Симода - Задорнов Николай Павлович (читать хорошую книгу полностью .TXT) 📗
На «Диане» и «Палладе» старые чугунные пушки... На фрегате под каждым орудием висели в полнейшем порядке банник, прибойник и пыжевник, и много старания требовалось от матроса, чтобы вся эта старинная мощь содержалась как следует.
Может быть, поэтому и Евфимий Васильевич угрюм, ведь он тоже знает много нового! Однако и из старой чугунной пушки придется поразить врага, коли нет другой. Таких судов, как «Поухатан», и цельноклепанных из стали мониторов нет, кажется, и в английском флоте под Севастополем. Союзники бомбардируют там из старых пушек ядрами и бомбами.
Поначалу американцы не желали назначать Перри командующим экспедицией в Японию. Не за то, как мы думаем, что он отстал. Напротив, он много крови всем испортил, всю свою жизнь требуя обновлений и улучшений. Перри представляется теперь совсем в другом свете.
...Подошел Аввакумов:
– Завтра праздник у японцев, Новый год, ваше благородие, вот артельный приглашает нас с Глухаревым. Дозвольте пойти.
Кикути тут же, держа шляпу в руках, переминался с ноги на ногу.
Адмирал уже предупреждал офицеров, чтобы по приглашению благонадежных японцев и под их ответственность людей отпускать на праздник с унтер-офицерами или под наблюдением более солидных матросов и пожилых. А молодых крепко держать в лагере и не выпускать, а заниматься с ними священнику.
Алексей пришел в дом при храме, быстро прошел через коридор и, открыв дверь, увидел, что Оюки сидит у него в комнате и плачет.
– Что с вами, Оюки? Оюки...
Она хотела показать, как ей тяжело, но когда Ареса-сан вошел, на самом деле горько расплакалась.
– Оюки! Оюки! – нагнулся он.
Она, блестя слезами на широко раскрытых глазах, заговорила с обидой, что у всех праздник, а у нее нет праздника, у нее очень болит сердце.
– Ну, знаете, Оюки, зачем капризы? Зачем напрасно?
– Нету напрасно! – с жаром воскликнула она. У нее такой вид, словно готова кинуться на шею. – Разве я хуже других? Зачем это западное уважение? Зачем и для чего мне учиться западным паукам? Зачем мне эта почтительность? Я знаю, вы скажете, это не западный обычай! Ничего подобного! Я не маленькая! Это вы меня, Ареса-сан, не считаете красивой... – И воскликнула по-русски: – Нету напрасно!
Алексей готов был уступить. Лицо ее в слезах, столько чувства, такая живость, выразительность глаз. Ему льстило в душе ее признание. И это умница Оюки, которая всем казалась недоступной простушкой и вдруг сочинила целый сюжет с петухами... Только Сюрюкети-сан возмущен: мол, какая недотрога, подумаешь!
Оюки много думала. Она уверена, что у Ареса-сан, конечно, есть на родине любовь. И не одна. И все его любят горячо. Все картинки, которые он показывал, изображали молодых и прекрасных женщин: наездница в цирке, девушка с ружьем на баррикадах, танцовщица в кабаре, леди на балу, светская барышня танцует вальс с молодым кавалером. Это, конечно, все он. И все они – влюбленные в него. Они открывают грудь и показывают ему плечи. Это за него они, как европейские женщины, сражаются с ружьем на баррикадах, и спешат к нему на копях, и танцуют только перед ним. Вот какая память у него о западных женщинах! Это мучительно! А ей нет места среди них. Уничтожаешь себя, когда так горячо думаешь и так ярко все воображаешь...
– Это все ты? – спрашивала она, плача и показывая картинки.
– Нет, это не я! Оюки, я уже говорил вам, что это не я.
– Ах, Ареса-сан... любой японец не стал бы разводить такие сантименты. Зачем переживания, когда я готова быть с тобой и я не хочу слушаться отца и не хочу идти к Сюрюкети-сан – потомку русского императора. И отец уехал по торговым делам!
Алеша хотел обнять ее.
– Но я ни за что тебе не отдамся, если ты меня не любишь! – воскликнула Оюки-сан. Огромные глаза ее от гнева были еще больше и блестели, как у дьявола, а волосы на вид стали еще гуще и пышнее. – Это еще хуже! Выпросить себе ласку? Нет!
Оюки понимала прекрасно, что Сибирцев красив среди всех народов одинаково. А это значит – его любят женщины и он их вспоминает и скучает. Она ревновала и приходила в ярость.
– Погоди, я тебе сыграю на гитаре и спою цыганский романс, – сказал Алексей.
«Я тоже буду искусно играть, как западные женщины...» Оюки взяла себя в руки.
– Я только учиться, Ареса...
