Счастливая карусель детства - Гайдышев Александр Григорьевич (книги онлайн полные версии TXT) 📗
— Иди, он хочет с тобой говорить.
Дедова нога продолжала быстро раскачиваться, а сам он едва сдерживался, чтобы не рассмеяться.
— Ну и повеселил же ты меня, давно так весело не было. Хорошо, что бабка не поняла, откуда ноги растут! Скажу тебе так: насчет этой Ирины Матвеевны попал ты, что называется, не в бровь, а в глаз, сам того не подозревая. Недаром говорят: «Устами младенца глаголет истина». Вот только по форме ты переборщил. Не стоит так откровенно о людях говорить, особенно о знакомых. Не утки все ж, — дед засмеялся, но уже через несколько секунд в глазах его читался хорошо знакомый холод железной воли, и он продолжил уже совсем другим тоном, — и смотри, чтобы больше слов таких не употреблял. Выброси из головы и забудь, где услышал. Думаешь, не понял, на кого ты хотел сослаться. Больше повторять не буду.
Как-то в ходе разговоров бабушки с родителями прозвучало, что моя двоюродная сестренка из Москвы Танечка очень намучилась при посещении Эрмитажа, где она оказалась в обществе еще одного большого ценителя мира прекрасного из нашей семьи — ее отца и моего дяди. Дядя Юра работал архитектором в Москве и, попадая в Ленинград, не мог оставить без восторженного внимания его архитектуру, музеи и театры.
— Петр Ксенофонтович, Санек, как я вам завидую, что вы живете в таком потрясающем и великолепном городе.
Дядя Юра был человеком необычайно эмоциональным, искренним и прямым, и дедушка любил его, принимая его многократные дифирамбы в адрес нашего города с теплотой и явным удовольствием, тем более что высказывались они представителем столичной творческой интеллигенции, профессионально разбирающимся в предмете разговора. Но в тот раз дяде Юре за глаза досталось от бабушки.
— Вы только подумайте! Этот дурень протаскал семилетнего ребенка более четырех часов по музею и еще сокрушался, что из-за нее он не смог обойти все что хотел. Девочка была еле жива, а он и в ус не дул.
Бабушка была противоположностью дяде Юре и часто отпускала колкости в его адрес, считая, что ее красавица дочь могла в свое время рассчитывать и на более успешную партию, чем этот специфический грубиян-архитектор из Москвы. Да и разлучил он семью на два города, увез дочь в Москву.
Папа с мамой весело переглянулись. Нам всем была прекрасно известна особенность дяди Юры впадать в состояние эйфории под воздействием мира прекрасного, концентрация которого в Эрмитаже ввела его в состояние, когда время и внешние обстоятельства ушли на второй план вместе с моей двоюродной сестренкой. Танечка оказалась жертвой чрезмерной любви своего отца к искусству.
— Как бы передозировка Эрмитажем не вызвала у Таньки полного отвращения к музеям и выставкам, еще пара таких экскурсий, и Юра добьется этого результата.
Папа явно шутил, похоже, эта ситуация действительно его забавляла. Бедная Танечка представлялась мне чем-то вроде Пятачка из мультфильма про приключения Винни-Пуха, которого его большой и энергичный друг вечно таскал за собой, не считаясь с его желаниями, и втягивал в различные истории.
— К сожалению, серьезно повлиять на Юру способен только Петр Ксенофонтович, но по музейным и культурным вопросам они, похоже, заодно, а Танечку действительно очень жаль.
Мама поставила четкий диагноз и дала всем понять, что в данном вопросе следует только уповать на здравомыслие незатейливого отца Тани, который, в сущности, ее очень любил и баловал. Данная история случилась прошлым летом и пришла на память мне потому, что дедушка объявил мне о предстоящем походе в Эрмитаж. По его мнению, я уже «созрел для такого визита». Вечером на всякий случай я попросил бабушку напомнить деду историю про Танечку и Эрмитаж, но она ответила категоричным отказом, считая, что лучше дедушки в подобных вопросах все равно никто не разбирается и давать ему советы бессмысленно.
