Завещанная река - Знаменский Анатолий Дмитриевич (онлайн книга без .txt) 📗
– Слышь, батька! А до Мурома мы дойдем? – вдруг спросил Шмель.
Булавин и жевать перестал, лодыжку на стол отбросил.
– Бона ты куда! – засмеялся он, ощерив крепкие, белые зубы. – А чего мы там не видели?
Шмель эту его шутку не принял, вздохнул только.
– Невеста у меня там осталась, у барина… – пожаловался он. – Три года живу на Дону, не мят не клят, а домой тянет, атаман! Барин у нас – собака, загрыз мужиков. Чуть чего – псовой сворой травит. Каждую девку перед свадьбой к себе на ночь берет…
– Чего же мужики ждут? Шли бы все к нам, – сказал Кондрат.
– Народец-то разный у нас, атаман. Один в лес глядит, а другой барину в глаза, как пес верный. Слова поперек не скажи! А кто на волю бежит, так того псари ловят и до смерти кнутами бьют…
Булавин смотрел на вострые глаза парня, на лихие кудри и ястребиный нос.
– А ты, значит, не побоялся?
– Я-то ушел, да ведь не каждый может. Тоже вся свора гончая за мной шла. В казаки идти – с жизнью надо прощаться, атаман.
– Как же ты сумел?
– Речка помогла, – сказал Шмель. – Прыгнул в воду, залез до пояса и жду. А гончие – ко мне, вплавь.
Лапами бьют по воде, на зубах пена… Страху натерпелся, господи! Доси поджилки трясутся!
– Не взяли они тебя?
– Так ведь у меня-то в руках топор был! – засмеялся Шмель. – Кабы на суше, так взяли б конечно, а на воде – нет… Ушел. А токо день и ночь про свою деревню думаю.
Кондратий принялся вновь за баранью лодыжку, Услышал, как заскрипел парень зубами, замычал, словно от боли.
– Будет время, Василий, и до Мурома доберемся!
А зараз ты отоспись да в Черкасск собирайся. Отписку мою повезешь атаману со старшинами…
Перед тем как ложиться спать, Василий заткнул сквозящее оконце охапкой сена. Сам расстелился на армяке у двери и долго лежал молча, глядя в темный потолок. Потом спросил глухо:
– Старшинам-то веришь, атаман? Али как?
Булавин лежал в переднем углу, на лавке. Вздохнул:
– Верю каждому зверю, Василий. Приходится. Наше дело такое.
– Ну-ну, – ответно вздохнул Шмель.
– А ты что, заметил чего?
– Да пока нет…
– Ну так спи, не бередь словами.
– Сон не идет, атаман…
– С чего бы?
– Да вот, взять хотя моего нынешнего хозяина… Все думаю! Умственный казак, ничего вроде бы. Но переменчив бывает и до того ушлый, семь пятниц у него на неделе…
Кондратий перекрестил рот в зевоте и отвернулся к стенке:
– Спи! Старшинам нынче тоже некуда податься, бояре на всех шворку накинуть хотят. Спи!
9
Однако сна не было. Только задремали, издали возник конский топот, мерзлая земля загудела дробно и тут же застучали в двери, кто-то рвался в избушку и кто-то не пускал, сторожил атаманский сон.
Василий вскочил, засветил плошку, отпер двери. А Булавин тяжело приподнялся, положил локти на стол и бороду взял в кулак.
В распахнутую дверь кинуло ветром пригоршню снега, пахнуло первой зимней свежестью, а потом увидели они запорошенного метелью и продрогшего Мишку Сазонова, старшего табунщика с Илюхиных выпасов.
– Снег, что ли, пошел? – спросил Булавин, – Гляди-ка!
– Снег… – сказал Мишка Сазонов, развязывая верблюжий башлык, отряхиваясь. – Добрый час уже метет по степи, едва дорогу нашел я…
– Стряслось, что ли, чего? – насторожился Булавин.
Мишка Сазонов притворил накрепко дверь и спиной ее прижал. Водил глазами, на Ваську Шмеля покосился с недоверием.
– У меня – тайное слово, Кондрат Афанасьевич… С глазу на глаз велено…
– Говори, – сказал Булавин. – При нем можно.
Мишка Сазонов мял в руках баранью шапку.
– Илья Григорьевич наказал мне: бечь на сменных конях, упредить. Беда в Черкасском, мол! Лунька-то, атаман, измену замыслил, хочет тебя изловить ныне да боярам выдать. А царю о том отписать, что на Дону воровство было да его стараниями, мол, и прикончено. Супостат!
