Чудо в ущелье Поскоков - Анте Томич (книга читать онлайн бесплатно без регистрации TXT, FB2) 📗

Анте Томич

Чудо в ущелье Поскоков

Первая глава

сообщает о десятках рецептов приготовления мамалыги, об ошибках при стирке цветной одежды и о супе из пепельницы; двоих чуть не убивают, а один хочет жениться, и не знаешь, кого жалеть больше всех

Змеиное ущелье высоко в горах. Найти его нелегко, оно спрятано, защищено, как крепость, к нему ведет только одна дорога, петляющая через теснину, которая после очередного поворота неожиданно выводит на небольшое каменистое поле, а оно через каких-нибудь двести метров упирается в высокие, почти вертикальные скалы. Здесь редко видящая солнце земля, с трудом отвоеванная у колючих кустов, ясеней и грабов, разбита на небольшие участки, засеянные клевером, есть тут и пара грядок с луком, и несколько рядов картошки и нута. Оранжевые цветы тыквы греются на маленьком расчищенном клочке земли за невысоким забором из камней.

На границе поля к отвесным скалам прижалось село: десяток брошенных, полуразрушенных и заросших травой и кустами домов и низких конюшен с разбитой черепицей, а среди всего этого запустения — надменный белый трехэтажный дом Йозо Поскока. Он и его сыновья — единственные, кто остался жить здесь, в родном краю своего разбросанного по миру племени. Давно уже переселились отсюда остальные Поскоки, осели в далеких городах, нашли работу, выучили детей, забыли и родные места, и свою многовековую бурную историю.

Они были людьми гордыми, непокорными, гайдуками и контрабандистами, которые, замаскировавшись овечьей шкурой, неожиданно выскакивали из стада и короткими кривыми ножами резали подряд и турецких сборщиков налогов, и австрийских землемеров, и югославских жандармов, милиционеров и почтальонов. В церковных летописях неоднократно и подробно описаны случаи, как какой-нибудь из государственных служащих, переоценив собственный авторитет, дерзал отправиться в Змеиное ущелье, а дальше долго-долго его никто не видел и ничего о нем не слышал. Потом, спустя много дней, чиновника, обглоданного зверями, находили в какой-нибудь яме пастухи. Узнать такого человека можно было лишь по расшитой золотом форме, которую бедняга высокомерно носил при жизни.

Но сейчас все это стало далекой историей. Народ разъехался, привык к городским правилам и обычаям и совершенно утратил дикий, бунтарский нрав, из-за которого в давние времена фамилию Поскок произносили только осторожным шепотом, причем всегда с проклятиями. Остался один только Йозо, к ужасу его супруги, прошлой весной упокоившейся Зоры.

Пока еще можно было надеяться, что в этом есть смысл, Зора умоляла Йозо бежать с ней и детьми из этих скал и камней от горной скучищи, от глубокого, непроницаемого мрака зимних ночей, когда только благодаря доносящемуся издалека вою волков знаешь, что ты еще не умер и не лежишь сейчас в ледяном гробу. Она упрашивала его переселиться куда-нибудь, где светло, где слышны звуки человеческих голосов, смех, музыка, может быть даже куда-нибудь к морю, чтобы жить рядом с другими людьми, возле магазинов, кафе, почты, больницы и школы, чтобы иметь в доме телефон и водопровод.

— Нам будет легче, Йозо, — умоляюще шептала жена глубокой ночью в постели, толкая его ногой.

— Иди к черту! — отвечал он и поворачивался к ней задом. — Если уедем вниз, так они сразу заставят зарегистрировать машину.

— Так ведь все регистрируют свои машины. Такой порядок, несчастный ты человек.

— Э, а я не хочу! Кому какое дело, что у меня есть, а чего нет.

Тут Зора всхлипывала, глубоко вздыхала, и по ее щекам катились слезы. Она так стонала и плакала не меньше десятка лет после свадьбы, а потом слезы кончились. Она вдруг умолкла и больше с мужем никогда не разговаривала. Молча наливала ему в тарелку суп и поправляла воротник его рубашки, они без единого слова ложились в брачную постель, а потом вставали, не сказав друг другу «доброе утро». Даже определенным делом занимались в полной тишине. И так больше тридцати лет. Словно принеся обет Богородице, Зора молчала, пока не настал ее смертный час, когда она, в последний раз нежно посмотрев на своего спутника жизни, еле слышно прошептала:

— Говнюк, — и после этого умерла, оставив Йозо с четырьмя хоть и взрослыми, но враждебно настроенными сыновьями: Крешимиром, Бранимиром, Звонимиром и Домагоем.