И вот мы в музее. Эрмитаж действительно покорил меня своим величием и роскошью. Я с любопытством вертел головой по разным сторонам и держал дедушку за руку, опасаясь отстать и затеряться в многочисленных людских потоках, движущихся по непредсказуемым маршрутам. Отовсюду раздавались восторженные голоса посетителей, среди которых было много иностранцев. Нигде и никогда раньше мне не приходилось видеть такого большого количества иностранных туристов, и я непроизвольно проникался ощущением гордости за наш Эрмитаж, который смог собрать и объединить всех этих людей, приехавших в наш город из разных концов страны и мира.
Дедушка чувствовал себя здесь как рыба в воде и даже несколько раз помогал различным людям, отвечая на их вопросы. В глазах этих людей читались глубокое уважение, признательность и благодарность ему за ответы, и мне это очень нравилось. Гордился я им и относил признательность этих людей отчасти и на свой счет, ведь дед-то был мой. Шел он целенаправленно по каким-то ему одному известным маршрутам и останавливался далеко не у всех экспонатов. Но остановившись, мог подолгу в них всматриваться и комментировать увиденное. Мне казалось, что в те минуты он был необычайно счастлив. Как будто какой-то неуловимый энергетический поток света переходил от картин к нему и заставлял этого холодного и рассудительного человека излучать такой силы внутренний свет, что его энергия начинала всей мощью воздействовать на ближайшее от него пространство, в котором находился и я — восьмилетний ребенок, практически ничего не понимающий в искусстве. И я действительно начинал проникаться дедушкиными настроениями, хотя не все его суждения были мне близки и понятны. Да и люди некоторые, случайно вслушиваясь в его речи, начинали по-новому смотреть на картины, и лица их одухотворенно менялись.
Я был в некотором смущении от того обстоятельства, что многие живописные произведения откровенно изображали прекрасные обнаженные женские тела без какого-либо намека на стыд и неестественность со стороны их обладательниц. Художники как бы пели гимн естественной красоте человеческой природы в женском обли-чии. И если я, получив по данному поводу некоторые пояснения от деда, все-таки не решался открыто смотреть на подобные картины и скульптуру, хотя в действительности именно этого и хотел, то дед мог продолжительное время изучать их без малейшей тени смущения.
У некоторых картин дедушка останавливался особенно подолгу.
— Это Мадонна с младенцем — шедевр гениального Леонардо Да Винчи — великого мастера эпохи Возрождения. Такие вещи, вне всякого сомнения, образуют сокровищницу мирового изобразительного искусства. Запомни навсегда имя этого художника и его картину.
Подобные разговоры шли и в других местах музея, но в память от того посещения более всего врезалась именно Мадонна с младенцем. Я стоял вплотную у картины и проникался сознанием того, что хотя это произведение существенно и уступает множеству других картин Эрмитажа по размеру и незатейливому сюжету, но именно эта вещь является подлинным мировым шедевром, и вопросы типа «почему» здесь совершенно неуместны. Оставалось только лишь принять истину, не требующую доказательств, и запомнить ее навсегда, что я благополучно и сделал.
Отголосок этого визита в Эрмитаж не заставил себя долго ждать и проявился самым неожиданным и трагикомичным образом. Вернувшись домой к семье по окончании каникул и начав снова посещать школу, я внезапно и всерьез заразился от школьных друзей тягой к собирательству марок. Короче говоря, мне пришло в голову твердое решение стать филателистом. У большинства ребят коллекции были довольно значительны, поскольку были унаследованы ими от родителей или собирались не первый год. У нас же в семье никто не увлекался марками, и мне предстояло наверстывать отставание опережающими темпами. Я не хотел и не любил быть позади всех.
На карманные деньги я скупал в газетных ларьках «Союзпечати» практически все имеющиеся в их скудном ассортименте марки без разбора, лишь бы они были новыми для моей начинающейся коллекции. Чем-то удавалось обмениваться с ребятами, и я постепенно и медленно качественно улучшал свои марки. Но практически не-меняющийся ассортимент в ларьках «Союзпечати» начинал вызывать у меня уныние из-за того, что дальнейшее развитие коллекции стало под вопросом.