– Н-ну, ну… – .недоверчиво покосился Булавин. – Отписку дал?
– Нет, – замотал головой Мишка. – Велел так, на словах переказать. Недосуг было, отряд Луньки за мной, по пятам идет. Охрану ставить надобно, Афанасьевич…
Булавин в один огляд успел кинуть на плечи дорогой кафтан, и саблей опоясаться, и пистоль за кушак сунуть.
– А-а, дьявол! – заругался он, выпрастывая из-под скамьи ремешок пороховницы. – Привез ты мне снегу за ворот, Мишка! Далеко отсюда отряд Лунькин?
– К рассвету, гляди, тут будут. Хотят невзначай взять всех!
– Ну, это мы поглядим. Василий, дозоры на три версты, чтобы кругом были! Мигом!
И оглянулся на Мишку Сазонова:
– Со мной останешься?
– Само собой, атаман. Куда мне?
– Ну так беги по балаганам, созывай ко мне казаков, какие тут есть, говорить надобно. Дело не шуточное.
Он еще придержал Мишку у двери, погрозил плетью:
– Гляди, ежели что не так, на оглобле повешу!
– Истинный Христос, все верно!
– Ну, с богом!
А на дворе совсем уже побелело. Под каблуком мягко поддался и хрустнул первый, нестойкий снежок.
«И верно сказано, что первая пороша – не санный путь…» – подумал Кондрат, оглядывая шумный, всполошившийся лагерь.
Вокруг костров двигались и гомонили, поднимали сонных, кидали дрова и недогоревшие головни в огонь. В небо взлетали столбы искр, а навстречу срывало пригоршнями колючий снежок.
Какой-то хилый мужичонка из приблудных гультяев у ближнего костра старательно перематывал толстые онучи, сучил локтями. Новые лапти из пеньковых очесок с длинными оборками лежали рядом.
– Что, ногу облегчаешь, бедолага? – спросил на ходу Кондратий.
Мужичок испуганно поднял бороду.
– Да ведь оно как говорится, атаман. Вперед ли, назад – а бечь!
– Ныне будем токо вперед! Пики и сабли точить! – приказал Булавин и пошел дальше.
«От этих толку мало будет, на казачков вся надежа…» – мелькнуло в голове.
Пока он обходил шумный бивак, совсем развиднело и метель утихла. В избушке ждали его казаки. Они стояли толпой, подпирая шапками низкий потолок и обхватную матицу у печки, а за столом, в переднем углу, сидели есаулы Семен Драный и Степка Ананьин. Увидя Булавина, оба поднялись, освободив место.
Булавин гневно швырнул баранью шапку в угол.
– Слыхали, атаманы-молодцы? – он прошел за стол, под образа. – Предал нас пес Лунька. Чего думать будем?
Драный вздохнул громко, а Степка Ананьин глазами забегал, начал ковырять ногтем сучок в столешнице. Гомон прошел по избе, будто ветром ненастным дунуло.
А потом тишина мертвая наступила, и снова вздохнул Семен Драный.
– Так чего думать будем, казаки? – повторил Кондрат.
– Думай не думай, а сечи не миновать, – сказал Драный.
– Много их… – покосился на пустое оконце Ананьин.
– Много… – отозвались у порога.
К столу протиснулся Фомка Окунев, атаман сожженного Шульгин-городка. Уставил на Кондрата черные зрачки, спросил хмуро:
– Как же вы такое дело заваривали, не договорясь?
Мою станицу пожег боярин, мы ему суд праведный учинили. Но мыслимое ли дело, казак на казака пойдет? На Черкасск руку подымать!
Кондратий глаз не отвел, сказал напрямую:
– Договор был твердый. Совет держали сообча. К астраханцам, на Кубань, к староверам, и на Терек вестовых казаков послали, и к запорожцам-братьям тож…
Кабы не измена Лунькина!
На Кубань и на Терек вестовых еще никто не посылал, но Кондрат все же не вводил казаков в обман, потому что обо всем этом заранее думал, когда на дело решался. Как же без подмоги и союза с окольными казаками?
Фомка Окунев собирался еще что-то спросить, то ли укорить в чем собирался Булавина, но тут пальнул кто-то из ружья под самым окном, все кинулись к дверям, но двери уже распахнулись, и на пороге явился, сверкая глазами, кудлатый Васька Шмель, всех остановил.
– Атаман! – закричал вестовой. – На дальнем бугре черкасские казаки показались! Видимо-невидимо, наметом идут к нам! Вели народ поднимать!
