Три цвета времени - Виноградов Анатолий Корнелиевич (книги регистрация онлайн бесплатно .TXT) 📗

Оглядевшись кругом, он вдруг принял наглый и вызывающий вид, потом с грустью и иронией сказал;

– Правда, я слышал, что существуют артисты, писатели, которые наживают себе славу картинами и книгами, но послушайте, – сказал он, делая широкий жест кругом, – разве можно сравнивать их ничтожную славу со славой человека, одевающего и обувающего всю армию? Поймите же, что лишь благодаря мне солдаты спасаются от насморка, так как я не какой-нибудь шарлатан, а лучший поставщик: я вяжу колпаки в четыре нитки! – И, кланяясь слегка старомодно, расставляя большой и указательный пальцы, поднимая руку кверху, он с чисто купеческим кокетством добавил: – Да, на каждом колпаке кисточка в десять сантиметров.

Все кругом молчали. Госпожа Ансло задыхалась от безумного желания смеяться и от глубокого возмущения тем, что восемьдесят глаз посетителей ее знаменитого салона с удивлением смотрят на двери, где на пороге, как бы загораживая вход, с намеренной неуклюжестью стоит плотный человек в серо-зеленом сюртуке с бархатным воротом, в великолепном мягком жилете, синем с золотыми цветочками, с лицом мясника, обрамленным курчавыми волосами и черными бакенбардами, спускающимися от ушей до адамова яблока, с умными и очень живыми глазами. Правой перчаткой он ударял себя по ладони левой руки, как будто не замечая ошеломляющего впечатления своей тирады. Сент-Бев нарушил молчание. Протягивая руку вошедшему, он сказал вялым, беззвучным голосом:

– Ну, Бейль, когда же выйдут в свет ваши «Прогулки по Риму»?

– Откуда вы знаете? – спросил Бейль, легко переходя от напыщенного тона своей речи к простому разговору.

– Я все знаю, – сказал Сент-Бев.

– Кажется, представление нового гостя состоялось без моей помощи, – сказала Виргиния Ансло. – Господин Бейль не откажется подойти к столу.

– У всякого другого эта выходка была бы вульгарной, – сказал Сент-Бев, – но у вас столько псевдонимов, что ваше появление в образе поставщика имеет свое оправдание.

Один из числа юных адъютантов Гизо, [165] слушатель его курсов и усердный почитатель политических взглядов этого профессора, подошел к Бейлю и довольно небрежно спросил:

– Какая же собственно ваша должность?

– Я исследователь человеческих характеров.

Молодой человек проглотил улыбку и с вытянутой физиономией отошел в сторону.

– Это агент секретной полиции, – сказал он на ухо вошедшему Корэфу, – будьте осторожны!

– Замолчите, вы просто маньяк, – ответил Корэф грубо.

Вскоре, особенно после приезда Мериме, разговор сделался всеобщим и оживленным. Человек пять наиболее безразличных посетителей салона еще не составили мнения о Бейле, человек десять перестали о нем думать, но главная масса гостей с живейшим интересом слушала этого разоблаченного армейского поставщика, который рассказывал уже не о колпаках и чулках, а о походе двенадцатого года, так как Мериме объяснил хозяйке, что «Взятие редута» написано им по рассказу Бейля.

– Героизм, – кричал он, – да знаете ли вы, что такое героизм? Мы до такой степени привыкли ко всевозможной фальши военных бюллетеней, что даже не можем представить себе настоящей картины боя. Если солдат сыт, хорошо одет и обут, если в нем есть избыток сил, так он прежде всего думает о том, чтобы вернуться домой, обнять жену и лечь спать Он любит жизнь. Если он голоден и измучен, если он болен, то он не может сражаться. Где тут героизм? Когда картечь рвет землю, когда белые дымки перебегают по кустарнику, – никто ничего не понимает. Вопреки всем расчетам, люди сталкиваются со штыком в руке вовсе не в те часы, которые назначены генералами, и, столкнувшись, думают только о том, как бы уцелеть. Малейшая случайность определяет исход стычки.

– Не похоже на то, чтобы вы были на войне, – сказал молодой человек, спрашивающий Бейля о должности. Никто не обратил внимания на его слова.

Бейль продолжал:

– Я видел, как целая бригада сверкала пятками, бросив поле сражения только потому, что показались из-под кустов пятеро бородатых казаков. Генералы в шляпах с плюмажем бежали, как зайцы.

