем это все может закончиться. Папа смеялся и пытался оборвать своего друга, но тот лишь огрызался и отмахивался от него. На разъяренного антисоветчика мог повлиять только один человек.
— Юра, не перегибай палку! Сядь и успокойся! Дед как всегда спокойно и властно за секунды укротил своего необузданного родственника, и тот как послушный школьник вернулся на свое место за уличным столом. Все улыбались незадачливому бунтарю, а он нервно пыхтел и ерзал под нашими взглядами. Но вот взгляд его заскользил вверх, и глаза начали с интересом выхватывать какие-то необычные формы облаков. Он уже не имеет ничего общего со своим экспрессивным двойником.
— Санек, погляди, да ведь это вылитая Австралия плывет прямо на нас, а вон там бригантина, вон там, видишь, справа! Это же чудеса! — он вытянул руку и с одухотворением начал поочередно указывать мне на выхваченные им из множества два облака. Папа громко рассмеялся: «Вы только посмотрите на этого соловья-антисоветчика!»
— Юра, как ты не можешь понять, что здесь не привыкли к такой манере общения! — тетя Аля перевела взгляд со своего мужа на деда в надежде, что тот, может быть, наконец, научит его правильно вести себя, в обществе.
— Да что же это такое!!! Коммуняки! И здесь добрались! Что же вы меня все пилите, проходу не даете, воспитываете постоянно? Он уже выскочил из-за стола, нервно, не вынимая из дрожащих губ сигарету, накинул куртку и стремительно пошел по тропинке, идущей в сторону залива.
— Ну что, папа, что я тебе про него говорила?
— Оставьте его в покое. Повторяю, он очень хороший человек. Жаль, что не все его могут понять!
Я был очень благодарен деду, что он действительно чувствовал, по-настоящему понимал и прощал моему дяде все его негативные черты, понимая, что нельзя его судить по меркам обычных людей.
В политике Сталина я тогда почти ничего не понимал, но знал, что при нем мы одержали победу в войне. На мои вопросы о сталинском времени взрослые особо не распространялись, намекая, что я еще слишком мал, и говорили о каких-то репрессиях и развенчанном культе личности. Но дядя Юра не стеснялся и именовал Сталина главным бандитом в стране. Его откровенность вызывала у меня массу вопросов, и он рассказал мне историю из своего детства, после чего я больше никогда не мог осуждать его за резкость и грубость высказываний.
Случилась эта история еще до войны в одном из районных центров Подмосковья, где жила их семья, состоящая из отца, матери, старшего брата и его. Отец, имевший университетское образование, работал инженером-агрономом в колхозе и числился на хорошем счету. Был у них свой дом, и жили они в достатке. Мать воспитывала детей и занималась домашними делами. Все шло хорошо и счастливо. Но однажды отец пришел с работы домой в подавленном состоянии, он отказался от обеда и наглухо закрылся в своей комнате. Домашние почувствовали неладное, но беспокоить его не решались. Он же, как зверь в клетке, метался из угла в угол и без перерыва курил. Через некоторое время он вышел из комнаты, и показалось, что постарел отец как минимум лет на десять. Из глаз его сочились скупые мужские слезы.
— Боря, что случилось? Жена и дети осознали серьезность происходящего, в едином порыве бросились к нему, желая оказать моральную поддержку, а сами уже приготовились к самому худшему. Предчувствия их не обманули. Оказалось, что лучший друг отца — колхозный инженер-техник — был арестован по обвинению во вредительстве колхозного имущества. Человек этот, как и семья его, неоднократно бывали в их доме, дети дружили, а мужчины любили часто и подолгу засиживаться за душевными разговорами. Следователь уже успел пригласить отца к себе в ведомство и в ходе «доверительной беседы» недвусмысленно рекомендовал ему проявить «сознательность» в даче показаний на «затаившегося в тылу врага народа». Борис Юрьевич не верил ничему из того, в чем обвинялся его друг, но понимал, что органы уже все решили и требуют от него лишь формальностей. Прощаясь, следователь с улыбкой сказал, что не сомневается в правильности решения товарища агронома, но все же дает ему время все взвесить и самостоятельно сделать единственно правильный вывод. Но «правильного» вывода Борис Юрьевич не мог сделать, несмотря на всю его очевидность. По его мнению, любое из решений этой «дьявольской задачки» было неправильным, и в любом случае он проигрывал. Об этом он и рассказал своей жене и детям.
— А может, Петр Николаевич все же того?… Враг народа. Чужая душа — потемки. Кто его знает?
— Что ты мелешь, ты прекрасно знаешь, что он ни в чем не виновен. Только давай не врать самим себе и тем более детям!
— А о нас ты подумал? Что будет с нами? Чистеньким захотел быть? Петру твоему уже никто не поможет, и ты это прекрасно знаешь, только наши дети тут при чем?
— Да разве ты не понимаешь, что жить я тогда не смогу, в глаза им взглянуть не осмелюсь! Лучше уж застрелиться тогда!
— Ишь ты, Христос новоявленный выискался, недаром, что из семьи священника. Только учти, что благородство твое никто не оценит, а горе оно принесет всем нам!
— Что же они со всеми нами сделали? Ведь видели, что происходит, да старались не думать! Ведь в безмолвных рабов превратили всю страну. Даже себе правду сказать боимся!