– Учиться – пожалуй. Но завтра Новый год. Син нэн... Анота ни.
– Нету Син нэн... Оюки нету Син нэн... Оюки читать...
– Хорошо...
Очень жаль ее. А как хороша, когда встала в полный рост. Как гибко перегнулась, кланяясь и грациозно отступая, припала в дверях, чуть не касаясь пыльного пола в глубоком поклоне, и исчезла...
Это чудо красоты... Алексей почувствовал, что и она ему далеко не безразлична.
– Вы ее не щадите, Алексей Николаевич, – раздался за перегородкой голос этого глупца Зеленого, – что вы с ней церемонитесь! Будьте с ней беспощадны.
Зашли Урусов и Лазарев и за ними Зеленой.
– Она без вас часто в вашей комнате сидела. Знаете, Алеша, дайте Сюрюкети-сан сто золотых бу, и она ваша...
– Да я вам и так ее отдам, тем более что она в вас влюблена! – сказал Урусов. – Но знайте, Алексей Николаевич, что это прехитрейшая девчонка и с большим характером, недотрога ужасная... Какого бы мужчину на рисунке она ни увидела, говорит: «Это Ареса-сан».
– Они не умеют различать европейских лиц друг от друга. Мы кажемся ей на одно лицо. Как и мы путаем всех китайцев и японцев, вот и ей это кажется...
– Ничего, прекрасно умеет. Как же она Сибирцева отличает от других... – сказал Лазарев.
На другой день Оюки-сан явилась к Сибирцеву с поздравлением и цветами. Она также принесла тетрадь. Очень старательно писала буквы и слова. Казалось, она отбросила прочь все свои личные переживания и Новый год теперь не имеет для нее значения.
– Не «орин», а «один», Оюки-сан.
– Один! – повторяла девушка. – О-чен ту-руду-но, Ареса-сан!
Потом она сказала, нельзя уже заниматься, что Ареса-сан уже надо идти в дом Ябадоо-сан. Принесла ему горячий чай, помогла собраться, открыла дверь и показала, что двое японцев ждут, чтобы проводить его.
Вышли и юнкера.
– А вот, Оюки-сан, разве вам не нравится Сюрюкети-сан? – спросил Алексей.
– Нет... она рюбит петуха.
– Как любит петуха?
– Погодите, Оюки-сан, я расскажу... – смеялся Зеленой. – Оюки-сан подарила Урусову петуха. Является однажды, и за ней идет японец с петухом. Она показала на Урусова и просила принять... А потом оказалось, что она всем юнкерам подарила по петуху. И как раз кассир выдал деньги. И петухи оказались тренированными бойцами, и начались у нас петушиные бои. Все увлеклись. Офицеры стали покупать петухов и делать ставки. Это все ее хитрость. Решила от себя внимание отвлечь и занять молодежь спортом и преуспела, кажется, сверх ожидания. И наш Сюрюкети-сан стал заядлым любителем боя петухов.
Оюки зло, с недоверием и обидой смотрела на мичмана.
На пир к Ябадоо явились Путятин, Лесовский, все офицеры. У двора собралось полсотни рыбаков, все в новых кушаках и обуты.
Гуськом, танцуя, они пошли в дом, каждый падал ниц перед Ябадоо, подымаясь, кланялся и танцевал, все пели и прославляли императора.
Ябадоо сидел рядом с Путятиным. Японские кушанья русские ели охотно, но не вовремя и не по заведенному местному порядку, а рыбаки все шли и танцевали, и даже битый рыбак Сабуро из дома У Горы уже выздоровел, и он тоже танцевал и пел песню, в которой сказано, как счастливо ему жить при императоре, а сам поглядывал то на Путятина-сама, то на своего врага Ябадоо, полагая, что очень высокая цивилизация обнаруживается, когда два смертельных врага так дружески сидят, пьют и веселятся вместе, а истерзали ни за что, только для того, чтобы все рыбаки знали, что Путятин враг и его люди тоже враги Японии, их надо презирать!
...Оюки начинала понимать, что Алексей отступает, что она ему нравится, он нежен, ласков с ней, но вся эта казарменная обстановка со свидетелями ему, наверно, не подходит. Он, конечно, не подаст виду! Но напрасно он думает, что в другой обстановке она уступит. Да, кругом чужие глаза! Тем лучше! Это очень удобная обстановка, чтобы дразнить вас, Ареса-сан. Вас я буду дразнить не так, как Сюрюкети-сан... Его я боялась и не любила. Если вам не нравится обстановка, найдите другую, но ведь вы рыцарь и мужчина! А пока не догадаетесь, будете страдать. Достаточно было заметить его нежность, как Оюки-сан переменилась. Оюки решила тоже быть нежной, как он или как та девушка, которая с ним на балу.