Старый Поскок, грубый, всегда хмурый мужчина, ни разу в жизни никому не сказал доброго слова, не приласкал, не поцеловал. Если бы кто-то попытался поцеловать его, Йозо, вероятно, убил бы такого человека на месте. Если уж кто-нибудь и был ему дорог, он этого никогда не показывал. С сыновьями же у него была особая проблема: все они оказались выше его. Крепко сбитый, низкорослый отец еще так-сяк терпел, пока они были маленькими, но стоило кому-то из отпрысков добраться до тринадцати-четырнадцати лет, как он начинал ненавидеть его, да так, что даже избегал смотреть на него. Все четверо, унаследовав телосложение от матери, тянулись вверх, становились крупными, широкоплечими мужчинами, а их папа, из своей лягушачьей перспективы бросавший на них косые взгляды, через некоторое время понял, что нужно будет хорошо подумать всякий раз, когда ему захочется кому-то из них вмазать. По правде говоря, Йозо сыновей даже побаивался. Ведь он до сих пор при перемене погоды костями чувствовал последствия драки с Крешимиром двадцать лет назад.

Крешимир, которому тогда было не больше двенадцати, случайно сломал топорище, и Йозо неосторожно влепил ему затрещину, после чего тот схватил отца за грудки и надавал оплеух: одну, другую, третью, четвертую, backhand, forehand, backhand, forehand, backhand, forehand… Крешо, вероятно, не остановился бы и по сей день, если бы папа не пнул его, совсем неспортивно, коленом в пах. И он, скрючившись, упал, а Йозо принялся его добивать. Дважды врезал ногой по ребрам, а когда замахнулся в третий раз, парень схватил папу за ногу. Повалил на землю, забрался на него, ухватил за волосы и стал шмякать затылком о землю. Почти потеряв сознание, Йозо, к счастью, кое-как вытащил из-под себя руку, ткнул двумя пальцами Крешимиру в глаза, освободился и убежал.

Всю вторую половину дня они таскались по горе, с дубинами поджидали друг друга в засадах и забрасывали камнями, пока отец, полумертвый, не рухнул под кленом. Крешимир сломал ему нос, ногу и два ребра. В сумерках Йозо едва дополз на четвереньках до дома, а там, на крыльце, стояла Зора и молча злобно улыбалась. Рада, нехристь, скотина, невеста Сатаны.

— Смейся, смейся, — сказал Йозо, сплевывая кровь. — Ты еще второго не видела.

Действительно, нельзя было сказать, что старший сын тогда легко отделался: у него треснула кость руки, был рассечен лоб и выбиты два зуба, но, по общему мнению, Йозо тот бой проиграл. И с той поры его карьера пошла по нисходящей. Несмотря на более поздние столкновения и с Крешимиром, и с остальной молодежью, ему ни разу не удалось вернуть чемпионского пояса.

После того как умерла жена, он был вынужден разговаривать с сыновьями больше, чем ему хотелось. Из дома он выходил не особенно часто и поэтому взял на себя задачу готовить для семьи, неожиданно обнаружив, что ему нравится варить и жарить, экспериментировать с продуктами, выдумывать рецепты. Взять, к примеру, мамалыгу. Удивительно, сколько существует способов ее приготовления. Йозо ставит воду на огонь, ждет, чтоб закипела, потом высыпает в нее кукурузную крупу, а потом, за минуту до того, как смесь загустеет, осторожно помешивая, добавляет в нее то натертый сыр, а то и жаренную с луком свиную грудинку, или паштет из печенки, или помидоры пелати, тушеную морковь, молотые грецкие орехи, корицу, мед, абрикосовый джем, фруктовый йогурт… Старик каждый раз начинает просто сиять, когда найдет что-нибудь новое, чтобы подчеркнуть вкус мамалыги, даже если это не особенно нравится его сыновьям, у которых однажды после мамалыги с какао был жуткий понос. Но несмотря на такие проколы, папа не сдавался. Он мог бы есть мамалыгу каждый день.