Княжий удел - Сухов Евгений Евгеньевич (книги онлайн бесплатно серия txt) 📗
– Так. Как повторишь те слова, так государь и одумается. А теперь пошла я, Марфа, вечер на дворе, – поклонилась колдунья в самые ножки боярышне и прочь ушла.
Весенние сумерки наступают скоро: едва солнце ушло за дол, а на дворе уже ночь. Ахнул злобно филин и умолк. Марфа зажгла лучину, обкурила комнату колдовскими травами и принялась творить заклинание:
– Плачет тоска, рыдает тоска, белого света дожидается, радуется и веселится…
Едва успела Марфа договорить заклинание, как в окошко робко постучали. Глянула девица через прозрачную слюду, а во дворе великий князь стоит. Будто и не было печали, отлегла боль от сердца. Не обманула, стало быть, колдунья, сумели чародейские слова приворожить князя.
– Ой, Господи, что же мне делать-то!
Василий постоял еще, а потом вновь нетерпеливо застучал по ставням.
Отперла дверь Марфа, а Василий Васильевич уже через порог ступил и руки загребущие тянет, обнять девку за стан норовит. Увернулась Марфа проворной белкой от государевой ласки и к образам, как под защиту, заспешила.
– Позднехонько ты явился, Василий Васильевич, я уже тебя забывать стала.
– Не мог я прийти раньше, любушка, – только и сказал в свое оправдание великий князь.
Время, проведенное в разлуке, не убавило в нем страсти, а наоборот, любовь к Марфе вспыхнула с новой силой, как, бывает, полыхает масло, пролитое в огонь. Девичьи слова вонзились в Василия каленой стрелой, так и жалят, причиняют боль.
– Жениться, стало быть, надумал?
– Не моя это вина, матушка так решила, – поспешил оправдаться великий князь. – Как же я смогу против ее воли пойти? Она ведь и проклянуть может, строга не в меру!
Каждое сказанное слово словно заноза в сердце девичье. А Василий и не чувствует, еще глубже ядовитые щепы вгоняет:
– Сначала смотрины у нас были, а потом и обручились.
– Ко мне же с чем пришел? Счастьем своим поделиться?
Хотелось Марфе надсмеяться над государем, как советовала колдунья, только так можно возвыситься над собственной бедой, но, заглянув в очи Василию, удержалась. Того и гляди, заревет великий князь медведем, а самой ей от этого еще горше сделается.
– Люба ты мне… вот я и пришел.
Закружилась девичья головка от сказанных слов.
– Вернулся, мой сокол ненаглядный. Вернулся, родимый. Как же я теперь без тебя буду? – Марфа посмотрела на иконы: – Ой, Господи, что же это я делаю! Обожди, Васенька, обожди, я только крест нательный с себя сниму.
И была ночь, и была любовь, и лучина потрескивала перед образами, охраняя сон молодых…
Свадьба князя Василия была пышной. Спозаранку трезвонили, ликуя, колокола всех церквей и соборов, а главный колокол Москвы на Благовещенской звоннице гудел басовито. Челядь великокняжеского дворца угощала всех молодцов хмельными напитками. Никто не мог пройти мимо, не отведав этого зелья: ни бродячий монах, ни крестьянин, ни боярский сын. На свадьбу великого московского князя были приглашены все: стольные бояре и дворовые люди. Каждый был сыт и пьян.
Скоморохи не уставали веселить гостей: горланили частушки и выделывали коленца. Дураки-шуты и шутихи наряжались в боярышень и водили хоровод, а карлы и карлицы забавляли гостей тем, что прыгали друг через дружку и ходили павами, подражая государыне. Весело было во дворце. Столы ломились от пива вареного и вина белого, меда хмельного и овсяной браги, дичи печеной и караваев душистых. А запах от них исходил приятный и сладкий.
Столы для черни стояли в подклетях, а для родовитых и желанных гостей – в светлом тереме. Бояре в нарядных кафтанах восседали на скамьях, окунув густые бороды в наливки и соусы.
Молодых провели трижды вокруг стола, потом усадили на лавки. А бояре лукавые знай спрашивают:
– Княгинюшка, по сердцу ли тебе пришелся жених твой, князь Василий Васильевич?
Невеста, не смея взглянуть в лица гостей, отвечала сдержанно:
– Как батюшке, как мамаше, так и мне.