– Ну, а вы? – раздался чей-то голос.

– Я старался их перегнать, – ответил Бейль спокойно, – но мне это не удалось, потому что я не успел надеть сапог на одну ногу и бежал, держа этот сапог в руке, не будучи в силах ни остановиться, чтобы его надеть, ни бросить его, чтобы ускорить бегство. Я наколол себе ногу и прихрамывал. Нашелся только один жандарм, который всех – и генералов и солдат – называл мерзавцами, уговаривая остановиться, не для того чтобы дать отпор врагу, а просто объясняя, что стыдно бежать от пяти бородатых мужиков. Под конец этот жандарм, оставшись один в поле, повернулся сам и к вечеру пришел на бивуак, до которого мы все бежали. Кажется, его фамилия Меневаль. О нем говорили с восторгом. Его искали, вызывали, чтобы наградить, но он спрятался, и когда, наконец, был отыскан, то клялся страшными клятвами, что он не принимал никакого участия в деле, что это был не он, и, только увидев в руках офицера крест, успокоился и пришел в себя. Оказывается, он боялся, что его расстреляют. Вот вам весь героизм.

– Однако мы знаем и другие случаи, – возражали ему.

– Я тоже знаю другие случаи, – возразил Бейль. – На третий день после выхода из Москвы я оказался в роте, значительно отставшей от основного отряда. Разведчик сообщил о том, что путь загражден русским отрядом. Вот тут началось паническое состояние, часть ночи прошла в сетованиях и жалобах, потом подошла большая, подкрепляющая нас группа и, вместо того чтобы нам помочь, сама впала в паническое состояние. Явился командир, которого я сейчас не назову и который обратился к нам со словами: «Вы сволочи! Вы не стоите того, чтобы держать ружье в руках, завтра всех вас перебьют!» и несколько еще более крепких слов, которых я, к сожалению, не могу передать в присутствии дам. Эта поистине гомеровская речь, произвела впечатление. Началось героическое продвижение вперед. На рассвете, пробираясь через кустарник ползком, мы добрались до того места, где были бивуачные огни русского отряда, и наткнулись там на изголодавшуюся собаку. Вот и все.

После ужина гости, шокированные выходками Бейля, понемногу привыкли к остроте его суждений. Общество разбилось на группы, приехал Поликарп Ансло, окруженный рецензентами и молодыми драматургами Французского театра.

– Как вам нравятся эти подающие надежды люди, сидящие в редакции «Глоба»? – спросил Бейль Проспера Мериме.

– Мне они нравятря в той мере, в какой помещают мои статьи. Я согласен печататься в любом журнале, независимо от направления.

– Вы делаете большую ошибку, – сказал Бейль, – и если еще не было случая, называемого недоразумением, то будьте уверены, что вам еще придется проглотить не одну горькую пилюлю. Кстати, не ваши ли статьи в «Глобе» о драматическом театре?

– Мои.

– Почему вы их не подписали?

– Потому что я не придаю им значения.

– Ответ неискренний, Клара! Я не подписываю именно тех вещей, которым придаю значение. Не следуйте моей привычке к ложным именам и анонимным выступлениям. Впрочем, в одном случае я это не только оправдываю, но и приветствую. Я прочел великолепную «Хронику Карла IX» и приношу вам поздравления. Но имейте в виду, что она может послужить источником больших неприятностей для вас. Не выдавайте своего авторства, раз уж вы его не проставили на книге. Все-таки довольно рискованно. Карл Девятый и Карл Десятый, там – подготовка резни гугенотов, здесь – подготовка резни либералов; там – католическая реакция, здесь – смертная казнь за святотатство. Смотрите, как бы вас за вашу апологию атеизма не сочли осквернителем алтаря. В наши дни в Париже страшно тяжело дышится. Я вчера только узнал о событиях в Модене. Открыт новый карбонарский заговор, и маленький моденский государь прославился невероятной жестокостью. В доме некоего Чиро Менотти собрались инсургенты. Их окружил батальон австрийской пехоты, и горсточка в тридцать человек отстреливалась целые сутки. Пришлось вызвать артиллерию и снести дом пушечным огнем. Вот вам страна, в которой огненный характер населения прорывает пласты омертвевших рас, как вулканическая лава.