Не зря гласит молва: «С лица воды не пить!» Но княгиня была на редкость пригожа собой, приложиться бы губами к ее лицу и испить эту чистоту, как утреннюю росу с полевых цветов.
Господь создал суженую Василия Васильевича на удивление всем, хотел подивить народ красотой. Коса у великой княгини ниже пояса, нос прямой и тонкий; лоб без единой морщиночки, губы сочные, как спелый заморский гранат; щеки с ярким румянцем; подбородок горделив, а маленькая ямочка на нем придавала княгине лукавство. Кажется, вот-вот Господь не сумеет довести до конца начатое творение, уж слишком сложен труд. Но нет, не дрогнула божественная рука, Создатель уверенно лепил великую княгиню: стан получился гибким, ноги длинные, грудь высокая. Не было сил отвести взор от такой красоты. Василий смотрел на княгиню, как голодный смотрит на стол, заставленный яствами.
Забылись вчерашняя ночь и обещания, будто и не было никогда горячих нашептываний Марфы. Разве можно устоять перед силой прекрасных глаз Марии: у князя закипела кровушка, а лицо разгорелось, словно солнцем припекло.
Софья Витовтовна поднесла икону молодым, благословляя.
Захмелели бояре от выпитого вина, а в дальнем конце стола кто-то пьяным голосом затянул песню.
Мария встает из-за стола. Кланяется поначалу великой княгине Софье Витовтовне, потом мужу своему, почетным гостям. Дарит братьям жениха по рубашке. Василий Юрьевич благодарит невестку и целует ее в бархатную щеку. Сладка женушка у братца! Дмитрий Юрьевич перешагнул через лавку и вышел навстречу невесте. Шаг у него легкий, но не такой, какой бывает у незрелого отрока, спешащего на гулянье, а как у дружинника, готового к долгой сече. Только девичья краса могла заставить молодца согнуться до самой земли. Поклонился Дмитрий Шемяка, разметались русые кудри, а красавица дарит ему вышитую рубаху и приговаривает:
– Чтоб носил ты ее, Дмитрий Юрьевич, с любовью. Чтобы в мороз она тебя согревала, в дождь укрывала, а летом от жары спасала. И чтобы рубаха эта сносу не знала.
Благодарно принял подарок Дмитрий и тотчас надел ее под кафтан.
Дураки-шуты забили в бубенцы, и продолжалась потеха. Вышла молодая из-за стола и поплыла лебедью по кругу, рука у нее белая, легкая, взмахнула она ею, и бояре посторонились, пропуская невесту князя. Василий Юрьевич пустился вдогонку за Марией, выделывая коленца. Гости засмотрелись на удалую пляску, а старый боярин Петр Константинович, служивший еще при Василии Дмитриевиче, указал на Василия:
– Глянь, Софья Витовтовна! Пояс-то, что на Василии Юрьевиче, наследникам московским принадлежит. Детям твоим!
– Как так? – подивилась великая княгиня.
– А вот так, пояс был дан за дочерью великого князя Нижегородского Дмитрия Константиновича великому московскому князю Дмитрию Ивановичу в приданое. А этот пояс подменил на свадьбе у князя тысяцкий его, Василий. Тысяцкий потом передал пояс своему сыну Микуле. А Микула затем передал пояс в приданое Ивану Всеволжскому за дочь свою. А когда Иван Всеволжский из Орды с твоим сыном вернулся, обручил свою дочку с Васькой Косым и отдал ему пояс.
И здесь Иван Всеволжский, никуда от него не денешься! Что же это за проклятье такое!
А старик продолжал:
– Погулял этот поясок по рукам, да как не погулять, если он работы византийской, еще самому Дмитрию Донскому принадлежал!
Васька Косой безмятежно, гоголем прохаживался по кругу и зазывал в центр девок, а те стыдливо закрывали лица платками, и только самые отчаянные из них принимали приглашение князя.
И как не знать Софье Витовтовне, что Дмитрий Донской в своей грамоте, разделяя Московскую землю между сыновьями, не забыл поделить без обиды золотые цепи и резные шкатулки с каменьями.
Пояс для князя – это что сабля для ордынца. Счастливый пояс передается от отца к старшему сыну, как хранителю доблестей рода, и потеря его считается большой бедой для всей семьи. И нужно быть совсем глупым, чтобы расстаться с поясом великого Дмитрия Донского. А пояс знатный, одних крупных рубинов на нем с дюжину. Они дразнили великую княгиню, подмигивая ей лукаво красными зрачками.